Возникновение христианства

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА

Христианство как развитая монотеистическая религия, каковой она была с самого ее возникновения, появилось в условиях сравнительно развитого общества, когда претендующий на мировое господство Рим стал великой и чуть ли не вселенской империей, распространившей свое влияние далеко на Восток. Это был период расцвета Древнего Рима, начальной стадий Римской империи, так что говорить о кризисе, пожалуй, не стоило бы. Однако альтернативой кризиса оказались явные противоречия между античным западным устройством римского общества и столь непохожими на него восточными окраинами, не говоря уже о некоторой неустроенности всего того Римского Востока, который сравнительно незадолго до возникновения христианства стал фактической колонией Рима.

Словом, христианство не было порождено кризисом империи и всего римского мира, как иногда принято считать. Оно возникало само по себе, развивалось своим путем и было прежде всего реакцией на запутавшийся в своих внутренних спорах и противоречиях иудаизм, оказавшийся к тому же под давлением оккупировавшего Иудею Рима. Однако этот важный факт, который нельзя не принять во внимание, отнюдь не противоречит тому, что основные идеи и постулаты христианства с их явственными претензиями на вселенский характер имели отношение к тому миру, который окружал Иудею и окраинной частью которого это небольшое государство евреев накануне нашей эры оказалось.

Великий Рим с его многобожием был вполне удовлетворен издавна существовавшей в нем религией, которая активно укрепляла имперскую власть и фактически обожествляла сменявших друг друга императоров. Но обширные и постоянно расширявшиеся границы империи способствовали включению в него множества чуждых римской античной традиции народов, у которых были свои боги, отнюдь не всегда находившие себе место в пантеоне Рима. Было у римлян и немало рабов-пленников из дальних стран, тоже обычно имевших свои религиозные представления и поклонявшихся своим богам, Словом, создавалась ситуация», объективно-требовавшая навести в рамках гигантского государства некий религиозно-идеологический порядок, найти для всего разнородного населения страны своеобразный общий религиозный знаменатель.

Снова стоит повторить, что само по себе такого рода объективное положение еще нельзя считать кризисом. Империя была прочна, как никогда. Более того, подавляющее большинство ее населения, как самих римлян, так и прибывших или включенных в состав империи, в том числе и правящие верхи во главе с императорами, не осознавало необходимости в общем религиозном знаменателе. Рим привык к многобожию и не видел ничего странного и тем более пугающи о в том, что у всех свои боги. Но это не меняло того обстоятельства, что объективно всликои империи нужна была новая, общая для всех религия. Важно бы то тишь найти такую, которая подошла бы.

Новая религия должна была откликаться на запросы времени и предложить пути и способы объединения людей с разными религиозными представлениями в нечто более крепкое и цельное, связанное единой мировоззренческой системой, приемлемой для подавляющего большинства населения. Такая система должна была удовлетворять нескольким важным условиям.

Во-первых, новая религия должна быть этнически нейтральной, т. е. не разделять, но соединять все разнородное население империи. Это условие было важнейшим, ибо в противном случае население огромной страны не сумело бы увидеть в ней нечто такое, что было способно постепенно сблизить людей и сгладить существующие между ними мировоззренческие расхождения. Религия должна была овладеть умами всех.

Во-вторых, новая религия должна быть интеллектуально насыщенной и включать в себя все то, что уже было известно существовавшим до нее и достигшим весьма высокого уровня развития религиозным системам Ближнего Востока, о которых многие римляне, например солдаты, уже немало знали, а иногда и считали пригодными для себя (вспоМним о митраизме).

В-третьих, это должна быть принципиально новая религия, которая еще не была чьей-то уже апробированной системой. Римляне были достаточно высокомерны, чтобы позволить себе просто заимствовать у своих колонизованных подданных их религии.

Удовлетворить всем этим условиям было нелегко. И все-таки вызов эпохи, потребности времени объективно вели к тому, что такого рода система должна была появиться. И она появилась. Собственно, сначала появились возможные ее прототипы. Одним из них был уже упомянутый митраизм. Однако это была явно чужая религия, заимствованная лишь небольшой, хотя и влиятельной частью населения империи. Другим кандидатом мог стать достаточно близкий античному Риму неоплатонизм, складывавшийся на основе религиозного осмысления философии Платона. Но это, пожалуй, было бы слишком сложно для всего населения империи. Наконец, этой религией мог бы стать испытывавший острый кризис иудаизм — при условии резкого разрыва со своей национальной ограниченностью. Собственно, именно нечто в этом роде и произошло. Но стоит обратить более пристальное внимание на то, как конкретно это самое «нечто вроде иудаизма» стало религией, со временем удовлетворившей Рим.

Итак, ирония судьбы оказалась в том, что потенциальные очаги новой вселенской религии впоследствии принятой могучим Римом и ставшей официальной и государственной системой религиозных верований, по ряду важных причин не могли появиться в самом Риме. Они существовали на его далеких восточных окраинах, в тех издревле освоенных человечеством центрах мировой цивилизации, где пласты культурной традиции были наиболее мощными и где находились центры пересечения различных идейных влияний. Имеются в виду влияния и иудейских сект, и ранней античной философии, и некоторых религий Востока.

Оставив в стороне античную мысль, хорошо известную Риму, а также религии Востока; сыгравшие хоть и значительную, но в основном лишь косвенную роль в этом процессе великого синтеза, обратим первостепенное внимание на то, что представлял собой иудаизм на рубеже нашей эры. Частично, хотя и очень кратко, выше об этом уже говорилось. Но теперь настало время для более внимательного анализа ситуации.

Иудаизм в это время, как упоминалось, переживал серьезный кризис. Хотя число иудеев исчислялось несколькими миллионами (цифра весьма заметная для той эпохи) и солидные еврейские, в основном торговые, колонии уже распространились по всему Ближнему Востоку, кризис постоянно углублялся, что стало особенно заметно после подчинения Иудеи Риму. Светская власть поддержанной римлянами династии Ирода не пользовалась авторитетом. Жрецы Иерусалимского храма и находившиеся рядом с ними различные идейные группировки (фарисеи, саддукеи, зелоты и др.) также постепенно утрачивали в ожесточенной борьбе власть и влияние, чему вполне очевидно способствовала явная зависимость всех их от римских прокураторов.

Неудивительно, что это состояние перманентного и все более явно нараставшего политического и религиозного кризиса вело к резкому оживлению эсхатологических пророчеств и к активизации все новых и новых сект с их нетерпеливым ожиданием Мессии, который вот-вот придет и от имени великого Яхве спасет запутавшийся в сложных противоречиях богоизбранный народ. Мессию (греческий эквивалент этого термина — Христос) ждали все со дня на день. И он не мог не прийти.

Действительно, мессии — точнее, кандидаты на этот высокий статус — стали время от времени появляться. Все чаще то в одном, то в другом месте Иудеи, а то и вне ее, на периферии, среди евреев диаспоры, руководители различных сект или бродячие проповедники объявляли себя мессиями, призванными спасти заплутавшихся иудеев. Обычно официальная власть болезненно реагировала на проповеди подобных деятелей. Ёсе они сразу объявлялись лжемессиями, а их деятельность пресекалась. Это, однако, не могло приостановить сам процесс. На смену неудачникам приходили новые, а иногда главы влиятельных сект не останавливались перед тем, чтобы бросить вызов всесильному Риму.

Обострение отношений с Римом вело к ослаблению Иудеи и в конце концов привело к римско-иудейским войнам и разрушению Иерусалима и его храма. Но, как бы то ни было, именно постоянные гонения на спорадически появлявшихся пророков вели к закреплению в умах людей идеи о том, что великий Мессия, Иисус Христос, все-таки приходил. Он не был всеми узнан и признан, да и не стремился к этому. Но он творил чудеса, тщательно сохранявшиеся и явно преувеличивавшиеся в памяти поколений, и, главное, достойно погиб, будучи распят на кресте, после чего, взяв на себя все грехи человечества, чудесным образом воскрес и стал считаться Сыном Божьим и божественным Спасителем человечества. =

Эта идея стала широко распространяться в ряде принципиально новых иудеохристианских сект, возникших как в самой Иудее, так* и в ближайших к ней районах расселения евреев диаспоры. Идея, как то и подобает подобного рода мифологемам, росла как снежный ком и обрастала подробностями о чудесном зачатии (от Бога) и о рож-< дении Мессии от непорочной девы. Мифологема обогащалась за счет новых подробностей, включая, в частности, рассказы о бегстве родителей с младенцем от царя Ирода, приказавшего уничтожить всех мальчиков, рожденных в это время, а также о дарах волхвов. Предания повествовали о возвращении Иисуса после смерти Ирода и об обретении им верных учеников, будущих 12 апостолов, которым он открывал великие истины и велел помогать больным и убогим, несчастным и нищим. Сам Мессия занимался тем же и потому довольно быстро снискал поклонение среди многих соотечественников. Так гласит запечатленная в христианском Новом Завете и хорошо известная многим традиция.

ЕВАНГЕЛЬСКАЯ ТРАДИЦИЯ И СПОРЫ ОБ ИИСУСЕ ХРИСТЕ

Эта традиция сложилась не сразу. Она оформилась лишь примерно столетие спустя после распятия и воскресения Христа. И хотя четыре Евангелия, биографии Спасителя, приписываются апостолам, т. е. современникам Христа (Марку, Матфею, Луке и Иоанну), на самом деле вошедшие в состав Нового Завета тексты более позднего происхождения. В письменных и затем канонизированных вариантах Евангелий подробно, хотя подчас и весьма противоречиво, говорится о жизни иудейского проповедника Сына Божия Христа, т. е. давно ожидавшегося евреями Мессии. Здесь рассказывается о его поучениях, деяниях, творимых им чудесах, о благоговевших перед ним его последователях, о преследованиях, предательстве, о распятии Христа и его воскрешении, и вознесении на небеса.

Стоит заметить, что в евангельских текстах вина за преследования Иисуса, который был Мессией, пусть не всеми узнанным и признанным, возлагается прежде всего на иудеев, которые нетерпеливо ожидали Мессию и тем не менее привыкли отвергать «лжемессий» (само имя предавшего Иисуса одного из его учеников, апостола Иуды, с легкой руки авторов Евангелий стало символизировать весь народ, не принявший и предавший пришедшего спасти его Христа). Из текстов Евангелий известно, что даже римский прокуратор Пон- тий Пилат попытался было спасти Иисуса от казни, но под давлением иудейских священников и наученной ими толпы отступил, «умыл руки».

Евангельские описания Христа и всей его весьма недолгой, но активной жизни, ознаменованной приписываемыми ему чудесами и мудрыми поучениями, создали всем хорошо известный облик божественного Спасителя, великий подвиг которого, потрясший человечество, как раз и открыл всем глаза на единственно истинную религию, названную его именем, тт- христианство. Трудно сказать, где и когда в реальности были написаны или неоднократно передавались из уст в уста, от поколения к поколению, а потом оказались собранными и позже канонизированными Евангелия, о которых идет речь. Скорей всего, это было результатом многократной интерпретации разных событий и восхищенных пересказов деяний, очевидцы которых давно ушли в прошлое. Вес 1аки столетие, а может быть, и столетие с лишком — срок немалый Нечто подобное, как известно, являют собой хадиеы исламской Сунны о которой речь впереди — в главе об исламе. Но, как бы то ни было, перед нами факт, с которым* мы не можем не считаться. Вопрос теперь только в том, как воспринимать этот факт как к нему относиться. •

Надо сказать, что споры но этому поводу возникли давно, принимали различные формы и со временем обрели немало аргументов, весомость которых изменялась в зависимости от обстоятельств. Нет сомнений в том, что на первых порах еще не канонизированные тексты и вся запечатленная в них евангельская традиция были безусловной истиной лишь для ревностных адептов новой религии. Эта религия распространялась, видимо, где-то неподалеку от Иерусалима, т. е. тех мест, которые описаны в Евангелиях. На это обстоятельство необходимо специально обратить внимание, ибо, хотя эти места тоже были частью Римской империи, преувеличенное представление о том, что основная масса христиан, последователей только что возникшей новой религии, сразу же сконцентрировалась в самом Риме, где их часто отдавали на съедение львам или уничтожение гладиаторам на потеху римской публике, красочно расписанное и*а древних текстах, и в более поздних романах («Камо грядеши» Г. Сен- кевича, например), не соответствует реальности.

Реальность же была в том, что первые общины христиан, уже четко противопоставлявших себя иудеям или не вполне себя с этими пуделями идентифицировавших (в данном случае термин «иудей» исполь-* зуется только в религиозном смысле, но не в этническом, ибо этнически все те, о которых идет речь, вначале'были в подавляющем большин-н стве именно иудеями), находились как в самой Палестине, так и в соседних с ней Сирии и Египте. Немало их было также в позднеантичной Греции и Малой Азии, где христиане продолжали находиться н позже, составляя заметную, хотя и весьма разноречивую массу последователей новой и с трудом складывавшейся религии. Не вдаваясь в сложные споры по этому вопросу и просто фиксируя внимание читателя на том; что новая религия медленно распространялась из центра, где она возникла, и что по одной этой немаловажной причине в Рим она пришла не сразу, обратим теперь внимание на научные споры религиоведов об Иисусе Христе и на их основные аргументы.

Споры, о которых идет речь, достигли своего едва ли не наивысшего накала в XIX в., когда в изучении истории христианства выделились две школы — мифологическая и историческая. Вначале явно одолевала первая, одним из наиболее видных представителей которой был Бруно Бауэр. Сторонники этой школы полагали, что никакого Христа вообще не было, не было даже схожего с ним судьбой его прототипа, ибо в основе всей евангельской традиции лежат мифы, прежде всего хорошо известный ближневосточный миф об умирающем и воскресающем божестве, а также миф о непорочном зачатии (связь бога с женщиной) и немалое число других аналогичных сюжетов и представлений, заимствованных из более ранних религий. В представлении адептов мифологической школы вся евангельская традиция — это в основном образно воспетая, ярко расцвеченная запись интерпретированных событий, явлений и божественных деянйй, уже встречавшихся прежде. Вопрос лишь в том, что и откуда взято и что просто сочинено. >