Средневековая риторика и ее особенности

   3. Особенности византийской  риторики. 

   В Византии традиция риторических школ и риторического теоретизирования переживала почти непрерывный расцвет. У византийской риторической теории был родоначальник, патриарх, первоучитель. Его труды воспринимались как исчерпывающая энциклопедия риторики. Но сам он не был византийцем и жил еще во II—III вв.; речь идет о Гермогене Тарсийском. Затем, львиная доля византийской теоретико-риторической работы вылилась в комментарии, схолии, толкования, лепящиеся как пристройки к корпусу этих трудов, eго комментировали так много, что в конце концов стали делать с толкованиями на его тексты то же самое, что делали с толкованиями на библейские тексты: выписки из различных комментаторов, снабженные именами последних, собирали в так называемые «катены», или сводные комментарии, расположенные в порядке последовательности интерпретируемых мест. Без них невозможно представить себе панораму византийской риторики.

   Авторитет Гермогена утвердился не сразу. На рубеже античной и византийской эпох имело  место столкновение двух риторических традиций, одна из которых возводила  себя к Минукиану Старшему (II в.), которого Гермоген критиковал за недостаток ясности и четкости, а другая - к Гермогену.

     Но тексты Минукиана утрачены, и понять, что именно потеряла  или приобрела риторика, предпочтя  Гермогена, достаточно трудно.

   В византийское время имел хождение гермогеновский корпус, состоявший из пяти частей - во-первых, сборника прогимнасм, т. е образцовых риторических упражнений, а во-вторых, в-третьих, в-четвертых и в-пятых, трактатов «О нахождении», «О статусах», «О идеях» и «О том, как достичь мощи». Для византийца корпус существовал как целое, как «Искусство риторики», которое пользовалось популярностью. Он сложился не позже начала VI в., и затем он в неизменном составе сопровождал византийскую культуру, вплоть до палеологовской эпохи, когда был заново «издан» трудами виднейшего поздневизантийского филолога Максима Плануда (1260 - ок. 1310) с пролегоменами, схолиями и приложениями и в этом виде оказывал воздействие на риторическую мысль заката Византии. Для византийской риторической традиции гермогеновский корпус - почти аналог библейского канона. Какую же норму давал он этой традиции?

   Тенденция к возрастающему дроблению классификации  типов риторической словесности  характерна была для эпохи: если Деметрий Фагерский (IV-III вв. до н.э.) в свое время выделял 21 тип эпистолярного красноречия, то его позднеантичные или византийские продолжатели различали 41 тип или даже 113 типов. Именно гермогеновский ли псевдогермогеновский перечень прогимнасм был перенят и окончательно канонизирован в IV в. антиохийским ритором Афтонием.

   Так родилась четырнадцатичленная схема, господствовавшая над всем византийским тысячелетием: (1) басня, (2) повествование, (3) хрия, (4) гнома, (5) утверждение, (6) опровержение, (7) общее место, (8) похвала, (9) порицание, (10) сравнение, (11) этопея, (12) описание, (13) рассмотрение вопроса, (14) внесение закона. За прогимнасмами в гермогеновском корпусе следовал трактат «О нахождении». Следующим шел трактат «О статусах». Понятие статуса было в античные времена сугубо практическим и принадлежало обиходу судебного красноречия. Гермоген передал Византии в модифицированном виде старую доктрину о статусах ритора II в. до н.о. Гермагора. Статусов стало больше, они были не столько практическими, сколько литературными, не столько конкретными (из жизни), сколько стилизованными. Гермоген выстраивал перед читателем ирреальный мир для декламаций.

   Трактат Гермогена вытеснил из обращения  более ранние учебники по теории статусов. Наиболее богат по содержанию был  трактат «О идеях». Здесь Гермоген преодолел границы школьной риторики и обратился к общеэстетическим проблемам.

   Это была попытка создать для сферы стиля всеобъемлющую систему. «Идеи» - это ценности, которые стремится реализовать стилист в своей речи с учетом задачи речи, темы, регламента. Вот качества речи («идеи») по учению Гермогена и его византийских последователей:

   1. Основные: Ясность, высота и величавость слога. Дополнительные: чистота, отчетливость, важность, суровость, шероховатость, напряженность, блеск, нарастание, обильность и полнота.

   2. Основные: Изысканность и красота.  Дополнительные: нет.

   3. Основные: Сжатость. Дополнительные: нет.

   4.Основные: Нрав. Дополнительные: простота, сладостность, пронзительность и острота, приятность.

   5. Основные: Правдивость. Дополнительные: вескость.

6. Основные: мощь. Дополнительные: нет.⁸

   Следует сказать, что при переводе на русский  язык возможны искажения сути терминов, передача греко-византийской риторической мысли возможна в современном понимании лишь приблизительно. Но из трактата Гермогена читатели уяснили твердое правило: у речи должна быть цель (ясность, важность, простота, вескость, мощь и т. д.), а средствами для достижения цели были: мысль, слог, ритм с его разновидностями и т. д. Но педантичности не было. Ремесло ритора допускало индивидуальность стиля, творчество и оригинальность, которые вызывают изумление и восторг. В этом была суть византийской риторики.

   После Гермогена начинается эпоха комментаторов  Гермогена. Исторический путь самой  византийской риторики - это выражение  наиболее существенных мыслей в форме  схолий и толкований на Гермогена.

   Первых  комментаторов Гермогена мы знаем  только по именам, в лучшем случае - по случайным фрагментам. Особенно охотно комментировали трактат «О статусах»; традиция толкований была уже богатой, когда вслед за неким Афанасием Александрийским (IV или V в.) ее обобщил на рубеже V и VI вв. ритор Зосим Аскалонский. Зосим стоит на пороге византийского тысячелетия; на исходе этого тысячелетия его труд еще представлял актуальный интерес и филолог Константин Ласкарис переписал его собственной рукой. Неоплатоник Сириан, роль которого в популяризации гермогеновского корпуса признана историками, тоже написал комментарии к трактату «О статусах»; он же был первым автором специального комментария к трактату «Об идеях». Вплоть до конца ранневизантийской эпохи Гермогена толковали много; некоторые комментарии утрачены, другие до сих пор остаются неопубликованными, но общая картина преемственной работы поколений, непрерывно расширяющей и округляющей свои результаты, ясна.

   Затем наступают так называемые «темные  века» (VII-IX вв.). Косвенные данные указывают на то, что нить гермогеновской традиции не прерывалась: например, о знакомстве с рекомендациями Гермогена и его комментаторов свидетельствует литературный характер проповедей патриарха Германа I (815-830 гг.). Но прямых данных о риторической литературе этого времени недостает. Комментаторский труд, дошедший от начала IX в., посвящен не Гермогену, а прогимнасмам Афтония (впрочем, как мы, видели, занимавшим в составе византийской культуры место непосредственно рядом с текстами Гермогена, почти внутри гермогеновского корпуса); он принадлежит митрополиту Иоанну Сардийскому. Он оказал на позднейшую риторическую литературу Византии довольно заметное влияние.

   К концу IX в. положение существенно меняется. Наступает новая эпоха, которую принято называть по воцарившейся с 867 г. Македонской династии «Македонским возрождением». В начальную пору этой эпохи очень многое определялось инициативой, примером, педагогическим воздействием одного человека - патриарха Фотия (ок. 820 - ок. 893). Имя Фотия принадлежит церковной и политической истории, истории богословской мысли и лексикографической учености. Благодаря своему «Мириобиблиону», т. е. собранию конспектов и характеристик 279 античных и византийских сочинений (другое заглавие - «Библиотека»), Фотий -центральная фигура в истории византийской литературной критики¹⁶⁶.

   «Мириобиблион» - труд, уже по своей форме необычный  для византийской риторической литературы. Автор проявляет в оценках  свой личный вкус решительно и определенно, не прячась за спину Гермогена  или другого школьного авторитета. Его голос не похож на голоса Толкователей Гермогена, так часто переписывавших друг друга. Как раз индивидуальный стиль и есть предмет Фотия; но характеризуется он через разложение на все те же общие категории, в основном на «идеи» Гермогена. Если обычное теоретико-литературное сочинение византийского ритора указывает ему путь от познаваемого общего к непознаваемому или труднопознаваемому индивидуальному, Фотий, напротив, вычленяет в индивидуальном моменты общего и через это делает его для себя и своих учеников и читателей познаваемым: это встречные направления, но они отнюдь не исключают, а скорее взаимно требуют друг друга. И для Фотия общее гносеологически первично. «Мириобиблион», не являясь комментарием к текстам Гермогена, тем не менее органически принадлежит гермогеновской традиции, самым своим существованием лишний раз свидетельствуя о непрерывности этой традиции в непосредственно предшествовавшую пору «темных веков»). Историки отмечают всестороннее знакомство с Гермогеном, очевидное в "Библиотеке", создается впечатление, что Фотий вполне у себя дома в мире гермогеновских концепций и ожидает от своих читателей того же самого.

   Приведем  пример византийского мышления того времени. Вот несколько примеров того, как работал Фотий-критик. «...прочтено сочинение Феодора Антиохийского «В защиту Василия, против Евномия», в двадцати пяти книгах. В слоге Феодор блеском не отличается, но в мыслях и доводах весьма густ, и счастливо избыточествует свидетельствами от Писания. Опровергает же он Евномия почти слово за словом...

   Одновременно  прочтено сочинение Софрония «В защиту Василия, против Евномия». Софроний яснее  Феодора и много более краток; и опровергает он не все подряд, но изощряется и выходит с изобличением противу того, что кажется ему  главными частями Евномиева лжи учения; манерой же он пользуется афористической, и слог его, в общем, непринужденный и обходящийся без союзов, однако не лишенный изящества, и притом еще цветущий логическими доводами.

   И еще прочитано сочинение Григория Нисского, также «В защиту Василия, против Евномия». В слоге своем он блистателен не менее никого другого из риторов и доставляет уху приятность. Однако он также не опровергал написанное Евномием во всем объеме, и сочинение его короче Феодорова, хотя пространнее Софрониева, весьма изобилуя энтимемами и примерами. Со всей откровенностью позволительно сказать, что он настолько же превосходит Феодора красотой, блеском и сладостью, насколько уступает ему в полноте и основательности доводов».⁹

   Таким образом, мы видим чисто стилистическую оценку прочитанным авторам. Гермогеновская иерархия ценностей заставляет Фотия ценить один стиль и критиковать другой. И, конечно, как всякий литературный критик риторического типа, Фотий исходит из фундаментальной педагогической установки: он ищет образцов того, чему должно следовать, и того, чего должно избегать.

   Здесь мы характеризовали не только личный вкус Фотия.

   Во-первых, он характерен для всего направления  риторической мысли, связанного со школой Фотия и во многом определившего  облик византийской культуры до самого конца последней. Фотий и его ученики возродили интерес к античности; но в составе античного наследия можно было найти разные вещи. Выбор Фотия отчетлив и последователен: его привлекает, во-первых, то, что полно рассудочности и рассудительности, что удалено от экстаза и безрассудных крайностей; во-вторых, то, что приносит непосредственную, осязаемую утилитарную пользу жизни риторских школ, постановке преподавания словесности. Поэтому он (заодно с Иоанном Дамаскином до него и православным изобличителем платонизма в XII в. Николаем Мефонским после него, не говоря уже о западной схоластике) решительно предпочитает трезвого и суховатого Аристотеля мифотворцу, языческому мистику и творцу поэзии в прозе Платону. Всякая мистика, кроме ортодоксально христианской, с его точки зрения не может принести истинной вере ничего, кроме вреда, между тем как толковая и не претендующая, что очень важно, на самостоятельную религиозную ценность логика способна оказаться для христианина полезным подсобным инструментом. (Платон был подозрителен уже по своей связи с неоплатониками, последними защитниками язычества).

   Далее, и Фотий, и его ученики выбирают из античной литературы почти исключительно  ораторскую прозу как практический пример для ритора, а за пределами  прозы - Гомера (без которого эллинской словесной культуры невозможно помыслить), дидактических и нравоучительных поэтов типа Феогнида. Лирика страстного характера и трагедии им неинтересны, они не имеют отношения к нуждам обучения искусству говорить придворные речи, писать письма, они несут в себе греховную патетику, ассоциации с языческими культами и мифами и потому опасны. Фотий определил византийский литературный вкус на века вперед.

   Византийская  литература сознательно строила  себя как художественная литература, используя античную литературу по правилам риторики. Рассмотрим пример, как византийская риторическая теория влияла на литературную практику.