Р.Арон о социологическом подходе в изучении международных отношений

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1.2.Отношение Р. Арона к предшественникам  и его полемика с марксизмом

Можно сказать, что многие социологические  взгляды ученого отражены в его  книге «Этапы развития социологической  мысли». С целью упрощения исследовательского поиска Р. Арон принимает определение  социологии, которое сам хоть и  признает нестрогим, но не считает и  произвольным. Согласно его определению, «социология есть исследование, претендующее на научный подход к социальному  как таковому либо на элементарном уровне межличностных отношений, либо на макроуровне больших совокупностей, классов, наций, цивилизаций, или, используя ходячее выражение, глобальных обществ». По его мнению, «это определение одинаково позволяет понять, почему непросто написать историю социологии и определить, где начинается и где заканчивается социология».

Французский исследователь полагает, что начать историю социологии можно  было бы с Ш. Монтескье. «Я начал с  Монтескье, которому раньше посвятил годовой  курс лекций, потому что автора «О духе законов» можно считать одновременно политическим философом и социологом. В стиле классических философов  он продолжает анализировать и сопоставлять политические режимы; в то же время  он стремится постигнуть все особенности  социального целого и выявить  множественные связи между переменными величинами». По мнению ученого, «соразмерно тому, насколько замысел выявления социального как такового определяет социологическую мысль, скорее Ш. Монтескье, чем Аристотель, достоин быть представленным в этой книге в качестве основателя социологии. Но если бы научный замысел считался более существенным, чем видение социального, то Аристотель, вероятно, имел бы права, одинаковые с Монтескье или Контом» ².

К сожалению, в этой работе Р. Арон мало внимания уделяет философско-антропологическим  взглядам О. Конта. Так, Р. Арон пишет: «...поскольку  Конт уже давно получил признание, изложение его учения преследует другую цель. В главе намечена тенденция толкования его творчества как исходящего из оригинальной интуиции. Таким образом, может быть, это привело меня к тому, чтобы придать социологической философии Конта большей системности, чем у него есть, но об этом мы еще поговорим» . Отметив, что для О. Конта важно, чтобы любое общество имело свой порядок, Р. Арон переходит к рассмотрению других аспектов позитивной социологии.

     Вторую половину XIX века Р. Арон характеризует как переломную эпоху, хотя в современной ретроспективе она выглядит вполне благополучной. Это время представлено тремя виднейшими социологами — Э. Дюркгеймом, В. Парето и М. Вебером. По мнению Р. Арона, Э. Дюркгейм представил принципиально иную модель современного общества, которое часто рассматривается как полная противоположность и антитеза модели К. Маркса, , подходы Э. Дюркгейма и М. Вебера не отличались существенным образом от подхода О. Конта и К. Маркса.

     Таким образом, заключает  ученый: «Дюркгейм, Парето и Вебер  — последние крупные социологи,  которые разработали доктрины  социологии истории, то есть  дали глобальный синтез, содержащий  микроанализ человеческого поведения,  интерпретацию современной эпохи  и картину долговременного исторического  развития. Эти различные элементы  исторической социологии, собранные  в доктринах первого поколения  социологов (1830—1870 гг.) — Конта, Маркса, Токвиля — и сохранившие более или менее единую связь в концепциях второго поколения (1890—1920 гг.), полностью распались в наши дни. Для изучения современной социологии необходимо сегодня анализировать абстрактную теорию социального поведения, находить основные концептуальные понятия, которые используют социологи, и рассматривать ход развития эмпирических исследований в различных секторах науки»³, — тем самым Р. Арон пытается обозначить перспективные направления современного социологического поиска.

 

 

1.3. Социально- политическая концепция

Как уже было отмечено выше, одна из особенностей творчества Р. Арона —  острая критика философии марксизма, границы возможностей которой он отметил еще в 1935 году. После 1945 года Р. Арон критиковал господствующие в  то время трактовки марксизма: догматическую, использовавшуюся скорее в политических, чем научных целях; экзистенциалистское  прочтение марксизма Ж. П. Сартром  и его противоречия (1972); наконец, марксизм Л. Альтюссера, не менее односторонний и далекий от творчества К. Маркса. Ряд сочинений Р. Арона, в частности «От одного святого семейства к другому», содержит остроумную критику претензий западных «неомарксистов» (Ж. П. Сартра, Г. Маркузе, Л. Альтюссера) на открытие «аутентичного Маркса» и творческого развития его учения применительно к современной эпохе. Во всем этом Р. Арон видел (при той значимости, которую имел марксизм) дополнительное доказательство исторической произвольности той или иной философской позиции и важности политических мифов. В этом смысле марксизм был, по его мнению, составной частью «опиума интеллектуалов». Так, в 1955 году ученый издает нашумевшую книгу «Опиум для интеллигенции», основные идеи которой нашли свое отражение практически во всех последующих работах ученого. Так Р. Арон пытался противодействовать влиянию марксизма на западную общественность.

Характеризуя научные взгляды  К. Маркса в целом, Р. Арон отмечал, что  К. Маркс прекрасно видел специфику наших обществ. Он обнаружил — и в этом его заслуга, что из-за необычайного развития производительных сил современные общества нельзя соизмерять с обществами прошлого на основе одних и тех же критериев. В «Коммунистическом манифесте» К. Маркс пишет, что за несколько десятилетий образ жизни и средства производства человечества изменились сильнее, чем за предшествующие тысячелетия. К. Маркс почему-то не сделал всех возможных выводов из анализа индустриального общества. Вероятно, потому, что был и памфлетистом, и политиком, и ученым одновременно. Как памфлетист он возложил ответственность за все грехи современного общества на то, что не любил, то есть на капитализм. Он объявил капитализм виновным в том, что можно объяснить ролью современной промышленности, бедностью и начальными этапами индустриализации, а затем вообразил режим, где будет покончено со всем тем, что казалось ему омерзительным в современных ему обществах. Прибегнув к крайнему упрощенчеству, он заявил, что для ликвидации всех неприятных и ужасных черт индустриального общества необходимы национализация орудий производства и планирование.

Такой прием, полагает Р. Арон, «действен  с точки зрения пропаганды, но едва ли оправдан при научном анализе. Если говорить яснее, К. Маркс переоценил значение классовых конфликтов. Считая, что капитализм не в состоянии  распределить между всеми плоды  технического прогресса, К. Маркс возвестил  о грядущих апокалипсических потрясениях, которые, как он надеялся, должны привести сразу к устранению классовых  различий и проявлений несправедливости, свойственных капитализму».

Оценив вклад самого К. Маркса в  развитие социологического знания как  весьма значительный, Р. Арон больше внимания уделяет критике догматического использования марксистского учения в современной общественной практике, которое, по его мнению, превратилось в своеобразную религию. Так, Р. Арон пишет: «К. Маркс называл религию  опиумом для народа. Церковь, хочет  она того или нет, укрепляет установившуюся несправедливость. Она помогает людям  переносить или забывать их невзгоды, вместо того, чтобы избавлять от них. Будучи во власти религиозных идей, верующий становится безразличен к  существующему общественному порядку».

По мнению ученого, марксистская идеология, которую .государство превратило в общепринятую религию (вместо православия) , может быть подвергнута критике с тех же позиций. Она также учит массы послушанию и утверждает абсолютную власть правителей. Однако, считает Р. Арон, христианство никогда не позволяло властителям произвола. Даже православная церковь оставляла за собой право осуждать недостойных правителей. Глава церкви — царь — не высказывал догм. Генеральный же секретарь коммунистической партии оставляет за собой право «переписывать», в зависимости от текущего момента, историю коммунистической партии, которая является основной составляющей сталинского догматизма. Так понятие бесклассового общества лишается своего значения, по мере того, как режим, установившийся после революции, безоговорочно скатывается к бюрократическому деспотизму. Историческая реальность постепенно заменяется языковыми коллизиями: «другой мир», «настоящее», не говоря уже о будущем, преображается только с помощью слов, которыми оно описывается.

Р. Арон отмечает, что существует мнение, что коммунистическая религия в  современную эпоху имеет совсем другое значение, чем религия христианская. Христианский «опиум» оставляет  людей пассивными, коммунистический «опиум» побуждает людей к  мятежу. Несомненно, марксистко-ленинская  идеология воздействовала на общественную формацию, не только пополняя ее революционерами. Ленин и его соратники не столько  руководствовались своей доктриной, сколько политическим инстинктом, склонностью  к действию и волей к власти. Марксистское учение не столько определяло само бытие, сколько способствовало зарождению бесконечной веры. Кроме  того, марксистская идеология, усиленная  и в то же время выхолощенная своим  догматизмом, продолжает выполнять  революционную роль в странах  Азии и Африки. Она способствует «оформлению» масс, она спаивает интеллектуальные круги. Являясь инструментом действия, она остается действенной».

Острой критике подвергает Р. Арон «религию сталинизма», которая «мобилизует  массы с целью захвата власти и ускоренной индустриализации: она  благословляет дисциплину борцов, строителей, она ссылается на революцию, на будущее, которое отдаляется по мере того, как  должен наступить тот момент, когда  люди должны были бы получить вознаграждение за свое длительное терпение».

Р. Арон полагает, что тот, кто не верит в бога, не испытывает вражды к этим религиям «спасения», которые  провозглашают общепринятые истины: однако судьбы людей не растворяются в судьбе общества, руководящая элита  и ее богатство не олицетворяют те ценности, которые они провозглашают.

Любое суеверие, заключает ученый, «постепенно побуждает насилие  и пассивность, развивает жертвенность и героизм, а в конечном счете, скептицизм, смешанный с фанатизмом, означающим войну против всех неверующих — в то время как сама вера мало-помалу освобождается от своей сути. Она мешает дружбе людей, находящихся вне политики, и это вплоть до того дня, пока деквалифицированная путем обуржуазившегося командного состава и относительного равнодушия по отношению к ней масс, она постепенно превращается в идеологию только своих творцов и не пробуждает больше ни надежд, ни отвращения».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Французская социологическая  школа

2.1. Наиболее существенные особенности  современной французской школы

 

        Большинство издающихся в мире работ, посвященных исследованию  международных   отношений , еще и сегодня несет на себе несомненную печать преобладания американских традиций. В то же время бесспорным является и то, что уже с начала 80-х годов в данной области все ощутимее становится влияние европейской теоретической мысли, и в частности французской школы. Один из известных ученых, профессор Сорбонны М. Мерль в 1983 году отмечал, что во Франции, несмотря на относительную молодость дисциплины, изучающей  международные   отношения , сформировались три крупных направления. Одно из них руководствуется "эмпирически-описательным  подходом " и представлено работами таких авторов, как Шарль Зоргбиб, Серж Дрейфюс, Филипп Моро-Дефарг и др. Второе вдохновляется марксистскими положениями, на которых основываются Пьер-Франсуа Гонидек, Шарль Шомон и их последователи в Школе Нанси и Реймса.

 Наконец, отличительной чертой третьего направления является  социологический   подход , получивший свое наиболее яркое воплощение в трудах  Р .  Арона . 
В контексте настоящей работы, особенно интересной представляется одна из наиболее существенных особенностей совре- 
менной французской школы в исследовании  международных   отношений . Дело в том, что каждое из рассмотренных выше теоретических течений - идеализм и политический реализм, модернизм и транснационализм, марксизм и неомарксизм - существуют и во Франции. В то же время они преломляются здесь в принесших наибольшую известность французской школе работах историко-социологического направления, которые наложили свой отпечаток на всю науку о  международных   отношениях  в этой стране. Влияние историко-социологического  подхода  ощущается в трудах историков и юристов, философов и политологов, экономистов и географов, занимающихся проблемами  международных   отношений . Как отмечают отечественные специалисты, на формирование основных методологических принципов, характерных для французской теоретической школы  международных   отношений , оказали влияние учения философской,  социологической  и исторической мысли Франции конца XIX - начала XX века, и прежде всего позитивизм Конта. Именно в них следует искать такие черты французских теорий  международных   отношений , как внимание к структуре общественой жизни, определенный историзм, преобладание сравнительно-исторического метода и определенный скептицизм относительно математических

приемов исследования. ⁴

 
          В то же время в работах тех или иных конкретных авторов указанные черты модифицируются в зависимости от сложившихся уже в XX веке двух основных течений  социологической  мысли. Одно из них опирается на теоретическое наследие Э. Дюрк-гейма, второе исходит из методологических принципов, сформулированных М. Вебером. Каждый из этих  подходов  с предельной четкостью формулируется такими крупными представителями двух линий во французской социологии  международных   отношений , какими являются, например, Раймон  Арон  и Гастон Бутуль. 
"Социология Дюркгейма, - пишет  Р .  Арон  в своих мемуарах, - не затрагивала во мне ни метафизика, которым я стремился стать, ни читателя Пруста, желающего понять трагедию и комедию людей, живущих в обществе" (34). "Неодюркгеймизм", утверждал он, представляет собой нечто вроде марксизма наоборот: если последний описывает классовое общество в терминах всесилия господствующей идеологии и принижает роль морального авторитета, то первый рассчитывает придать морали утраченное ею превосходство над умами. Однако отрицание наличия в обществе господствующей идеологии - это такая же утопия, как и идеологизация общества. Разные классы не могут разделять одни и те же ценности, как тоталитарное и либеральное общества не могут иметь одну и ту же теорию. Вебер же, напротив, привлекал  Арона  тем, что объективируя социальную действительность, он не "овеществлял" ее, не игнорировал рациональности, которую люди придают своей практической деятельности и своим институтам.  Арон  указывает на три причины своей приверженности веберовскому  подходу : свойственное М. Веберу утверждение об имманентности смысла социальной реальности, близость к политике и забота об эпистемологии, характерная для общественных наук. Центральное для веберовской мысли колебание между множеством правдоподобных интерпретаций и единственно верным объяснением того или иного социального феномена стало основой и для  ароновского  взгляда на действительность, пронизанного скептицизмом и критикой нормативизма в понимании общественных - в том числе и  

международных отношений.

  
       Вполне логично поэтому, что  Р .  Арон  рассматривает  международные   отношения  в духе политического реализма - как естественное или пред гражданское состояние. В эпоху индустриальной цивилизации и ядерного оружия, подчеркивает он, завоевательные войны становятся и невыгодными, и слишком рискованными. Но это не означает коренного изменения основной особенности  международных   отношений , состоящей в законности и узаконенности использования силы их участниками. Поэтому, подчеркивает  Арон , мир невозможен, но и война невероятна. Отсюда вытекает и специфика социологии  международных   отношений : ее главные проблемы определяются не минимумом социального консенсуса, который характерен для внутри общественных  отношений , а тем, что они "развертываются в тени войны". Ибо нормальным для  международных   отношений  является именно конфликт, а не его отсутствие. Поэтому главное, что подлежит объяснению - это не состояние мира, а состояние войны.