Харьковский период научной и преподавательской деятельности Срезневского

Время путешествия Срезневского было эпохой широкого развития на славянском западе идей панславизма; путешествие его было радостно приветствуемо: в Срезневском видели не только ученого, преследовавшего научные цели, но и представителя великого русского племени, гражданина русской империи, которая, рисуясь в то время в глазах западных собратий в ореоле славы, казалась единственной силой, могущей объединить все славянство в одно нераздельное целое. Срезневского встречали и провожали с объятиями, как друга в брата, о его ожидаемом проезде писали в газетах, его деятельности старались придать современную, иногда политическую окраску. И как ни чужд был "политики" сам Срезневский, он невольно поддавался влиянию окружающего общества; считая обязанностью государственной власти уважать народность и охранять духовную самостоятельность каждого подчиненного ей племени и вслед за тем своими глазами увидав жестокое угнетение славян и невзгоды, рушащиеся на них со стороны немцев и мадьяр, он проникся ненавистью к господствующим племенам; наряду с серьезной научной работой над языком, древностями, литературой, народной словесностью и этнографией, в нем бился живой интерес к действительной, текущей жизни славян, так привлекавший к нему всех, с кем ему случалось сойтись.

Из заграничного путешествия Срезневский вывез массу самых разнообразных литературно-научных материалов; многие из них обработаны, но многие лежат доныне в его архиве почти не использованными; в высшей степени ценные его отчеты о путешествии были напечатаны в "Журнале Министерства Народного Просвещения", путевые письма к Ганке в те годы в "Часописи Чешского Музея" по-чешски (в переводе), недавно (в 1907 г.) в русском оригинале в издании переписки Ганки (В. А. Францева), путевые письма к матери — полные жизни, сверкающие талантом и наблюдательностью — в "Живой Старине" 1893—1894 гг. и в 1895 г. отдельной книгой с приложением карты и маршрута.

3. Профессорская деятельность в Санкт-Петербургском университете и преподавательство в педагогическом институте

Когда ученый вернулся в Харьков, он получил командировку в Петербург. Научные интересы его, так расширившиеся со времени путешествия, уже не находили в Харькове достаточно материалов. "Средств для должного усовершенствования себя в науке (писал он Ганке), пособий не только рукописных и старопечатных, но даже и новых печатных" не было почти никаких; "ни одного труда (читаем там же) не могу окончить удовлетворительно"... Эта бедность Харькова научными пособиями еще в августе 1846 года побудила Срезневского начать хлопоты о переводе в Петербургский университет, лишившийся в мае 1846 года П. И. Прейса. К моменту отъезда Срезневского окончательное решение о переводе еще не состоялось, и по приказанию министра он был откомандирован без обозначения цели; ни сам Срезневский, ни его харьковское начальство и сослуживцы не думали, что он оставляет Харьков навсегда; он предполагал провести несколько лет в Петербурге для изучения памятников древнерусского и славянского языков — рукописных сокровищ петербургских библиотек; как писал он Ганке, из-за его отъезда Харьковский университет не только не проиграет, но выиграет, потому что по возвращении его в Харьков найдет в нем "профессора несравненно более опытного"; так думал Срезневский и в первые годы петербургской жизни. Но судьба решила иначе: переехав в январе 1847 г. в Петербург, он там остался до самой смерти, последовавшей в ночь с 8 на 9 февраля 1880 г.

Срезневский был допущен к чтению лекций в Петербургском университете 27 января 1847 г. и 28 числа прочел свою первую лекцию "О пользе изучения славянской филологии" с вступлением о жизни и заслугах Прейса, "умнейшего и образованнейшего из славянских филологов нового поколения", как говорил он в лекции, которому (как читаем в другом месте) он считал себя обязанным "более, чем всем другим в отношении к изучению филологических задач и приемов".

Первоначальная программа чтений была та же, что и в Харьковском университете, но в 1848 г. оказалось необходимым ее переработать для представления в министерство. Это было время страха перед идеей славянства и гонения как на славянофилов, так и на всех лиц, у которых мелькали общеславянские мечты, даже вне политики; в III отделении было решено сообщить министру народного просвещения "о предостережении цензоров, профессоров и учителей, чтобы не допускали рассуждений и возгласов полуполитических и двусмысленных", было решено следить за московскими журналами и сборниками и особенно за "Чтениями Общества Истории и Древностей" и за всякими книгами славянофилов, Краевского же поощрить печатать статьи, подобные той, в которой он "опровергает бредни славянофилов". Естественно подверглись гонению и кафедры славяноведения — науки, касающейся всей совокупности славян, как единого целого. Министерству нужно было точно определить границы этой науки, нужна была исчерпывающая предмет программа; составление ее поручили Срезневскому. Новая программа, по словам Бычкова, своей точностью и ясностью отстранила от славянских кафедр грозу, которая была готова разразиться над ними.

Целью университетских чтений, как читаем в вступительной лекции 1850-х годов, Срезневский ставил "филологическое знание того племени, к которому принадлежит русский народ, племени славян"; филологическое знание "не значит знание только языка как языка, нет, — языка, как выражения жизни, — и следовательно не исключительно языка, а вместе и всего, в чем выражается жизнь славян — прошедшая и современная, т. е. быта и образованности славян, только преимущественно с помощью языка". В другом, более позднем вступительном чтении в курс (1860-х гг.) читаем: "....Славянская филология должна исследовать славянский язык, а вместе с ним и народную словесность и письменность славян, как выражение жизнедеятельности славян, как источник для изучения судеб славян и как пособие для разумения исторических фактов. Имея же в виду, что славяне в продолжение своей исторической жизни принадлежали к двум различным степеням образованности — древней языческой и новой христианской, славянская филология должна обратить внимание на ту и другую в отношении к славянам отдельно, т. е. на славянские языческие древности и на судьбы языка, словесности и письменности и вообще образованности славян в христианские века".

Путь к достижению знания славянской филологии должен быть таков: во-первых, рассмотрение главных черт славянского племени; во-вторых, изучение древностей славян; в-третьих, изучение судеб их образованности, языка и литературы, наконец, в-четвертых — древностей русского языка (из вступительного чтения 1850-х гг.). Эти четыре подразделения науки славянской филологии легли в основу четырех главных курсов С.: "Введение в славянскую филологию" (иначе "Общие филологическое обозрение славян"), "Славянские древности". "История и литература славянских наречий" и "Древности русского языка и словесности". Первоначально (по программе 1849 г.) последний курс носил название "Чтение древних памятников русских"; вскоре к нему было присоединено общее обозрение русского языка, затем он был совершенно переработан. К этим четырем основным курсам было присоединено два добавочных: 1) "Грамматика наречия старославянского церковного сравнительно с другими наречиями, преимущественно с русским, польским, чешским и сербским" и 2) "Чтение замечательных памятников западно-славянских наречий, особенно сербского, польского и чешского".

Кроме университета Срезневский состоял профессором главного педагогического института по кафедре славянских наречий с самого учреждения этой кафедры в институте в 1848 г. до закрытия института в 1859 г. Вследствие особенных целей, преследовавшихся институтом, специально предназначенным для подготовления молодых людей к учительским должностям, Срезневскому пришлось несколько изменить свою университетскую программу и характер преподавания, опустив изложение древностей быта и увеличив количество практических упражнений. Позже, в 1855 году, программа эта была принята в руководство министерством народного просвещения и напечатана. По ней курс славянской филологии распадался на два главных отдела: 1-й, общий для всех студентов, подготовительный (для 1-го и 2-го курсов), 2-й чисто филологический — для студентов-филологов (3-й и 4-й курсы). В первый отдел входило общее филологическое обозрение славян (1, о славянском племени и народах, его составляющих; 2, основные черты славянского языка; 3, филолого-литературное обозрение славянских наречий) и практический курс наречий старославянского, сербского, польского и чешского. Во второй отдел входил курс древностей славянского языка (1, исторические припоминания о судьбах славян в IX — XIV вв.; 2, обозрение памятников языка; 3, судьбы народного языка и народной словесности; 4, судьбы книжного языка и литературы) и курс новой истории славянской литературы (введение, литература сербская, чешская и польская).

4. Изданные филологические труды Срезневского

В основе всей научной деятельности этого периода лежали труды филологические; им, можно сказать, посвящена эта часть жизни Срезневского, и все, над чем он работал, к ним велось, их имело целью. Первые работы Срезневского по филологии относятся еще ко времени его путешествия по западным славянским землям и частью к более ранним годам, из числа их следует припомнить "О славянских наречиях" — характеристика хорутанского наречия (1841 г.), "Исследование о границах славянских наречий" (1843 г.), "Обозрение средства звуков в славянских наречиях" (1845 г.). С переездом в Петербург, открывшим С. доступ к памятникам русского письма, филологические разыскания его по преимуществу направились к историческому изучению русского языка. Первым результатом этих работ был замечательный труд его "Мысли об истории русского языка" (изданы были 4 раза: два в 1849, в 1850 и 1887 гг.), — первоначально актовая университетская речь, впоследствии дополненная обширными примечаниями и отчасти переработанная.

Непрерывной полосой почти через всю жизнь Срезневского идут его работы по собиранию лексических материалов славянских языков. К работам этим он приступил еще до заграничного путешествия, начав собирать материалы для малорусского словаря, который и был впоследствии составлен вчерне под заглавием "словарь южно-русского наречия". Как один из результатов путешествия в западнославянские земли, был словарь наречия горных словаков, оставшийся в рукописи, и несколько мелких словариков западнославянских наречий. По переезде в Петербург и вступлении в Академию С. принял деятельное участие в работах над областным русским словарем (редакция которого была взята на себя А. X. Востоковым); по поручению отделения он составил его программу и внес в него свое обширное собрание материалов по областному языку. Длинный ряд статей был посвящен им вопросу лексикографии; таковы: обширный разбор Академич. словаря 1847 г. (1848), разбор словарей Рейфа (1851), заметка о Словаре литовского языка Нессельмана (1852), "Замечания касательно нового издания русского словаря" (1853), "Обозрение замечательнейших из современных словарей" (1854), записка о словаре малорусского наречия, сост. А. Афанасьевым (1854), разбор церк.-славянского словаря Востокова (1857), "Заметки по поводу чтения мнений Я. Гримма о словаре" (1859), "О французских словарях по поводу словаря Поатвеня" (1860), "Замечания о словаре славянских наречий и о трудах А. Шлейхера" (1866), записка о составлении словаря русского языка (1866).

Работы над тем монументальным трудом, который увидеть в печати самому ему не пришлось и который теперь еще продолжает выходить выпусками под заглавием "Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам", начаты С. издавна — с конца 1840-х гг. Сначала составитель не предполагал ограничить его материалом письменных памятников древней литературы, думая внести в него и новый язык; но план этот, постепенно перерабатываясь, к концу 1860-х гг. вылился в словарь древнерусского языка по памятникам до ХІV в.; тогда же была сделана первая проба его издания, остановившаяся на первом же листе; причиной остановки этой был, конечно, сильный прилив памятников: это была пора открытий в истории изучения русской письменности. Увеличивая число памятников данного периода (до ХІV в.), вносимых в материал для словаря, С. после 1860-х гг. понемногу стал расширять и самый период времени, из памятников которого он черпал материалы, захватив и своих работах, кроме XI — XIV вв., XV и частью XVI века. Наиболее трудный вопрос при составлении словаря заключался в систематизации, т. е. в выделении из всего запаса собранного лексического материала, включавшего помимо древнего русского языка и церковно-славянский, именно того, что представляло собою язык русского народа XI — XV вв.; этот вопрос составителю словаря пришлось решить, приняв в основу принадлежность или ее принадлежность данного памятника к русский письменности; отделение языка церковно-славянского от древнего русского он находил настолько невозможным, насколько невозможно теперешний русский язык отделить от простонародного; и словарь свой, нужно думать, понимал не только как сборник слов и речений живого народного языка древней Руси, но и как совокупность всех слов, находящихся в памятниках русского письма, — т. е., таким образом, и церковно-славянских, — усвоенных, понимаемых и распространенных в образованном классе древней Руси, среди русских книжных людей X — ХV вв. Словарь после смерти С. остался в рукописи, вернее — в массе карточек и ряде частных словарей к отдельным памятникам. Значение словаря еще при жизни С. было оценено и отдельными учеными, пользовавшимися его материалами, и сочленами С. по отделению русского языка, хорошо знакомыми по неоднократным его сообщениям с ходом и направлением его словарной работы и принимавшими участие в обсуждении ее плана; это счастливое обстоятельство сделало то, что словарь не остался под спудом: Академия дала средства на его печатание, которое и продолжается доныне, начавшись в 1890 году. Собранный С. лексический материал громаден: в настоящее время, когда приближается к концу печатание буквы У, — словарь достиг размера 285 печатных листов или 4550 столбцов; по приблизительному подсчету количество всех выписок достигает 120000.

Труды С. по географии русского языка и по разработке вопросов лингвистики в связи с этнографией сосредоточились в географическом обществе, в которое он был избран действительным членом по этнографическому отделению вскоре по приезде в Петербург, в феврале 1847 г. Наибольшую напряженность работы С. по отделению этнографии имели в 1850-х гг., когда он состоял сначала (1850—1856) помощников председательствующего в отделении Н. И. Надеждина, а затем председательствующим (1857—1859). С самого вступления в общество С. приступал к разработке обширного собрания рукописных материалов, поступавших в общество в ответ на рассылаемую этнографическую программу; в 1852 г. С. предложил начать издание разработанных им материалов географического общества с приложением своего собственного собрания таких же материалов, и в 1853 г. приступил к печатанию сборника материалов для географии русского языка под заглавием "Памятники народного русского языка и словесности"; в 1856 г. внес предложение о необходимости издания материалов для этнографического словаря русского языка, приняв на себя его редакцию; оба эти предположения С. не были, однако, приведены в исполнение. В изданиях Общества С. поместил ряд ценных статей по географии русского языка; это были: "Этнографическая карта Европы и пояснительная статья к ней" (1849), "Замечания о материалах для географии русского языка" (1851), "Русь Угорская, отрывок из опыта географии русского языка" (1852); к этому ряду статей надо отнести еще напечатанную в Академических Известиях историко-географическую статью "Русское население степей и южного поморья в XI — XIV вв." (1860).

К общим работам по русскому языку следует отнести те, которые были посвящены вопросам преподавания языка. Они явились, как С. сам пишет, результатом его служебной деятельности: в 1848 г. он был назначен для наблюдения за преподаванием и испытаниями по русскому языку и словесности в петербургских гимназиях, потом с 1851 по 1857 г. состоял инспектором частных пансионов и школ в Петербурге, с 1856 по 1859 г. был членом ученого комитета главного управления училищ по русской словесности. В ряду педагогических трудов С. первое место занимают его беседы "Об изучении родного языка вообще и особенно в детском возрасте" — извлечение из читанных им в 1860 г публичных лекций в пользу недостаточных студентов; беседы эти доныне не потеряли значения, в свое же время возбудили оживленный обмен мнений (напечатаны в "Известиях Ак. Наук" в 1860 и 1861 гг. и отдельно, вновь переизданы с некоторыми дополнениями в 1899 г.). К той же области относятся еще две статьи С.: одна, напечатанная в 1859 г. — "Замечания о первоначальном курсе русского языка", другая — в 1871 г. — "Замечания об изучении русского языка и словесности в средне-учебных заведениях". Немало кроме того заметок, принимавших иногда размер обширных статей, ответов на запросы попечителей округа и министров рассеяно в его бумагах и до сих пор еще не издано.