Автор работы: Пользователь скрыл имя, 11 Ноября 2013 в 12:25, лекция
Выдающийся французский ученый Марсель Мосс (1872— 1950) родился в городе Эпинале в Лотарингии. Ученым он был во многих отношениях необычным и нетипичным для академического мира современной ему Франции. Даже на, казалось бы, простой вопрос о том, какова была его научная специальность, ответить непросто. Мосс получил философское образование в Бордоском университете, где учителем для него навсегда стал его дядя, основатель и глава Французской социологической школы Эмиль Дюркгейм (1858—1917).
При чтении «Очерка о даре» обращает на себя внимание одна не сразу заметная особенность, связанная с различной оценкой автором роли дара в архаических обществах, с одной стороны, и в современных — с другой. Отвергая, как было сказано, наивно-утилитаристское истолкование архаического обмена, Мосс в то же время раздвигает рамки представления об утилитаристской мотивации, показывая, что она не сводится к мотивации экономической. Но в то же время, говоря об архаическом даре, он отнюдь не склонен рассматривать его как акт альтруистический, бескорыстный. Он постоянно подчеркивает, что за великодушным, щедрым даром здесь стоит вполне утилитарный расчет и ожидание обязательной компенсации в виде ответного дара. Мосс, таким образом, как бы «развенчивает» архаический дар, лишая его ореола бескорыстия и альтруизма. Но когда в завершающей части «Очерка» автор переходит к современности, в его позиции незаметно происходит метаморфоза: дар идеализируется, провозглашается позитивной альтернативой обмену в виде купли-продажи и формализованным экономико-юридическим сделкам. Одновременно превозносится роль всякого рода кооперативных и филантропических обществ.
Мосс считает необходимым и желательным возврат к обмену в виде дара, к «самому принципу нормальной социальной жизни». Он призывает ограничить эксплуатацию, спекуляцию и ростовщичество, утвердить в обществе дух сотрудничества, взаимопомощи и великодушия. Эти призывы Мосса связаны с его приверженностью реформистскому социализму. Вместе с тем лозунг возврата к бескорыстному дару был в полной мере созвучен «солидаризму» — одному из главных идеологических символов Третьей республики, в формировании которого Французская социологическая школа приняла непосредственное участие101.
В высшей степени характерны
и значимы для понимания
«Ваше имущество и дети — только искушение, и у Аллаха великая награда.
Бойтесь же Аллаха, как можете, слушайте, повинуйтесь и расходуйте на благо ваших душ! А кто будет обезопашен от скупости своей души,— те счастливы!
Если дадите Аллаху хороший заем. Он удвоит вам и простит Вас, Аллах — благодарен и кроток, знающий сокровенное и явное, велик, мудр!»
«Заместите слово/имя Аллах словами „общество" и „профессиональная группа" или объедините все три вместе, если вы религиозны; замените понятие милостыни понятиями сотрудничества, труда, поставки для блата другого, и вы получите достаточно хорошее представление о рождающемся в муках экономическом искусстве»102,—пишет Мосс. Аллах, общество, профессиональная группа — все это для него взаимозаменяемые сущности, единые в том, что они санкционируют и освящают мораль дара103.
Следует отметить, что призывы Мосса к бескорыстию, альтруизму, дарению выступают у него не просто как увещевание филантропа. Дар (в широком смысле) в его истолковании—не только нравственно благородное деяние, но и социально-экономическая необходимость, вытекающая из функциональных требований современной экономики, элемент экономического искусства, в конечном счете необходимый самому дарителю. Дарить выгодно, так как рука дающего не оскудеет, и он будет вознагражден и морально и экономически,— таков пафос заключительных выводов Мосса. Идеи ученого здесь удивительным образом перекликаются с мыслями его соотечественника-поэта, высказанными почти за сто лет до «Очерка о даре»:
Давайте ж!— Чтоб и Он, Который все дает,
Излил щедроты все на вас, на весь ваш род —
Чтоб силу дал сынам/и дочерям—цвет розы,
Чтоб принесли свой плод и пашни вам и сад,
Чтоб ночью ангелы, когда все люди спят,
Вам навевали сны отрадные и грезы.
Давайте! Ведь не век быть в этом мире вам.
За милостыню Бог заплатит щедро там;
Он за нее пошлет нетленное богатство.
Давайте! Чтоб всегда у вас перед крыльцом
Бедняк измученный с веселым был лицом
И находил приют, радушие и братство.
Давайте! Чтоб любил вас Бог; чтоб даже злой
При вашем имени был умилен душой;
Чтоб бедные о нем исполнилися слухом.
Давайте! Для того, чтоб в ваш последний час
Был Тот на небесах заступником за вас,
Который на земле был первый нищий духом.
Вернемся, однако, к методологии Мосса. Метод, применяемый в «Очерке о даре»,— это прежде всего метод «точного сравнения», при котором изучаемое явление рассматривается в конкретных регионах и социальных системах. Автор противопоставляет этот метод такому сравнению, «где перемешивается все и вся, где институты теряют всякий местный колорит...»105. Обмен в форме дара в архаических обществах Мосс рассматривает как «тотальность-в-тотальности», считая условием его понимания охват социальной системы, в которой обмен функционирует, с ее многообразными связями и взаимозависимостями. Этот подход, по его мнению, имеет двойное преимущество: во-первых, он позволяет установить общность между изучаемыми явлениями; во-вторых, и это особенно существенно, он способствует проникновению исследователя в самое социальную реальность. «Нам удается, таким образом, наблюдать социальные явления в их конкретности, такими, каковы они в действительности»106.
Нетрудно заметить, что проблема «тотальных социальных фактов» приводит Мосса к постановке проблемы абстрактного и конкретного в социальной науке. Он считает, что «нужно идти от конкретного к абстрактному, а не наоборот»107, и стремится осуществить этот принцип в своих исследованиях. В то же время он утверждает, что «прогресс науки всегда происходит в направлении большей конкретности» и что «после некоторого излишнего увлечения разделением и абстрагированием нужно, чтобы социологи постарались воссоздать целое»108. Как объяснить видимую противоречивость этих высказываний?
Французский социолог Клод Дюбар так интерпретирует постановку Моссом проблемы абстрактного и конкретного: «Поднявшись от конкретного (такой-то магический обряд, такое-то жертвоприношение) к абстрактному (основание магии, схема жертвоприношения), необходимо вновь опуститься к конкретному (меланезиец, который приносит жертву). Но это новое конкретное не есть тот сырой материал, который дан этнологу прямо или косвенно и исходя из которого он стремится создать систематическую теорию; это новое прочтение, новое описание данного в свете той теории, которая достигнута через поверхностные и анекдотические детали примитивного описания».109 Применительно к «Очерку о даре» решение проблемы Моссом выглядит таким образом110:
Образное конкретное |
Абстрактное |
Мысленное конкретное |
Этнографические наблюдения и документы относительно потлача, кулы и т. д. |
Обмен=дар |
Потлач, кула и т. д., вновь описанные как модальности обмена=дара. |
Мосс, таким образом, применяет тот принцип научного исследования, который был сформулирован Марксом: «Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не .как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и вследствие этого также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление подверглось испарению путем превращения его в абстрактные определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления»111.
В целом с интерпретацией Дюбара можно согласиться с той оговоркой, что в творчестве Мосса указанный принцип выступает лишь как тенденция. Дело в том, что он непоследователен в применении принципа «восхождения от абстрактного к конкретному». В схеме: образное конкретное — абстрактное—мысленное конкретное—наиболее слабым, точнее, наименее разработанным, у него оказывается абстрактный, теоретический уровень, где должен содержаться объясняющий принцип обмена в форме дара.
6.«Очерк о даре»: судьба и перспектива
Выше подчеркивалось, что Мосс оказал значительное влияние на судьбы социальных наук по Франции как своими концепциями, так и преподавательской деятельностью. Воздействие его идей и преподавания сказалось на различных отраслях общественной науки: этнологии, фольклористике, индологии, исторической психология и т. д. Его учениками были такие известные ученые, как Р. Кайуа, С. Чарновски, Л. Дюмон, М. Гриоль, Р. Монье, А. Вараньяк, Д. Польм, Ж.-П. Вернан. В области же общей теории, и прежде всего в «Очерке о даре», в его творчестве черпали вдохновение главным образом два крупнейших представителя французского «постсоциологизма»: социолог Жорж Гурвич и этнолог Клод Леви-Стросс.
Первого из них интересует главным образом постановка Моссом проблемы «тотальных социальных фактов», именно в том их аспекте, который выражает полноту свойств явлений, изучаемых социологией. Гурвич соединил идею «тотального социального факта» Мосса с представлением о гештальте, развитым в психология В. Кёлером и К. Левиным. С его точки зрения, понятие «тотальности» выражает тот факт, что социальные явления выходят за рамки структурных, охватывают всю совокупность свойств объекта, включая его бесструктурные и динамические аспекты, ведущие его к разложению. Отправляясь от идей Мосса, Гурвич определяет социологию как «науку, которая изучает тотальные социальные явления в совокупности их аспектов и их движения, заключая их в диалектизированные микросоциальные и глобальные типы, в процессе их становления и разрушения»112.
Подобно основателю структурализма в лингвистике Ф. де Соссюру, Мосс не склонен пользоваться понятием «структура». В одном месте он даже извиняется за его употребление, по-видимому считая его устаревшим; смысл, который он вкладывает в этот термин, является чисто социально-морфологическим (т. е., в его понимании эколого-демографическим)113, что коренным образом отличается от понимания структуры в структурализме.
Тем не менее некоторые идеи Мосса давали основания для интерпретации их в духе структурализма, которую осуществил Леви-Стросс. Выше говорилось о том, что Мосс, как и другие представители французского «социологизма», трактует социальную реальность как царство детерминизма, исходя из ее включенности в природное бытие. Но в то же время в рамках определенной детерминации она для него является сферой случайного и произвольного. Он пишет: «Все социальные явления представляют собой в некоторой степени продукт коллективной воли, а кто говорит о человеческой воле, тот говорит о выборе между различными возможностями». И далее: «Область социального — это область модальности»114. В данном отношении существенно то, что сочетание фундаментального детерминизма с определенным «волюнтаризмом» у Мосса (хотя и далеко не ему одному свойственное) предваряет вычленение Леви-Строссом абстрактной инвариантной структуры с совокупностью базирующихся на ней различных конкретных вариантов. Внимание к явлениям «коллективного бессознательного», к символическому аспекту социальной жизни (хотя Леви-Стросс и не согласен с трактовкой символизма у Дюркгейма и Мосса), указание на роль лингвистики как образца для социологии115 – все эти моменты у Мосса впоследствии были восприняты структурализмом. Постулируемый структурализмом примат отношений над элементами созвучен идее «тотальных социальных фактов». Но при интерпретации этой идеи Леви-Строссом все же явно видно наложение его собственной концепции на тезисы Масса. «Итак, тотальный социальный факт имеет трехмерный характер, — пишет Леви-Стросс. — Он предполагает совпадение собственно социологического измерения с его многочисленными синхроническими аспектами; историческое или диахроническое измерение; и, наконец, психофизиологическое измерение»116. Данная интерпретация выдержана в чисто структуралистском духе; эти моменты можно найти у Леви-Стросса, но не у Мосса. Можно сделать вывод, что определенная связь между структурализмом и «социологизмом» Мосса существует, но она не столь тесна, как это выглядит у Леви-Стросса.
Концепции Мосса не всегда содержат в себе те положения, которые видят в них Гурвич и Леви-Стросс. Их интерпретации либо неполны, либо проецируют их собственные концепции на концепции Мосса. Истоки этого кроются опять-таки в многозначности, фрагментарности, незавершенности его научного наследия. Характерно в этом отношении, что столь различные теории проистекают, по крайней мере, по заявлениям их авторов (резко полемизировавших между собой), из одного и того же источника. В принципе можно представить себе и другие теоретические следствия концепций Мосса.
Но дело еще и в идейной атмосфере во Франции после второй мировой войны. Французская социологическая школа к этому времени прекратила свое существование. Интерпретации Гурвича и Леви-Стросса были призваны найти в лице Мосса теоретического предтечу.
Как явствует из вышеизложенного, «социологизм» последнего был более «гибким» и «открытым», чем «социологизм» Дюркгеима, что могло привлечь больше сторонников в идейных конфронтациях с экзистенциализмом, переживавшим в то время подъем во Франции. В тех условиях для представителей «постсоциологизма», пришедшего на смену дюркгеймовскому «социологизму», Мосс был более приемлемой фигурой, чем его учитель.
Важное научное значение исследования Мосса связано с тем, что он одним из первых проанализировал обмен как явление не только экономическое, но и универсальное, охватывающее самые различные аспекты социального взаимодействия и культуры. На огромном фактическом материале французский ученый показал специфику обмена в обществах, где отсутствуют или находятся в неразвитом состоянии товарно-денежные отношения. Вывод о том, что обмен в его ранних формах — явление гораздо более широкое и многозначное, чем экономическая сделка, нашел подтверждение и в других работах, в том числе отечественных117.
Идеи Мосса – относительно роли дара как формы обмена в дальнейшем были развиты и подтверждены новыми фактами в исследованиях лингвистов, историков, этнографов, социологов и социальных психологов118.
В ходе последующего развития социальной науки идеи Мосса относительно обмена нашли отражение и признание главным образом в трех научных дисциплинах: социальной антропологии, социологии и экономической антропологии.
Наряду с Дж. Фрэзером и Б. Малиновским Мосс рассматривается как один из родоначальников теории обмена в социальной антропологии. В противовес «индивидуалистической» утилитаристской концепции его концепция, обосновывающая решающую роль социальных норм и институтов, характеризуется как начало «коллективистской» традиции в социально-антропологической теории обмена119. Наибольшее влияние в этой традиции Мосс оказал на исследования К. Леви-Стросса, о чем отчасти уже говорилось. Для Леви-Стросса обмен выступает как фундаментальное социальное отношение, определяющее и объясняющее самые различные виды социальных связей. В частности, обмен женщинами, которому Мосс придавал особое значение, составляет, согласно Леви-Строссу, основное отношение, объясняющее различные системы родства в первобытных обществах120.