Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс

       Это напоминает мне две ветви ортодоксального буддизма: более трудную и требовательную махаяну - «большую колесницу», или «большой путь», - и более будничную и блеклую хинаяну - «малую колесницу», «малый путь». Главное и решающее - какой колеснице мы вверим нашу жизнь.

       Считаю, что красочно и отчетливо Ортега-и-Гассет Х. характеризует человека массы.

       Так, он пишет: «Безудержный рост жизненных вожделений, а тем самым личности, и принципиальную неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Обе эти черты характерны для хорошо нам знакомой психологии избалованных детей. Мы можем воспользоваться ею как прицелом, чтобы рассмотреть души современных масс. Новый народ, наследник долгого развития общества, богатого идеями и усилиями, избалован окружающим миром. Баловать - значит исполнять все желания, приучить к мысли, что все позволено, что нет никаких запретов и никаких обязанностей. Тот, с кем так обращались, не знает границ. Не испытывая никакого нажима, никаких толчков и столкновений, он привыкает ни с кем не считаться, а главное - никого не признает старшим или высшим. Признание превосходства мог бы вызвать лишь тот, кто заставил бы его отказаться от капризов, укротил бы его, принудил смириться. Тогда он усвоил бы основное правило дисциплины: «Здесь кончается моя воля, начинается воля другого, более сильного. Видимо, на свете я не один, и этот сильнее меня».

       В былые времена рядовому человеку приходилось ежедневно получать такие уроки элементарной мудрости, так как мир был организован  грубо и примитивно, катастрофы были обычны, не было ни изобилия, ни прочности, ни безопасности. Сегодняшние массы живут в изобилии и безопасности; все к их услугам, никаких усилий не надо, подобно тому как солнце само поднимается над горизонтом без нашей помощи. Не надо благодарить других за воздух, которым ты дышишь, воздуха никто не делал, он просто есть. «Так положено», ведь он всегда налицо. Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа»².

       В наше время, утверждает Ортега, в обществе господствует «человек массы». Общество всегда состоит из массы и избранного меньшинства (элиты). Это деление, подчеркивает он, нельзя смешивать с делением общества на социальные классы это деление на психологические типы людей.

       Принадлежность  к массе - чисто психологический  признак Человек массы - это средний, заурядный человек. Он не ощущает  в себе никакого особого дара или отличия, он «точь в точь», как все остальные (без индивидуальности), и он не огорчен этим, он доволен чувствовать себя таким же, как все Он снисходителен к себе, не старается себя исправить или совершенствовать - самодоволен; живет без усилий «плывет по течению» Он не способен к творчеству и тяготеет к жизни косной, которая осуждена на вечное повторение, топтание на месте.

       В мышлении, как правило, довольствуется набором готовых идей - ему этого  достаточно

       Этому «простому» человеку в обществе противостоит другой психологический тип личности - «человек элиты», избранного меньшинства «Избранный», не означает «важный», кто считает себя выше других и презирает их. Это, прежде всего, человек, который к себе самому очень требователен, даже если он лично и не способен удовлетворить этим высоким требованиям Он строг к себе, его жизнь подчинена самодисциплине и служению высшему (принципу, авторитету), это напряженная, активная жизнь, готовая к новым, высшим достижениям «Благородному» человеку свойственна неудовлетворенность, неуверенность в своем совершенстве; даже если он ослеплен тщеславием, ему необходимо подтверждение этого в чужом мнении Степень таланта и самобытности у таких людей различна, но все они способны к творчеству, приняв «правила игры» своей культурной системы, добровольно подчиняясь им.

       Эти два типа человека всегда были в  обществе, дополняя друг друга. Заурядных  людей всегда больше Они наличествуют в любом социальном классе и в  любой профессиональной группе, также  как здесь есть свои яркие индивидуальности, свои герои - ив политике, и в науке, и в искусстве. Для нормальной исторической жизни, утверждает Ортега-и-Гассет, в обществе должно быть господствующее положение элиты Только меньшинство избранных способно идти в ногу с эпохой, вырабатывая новые идеи, вкусы, идеалы, моральные нормы и т.д., то есть новую систему ценностных ориентации - и повести за собой массу Именно так была создана европейская цивилизация с ее техническим прогрессом и демократическим типом общественной жизни³.

       Таким образом, деление общества на массы и избранные меньшинства - типологическое и не совпадает ни с делением на социальные классы, ни с их иерархией. Разумеется, высшему классу, когда он становится высшим и пока действительно им остается, легче выдвинуть человека «большой колесницы», чем низшему. Но в действительности внутри любого класса есть собственные массы и меньшинства. Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в кругах традиционно элитарных - характерное свойство нашего времени. Так интеллектуальная жизнь, казалось бы взыскательная к мысли, становится триумфальной дорогой псевдоинтеллигентов, не мыслящих, немыслимых и ни в каком виде неприемлемых. Ничем не лучше останки «аристократии», как мужские, так и женские. И, напротив, в рабочей среде, которая прежде считалась эталоном «массы», не редкость сегодня встретить души высочайшего закала <...>⁴.

       На  мой взгляд, в книге «Восстание масс» Хосе Ортега-и-Гассет выступает за европейское единение в защиту общей западной культуры против варварства масс.

       В работе «Восстание масс» автор говорит о том, что современный человек – человек массы имеет большое количество жизненных запросов, он не знает их пределов.

       Данная  идея аргументирована в параграфе  «Введение в анатомию массового  человека», где Хосе Ортега-и-Гассет пишет: «Пора  уже  наметить  первыми  двумя  штрихами  психологический  рисунок сегодняшнего  массового  человека: эти  две черты -  беспрепятственный  рост жизненных  запросов  и,  следовательно,  безудержная  экспансия  собственной натуры и, второе, врожденная неблагодарность ко  всему, что сумело облегчить ему жизнь.  Обе черты рисуют весьма знакомый душевный склад -  избалованного ребенка.  И в общем  можно уверенно  прилагать их к  массовой  душе  как оси координат.  Наследница незапамятного и  гениального былого,  гениального  по своему  вдохновению  и  дерзанию, современная  чернь избалована  окружением.

       Баловать  - это  значит потакать, поддерживать иллюзию, что все  дозволено и ничто не  обязательно. Ребенок в такой обстановке  лишается понятий  о своих пределах. Избавленный  от  любого давления извне,  от любых  столкновений  с другими, он и впрямь начинает верить, что существует  только он, и привыкает ни  с кем  не считаться, а главное, никого  не считать лучше себя. Ощущение чужого превосходства вырабатывается лишь благодаря кому-то более сильному, кто  вынуждает  сдерживать,  умерять и подавлять  желания.  Так  усваивается важнейший урок: "Здесь кончаюсь я и начинается другой, который может больше, чем я. В мире, очевидно,  существуют двое:  я и тот другой, кто выше меня".

       Среднему  человеку прошлого мир  ежедневно  преподавал эту  простую мудрость, поскольку был  настолько  неслаженным, что  бедствия не кончались и ничто не становилось надежным, обильным и устойчивым. Но для новой массы все возможно и  даже гарантировано -  и  все  наготове,  без  каких-либо  предварительных усилий, как  солнце,  которое не надо тащить в зенит на собственных  плечах.

       Ведь  никто никого  не благодарит за воздух, которым дышит, потому что воздух никем  не изготовлен - он часть того,  о чем говорится "это естественно", поскольку это есть  и не  может не  быть.  А  избалованные массы  достаточно малокультурны,  чтобы  всю  эту материальную и социальную   слаженность, безвозмездную, как воздух, тоже считать естественной, поскольку она, похоже, всегда есть и почти так же совершенна, как и природа.

       Мне  думается, сама  искусность, с какой XIX век обустроил определенные сферы жизни, побуждает облагодетельствованную массу считать их устройство не искусным, а естественным. Этим объясняется и определяется то абсурдное состояние духа, в  котором  пребывает масса: больше всего ее  заботит собственное благополучие и меньше всего - истоки этого благополучия. Не видя в благах  цивилизации ни изощренного замысла, ни  искусного  воплощения, для сохранности которого нужны огромные и бережные усилия, средний человек и для себя не видит иной обязанности, как убежденно домогаться этих благ, единственно по праву рождения. В  дни  голодных бунтов народные толпы обычно требуют хлеба, а в поддержку требований обычно громят пекарни. Чем не символ того, как современные массы поступают, только размашистей и изобретательней, с той цивилизацией, что их  питает. Для брошенной на собственный  произвол массы, будь то чернь  или  знать,  жажда  жизни  неизменно  оборачивается разрушением самих  основ жизни.  Бесподобным гротеском этой  тяги - мне кажется происшедшее в  Нихаре, городке близ Альмерии, 13 сентября 1759 года, когда был провозглашен  королем Карлос III.  Торжество началось  на  площади. "Затем ведено было  угостить  все собрание, каковое истребило  77  бочонков вина и четыре  бурдюка водки  и воодушевилось настолько, что со многими здравицами двинулось к муниципальному складу и там повыбрасывало  из окон весь хлебный запас и 900 реалов  общинных  денег.  Потом  перешли к табачной торговле и принудили выкинуть  месячную  выручку  и табак тоже. В лавках  учинили то же самое, изничтожив во  славу празднества все,  что  было там съестного  и питейного.

       Духовенство не уступало рвением  и  громко  призывало  женщин выбрасывать на улицу все что ни  есть, и те трудились без малейшего сожаления, пока в домах не осталось ни  хлеба ни зерна, ни муки  ни крупы, ни мисок  ни кастрюль, ни ступок  ни пестов и весь сказанный город не опустел". Названный город  в  угоду монархическому ажиотажу истребил себя. Блажен Нихар, ибо за ним будущее!»⁵.

       Важной  идеей в работе «Восстание масс»  является взаимосвязь массы и государства, но в тоже время государство рассматривается как высшая угроза для народа.

       В работе Ортега пишет: «В хорошо организованном обществе масса не действует сама по себе. Такова ее роль. Она существует для того, чтобы ее вели, наставляли и представительствовали за нес, пока она не перестанет быть массой или по крайней мере не начнет к этому стремиться. Но сама по себе осуществлять это она неспособна. Ей необходимо следовать чему-то высшему, исходящему от избранных меньшинств. Можно сколько угодно спорить, кем должны быть эти избранные, но то, что без них — кем бы они ни были — человечество утратит основу своего существования, сомнению не подлежит, хотя Европа вот уже столетие, подобно страусу, прячет голову под крыло в надежде не увидеть очевидного. Это не частный вывод из ряда наблюдений и догадок, а закон социальной «физики» под стать Ньютоновым по своей непреложности. В день, когда снова воцарится подлинная философия⁶ — единственное, что может спасти Европу,— вновь откроется, что человек, хочет он того или нет, самой природой своей предназначен к поискам высшего начала. Кто находит его сам, тот избранный; кто не находит, тот получаст его из чужих рук и становится массой.

       Действовать самовольно означает для массы восставать против собственного предназначения, а поскольку лишь этим она сейчас и занята, я говорю о восстании масс. В конце концов единственное, что действительно и по праву можно считать восстанием, — это восстание против себя, неприятие судьбы. Восстание Люцифера было бы не меньшим мятежом, если бы он метил не на место Бога, ему не уготованное, а на место низшего из ангелов, уготованное тоже не ему. (Будь Люцифср русским, как Толстой, он, наверное, избрал бы второй путь, не менее богоборческий.)

       Действуя  сама по себе, масса прибегает к  единственному способу, поскольку  других не знает,— к расправе. Не зря же суд Линча возник в Америке, в этом массовом раю. Нечего удивляться, что сегодня, когда массы торжествуют, торжествует и насилие, становясь единственным доводом и единственной доктриной. Я давно уже отмечал, что насилие стало бытом! Сейчас оно достигло апогея, и это обнадеживает, поскольку должен же начаться спад. Сегодня насилие — это риторика века, и его уже прибирают к рукам пустомели. Когда реальность отмирает, изжив себя, труп выносится волнами и долго еще вязнет в болотах риторики. Это кладбище отжившего; на худой конец его богадельня. Имена переживают хозяев, и хотя это звук пустой, но все-таки звук, и он сохраняет какую-то магическую власть.

       Но  если даже и вправду окажется, что  значимость насилия как цинично  установленной нормы поведения готова пойти на убыль, мы все равно останемся в его власти, лишь видоизмененной.

       Я перехожу к наихудшей из опасностей, которые грозят сегодня европейской  цивилизации. Как и все прочие угрозы, она рождена самой цивилизацией и, больше того, составляет ее славу. Это — наше современное Государство. Вспоминается то, что я уже отмечал, говоря о науке: плодотворность ее основ ведет к небывалому прогрессу, прогресс неумолимо ведет к небывало узкой специализации, а специализация — к удушению самой науки.

       Нечто подобное происходит и с Государством.

       Вспомним, чем было в конце XVIII века государство  для всех европейских наций. Почти  ничем! Ранний капитализм и его промышленные предприятия, где впервые восторжествовала техника, самая передовая и производительная, резко ускорили рост общества. Возник новый социальный класс, энергичней и многочисленней прежних, — буржуазия. У этой напористой публики было одно всеобъемлющее дарование — практическая сметка. Они умели дать делу ход и слаженность, развернуть и упорядочить его. В их человеческом море и блуждал опасливо «государственный корабль». Эту метафору извлекла на свет божий буржуазия, ибо действительно ощущала себя безбрежной, всемогущей и чреватой штормами. Кораблик выглядел утлым, если не хуже, и всего было в обрез — и денег, и солдат, и чиновников. Его строили в Средние века иные люди, во всем противоположные буржуазии, — доблестные, властные и преданные долгу дворяне. Это им обязаны существованием европейские нации. Но при всех душевных достоинствах у дворян было, да и продолжает быть, неладно с головой. Они на нее и не полагались. Непосредственные, нерасчетливые, одним словом, «иррациональные», они живо чувствовали и трудно соображали. Поэтому они не смогли развить технику, требующую изобретательности. Они не выдумали пороха. Поленились. И, не способные создать новое оружие, позволили горожанам освоить порох, завезенный с Востока или бог весть откуда, и с его помощью разгромить благородных рыцарей, так бестолково заклепанных в железо, что в бою они еле ворочались, и начисто неспособных уразуметь, что вечный секрет победы — секрет, воскрешенный Наполеоном, — не в средствах защиты, а в средствах нападения⁷.