Причины возникновения магии

Страшным  бедствием для земледельцев были засуха, наводнение и другие стихийные  бедствия. Вот почему появились многочисленные магические обряды, имевшие своей  целью влиять на погоду и составившие  отдельный вид магии: метеорологическую, или магию погоды. Здесь наиболее распространенными являлись обряды вызывания дождя. Вот как «вызывали» дождь колдуны центрально-австралийского племени вонконгуру. Двое «заклинателей дождя» по очереди зачерпывали заколдованную воду в деревянное корыто и разбрызгивали ее в разные стороны, производя при этом пучками перьев шум и шорох, имитируя тем самым звук падающих капель дождя.       

Некоторые обряды метеорологической магии предназначены вызывать солнечный свет. Колдуны с острова Флорида, совершавшие этот обряд, привязывали листья и прутья определенной породы дерева к концу бамбукового шеста и держали его над огнем, раздувая его и произнося одновременно магическое заклинание, переходящее на огонь, а с него на листья. Затем шест укреплялся на верхушке дерева, ветер должен был сдуть с него чары и унести их вдаль, ожидалось, что после этого засияет солнце. В силу неразвитости первобытной практики и идеологии колдовские обряды сопровождали буквально каждый производственный процесс людей того времени, при этом магические верования тесно переплетались с верными наб­людениями над природой. Отсюда, однако, не следует, что магические верования и ритуалы были тождественны знанию, выполняли роль конденсатора рациональных приемов производства, лечения и т. п., как это утверждают некоторые исследователи. Подобную точку зрения отстаивает, например, английский историк куль­туры лорд Рэглан в своей работе «Как возникла цивилизация?», где пытается объяснить происхождение буквально всех предметов культуры потребностями рели­гиозно-магического культа. По его словам, изобретение плуга явилось результатом поклонения людей фаллосу, а переход людей к скотоводству вызван тем, что люди, поклонявшиеся Луне, обнаружили ее сходство с рогами тура и коровы. Подобные взгляды Рэглана и других ученых на происхождение земледелия и ското­водства, войны и государства, денег и обмена, искусства и науки из религиозных культов, по сути дела, ничем не отличаются от мифов, по которым Диана научила людей охоте, а Посейдон — коневодству.( 3)                

Субъектом любого магического действия является колдун — профессионал или любитель. На самых ранних ступенях развития первобытного общества профессиональных колдунов еще  не было. Магические обряды и ритуалы  выполнялись любым из членов племени, чаще стариками, владевшими опытом исполнения необходимых церемоний. Впоследствии появились люди, которых считали наделенными особыми способностями, и, прежде всего, способностью общаться со сверхъестественным миром и его обитателями. У разных народов их называли по-разному — колдун, волхв, заклинатель, шаман и т. д. Но социальная функция в доклассовом обществе у них была одна: магическая практика, своей целью имеющая обеспечить первобытной общине покровительство сверхъестественных сил и защитить от колдовских происков со стороны недружелюбных племен и злых духов.

 

 

 

 

 

5.В чем смысл магии?

 

Научное изучение феномена магии началось с исследования первобытной магии именно потому, что для современного человека характерно неверие в реальность магии и недооценка своих первобытных предков. Магия как экзотика, а не как элемент всякого человеческого действия и мировосприятия, - вот что привлекло внимание, прежде всего, когда социальная антропология открыла для всей образованной Европы многообразие иных культур: этого зверинца странных обычаев и менталитетов, паноптикума заблуждений и неэффективных, бессмысленных ритуалов и обрядов.

У Дж. Фрэзера и Б. Малиновского — столпов британской социальной антропологии — мы находим первые наброски, которые можно составить в некоторую общую теорию магии.

Фрэзер: Психологическая основа магии — ассоциация идей, между которыми не существует реальной причинной связи; магия позволяет умному человеку доминировать над остальными, основывать королевские династии и новые государства, получать статус святых и богов после смерти; магия вырабатывает первые санкции, закрепляющие частную собственность и целостность, самостоятельность индивида. Таковы основные положения фрэзеровской концепции магии, изложенные им в работах «Золотая ветвь», «Божественный король» и «Задача Психеи».

Малиновский: Магия обеспечивает уверенность в ситуациях неопределенности; магия создает церемониальную структуру торговли; магия часто организует коллективный труд; магия действует с помощью усиления социального давления на индивида; миф является схемой магического действия, которое нередко сводится к проговариванию мифа; магия представляет собой в основном языковый феномен и использует специальный высокопарно-сакральный язык, который отличается от языка, применяемого в контексте трудовой деятельности и общественных отношений; магия — предельный случаи, демонстрирующий силу и активность языка, так как всякий язык имеет магическую функцию; магия укрепляет неравенство людей в примитивных обществах; магия подтверждается чудесами, порождаемыми мистической верой. Эти положения сформулированы в «Магии, науке и религии», «Основаниях веры и морали», «Коралловых садах и их магии» и других работах Б. Малиновского.

Уже из этих выводов Фрэзера и Малиновского следует, что магия, в сущ­ности, закладывала социальную структуру первобытного общества, организовы­вала важнейшие формы деятельности, являлась основой развития индивидуаль­ности и сферой приложения всех духовных и практических новаций. Магия воплощала в себе фундаментальное и плодотворнейшее противоречие первобытной жизни. Так, она формировала новые социальные структуры, критикуя племенную повседневную реальность и мышление, и она также культивировала свободную индивидуальность, сосредоточивая все формы творчества в «обожествленном еретике» — шамане. Именно магии оказалось под силу провести зарождающееся человечество по острию бритвы, убедить его в собственной сверхъестественной исключительности и внушить ему идею господства над природой в то время, когда вся реальная жизнь неопровержимо доказывала обратное. Найдя первое эффективное применение свободной игре воображения, магия описала и объяснила пугающе неохватный мир, упростила его, сделала более предсказуемым и возвела строительные леса его переустройства. И пусть даже эти леса регулярно рушились, хороня под обломками наиболее отважных первопроходцев — что с того! Нашим предкам, зато было кого хоронить с почестями, было о ком слагать легенды, было у кого учиться, было что восстанавливать и перестраивать, было что терять и что воскрешать.

Б. Малиновский  пишет, что магия дает человеку ряд  готовых ритуальных актов и стандартных  верований, оформленных в определенную практическую и ментальную технику. Тем самым как бы воздвигается мост через те пропасти, которые  возникают перед человеком на пути к его важнейшим целям, преодолевается опасный кризис. Функция магии  заключается, по Малиновскому, в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании  веры в победу надежды над отчаянием.

Определенные  психологические объяснения магии  предприняты были уже эволюционистской этнографией, функционализм пошел  по другому пути, и только структурализм, взяв на вооружение фрейдистские и  не­офрейдистские концепции, продолжил  психологический анализ оккультного  опыта.

В центр внимания психологов попала личность первобытного шамана и характер его отношений с племенем. Наиболее яркий пример и модель психомагического действия — это способность мага наслать порчу на человека, в результате которой тот умирает. Для объяснения этого феномена следует, видимо, выстроить цепочку между психическими способностями шамана, известным магическим культом и далее — психикой и физиологией околдованного человека. Французский этнограф и философ  К. Леви-Строс предлагает следующий вариант такой связи.

Психика шамана, по Леви-Стросу, паталогична, т. е. существенно отличается от психики рядового члена племени. Она характеризуется «океаническим чувством» (3. Фрейд) причастности природе, способностью мысленного перевоплощения в животных и растения, в природные силы. Шаман — обладатель «расширенного сознания»: в его духовном мире с образами людей и природных объектов легко уживаются фантастические представления, изобретаемые им са­мим, не укладывающиеся даже в традиционный племенной миф. В самом себе шаман обнаруживает раздвоенность, подобную шизофренической, убеждающую его в том, что он способен существовать одновременно в разных обличьях, находиться в разных местах, путешествовать во времени, перемещаться из мира людей в мир духов и пр. Богатый внутренний мир шамана, частью, данный ему в силу его психологических особенностей, а частью — в результате его специфической практики, позволяет ему находить объяснения непонятных явлений и пре­тендовать на обладание особыми, сверхчеловеческими силами. Магический обряд, выполняемый шаманом, объединяет в себе фантастическую картину мира и способы действия в этом мире, переведенные на язык, хотя бы частично понятный племени. Это превращение в сказку действительности, которая сама по себе останется неизменной, объединяет психосоматическое состояние шамана с «коллективным бессознательным» племени и психикой человека, на которого направлен обряд. Этому соответствует вера шамана в эффективность используемых приемов, вера и психологическая потребность общества, и, наконец, вера в магию самого объекта колдовских действий.

Шаман, по Леви-Стросу,— типичный «профессиональный отреагирующий» в том смысле, что он в ходе обряда всякий раз воспроизводит психосоматическое самочувствие, пережитое им в период становления шаманских способностей. Обряд — это повторение «призыва», т. е. первого озарения, потрясения, припадка, который открывает человеку его магическое призвание. Шаман делает свой невроз — органического или приобретенного свойства — своей профессией, и поскольку первобытные люди постоянно погружены в ситуации стресса, то они живо сопереживают шаману. Жизнь на грани смерти требует регулярного очищения от страха, и шаман осуществляет эту процедуру как опытный психоаналитик.

Шаман предлагает язык, полный символов и способный  описать самую непонятную ситуацию, включая ее тем самым в мир  привычного опыта. Леви-Строс апеллирует здесь к гипотезе об изоморфизме языковых и психофизиологических структур и способности языкового символизма индуцировать соот­ветствующие воздействия через психику на организм человека. Главная нагрузка в этом психологическом объяснении магии падает на «эффективность символов», хотя, как мы понимаем, именно ее и надо обосновать.

Этнографическое и психологическое объяснение первобытной магии сформулировало парадигму ее восприятия применительно и к другим историческим контекстам. И все же историческая специфика разных форм магии — отдельный и сложный вопрос.(2)

Если для  неолитического человека магия едва ли не единственное средство выжить на грани смерти» то для человека античности она постепенно становится в ряд других, часто не менее  эффективных и убедительных форм деятельности. Сфера магии резко  локализируется; определенный круг людей  вообще перестает участвовать в  магических обрядах, для других магия  смыкается с развлечением, ряд  важных умилостивительных функций  магии начинает выполнять религия. С другой стороны, в самой магии  происходит расслоение между элементами, включаемыми в официальные обряды (разные формы предсказаний и гаданий), и теми, которые отныне культивируются лишь тайно (черная магия). Это рас­слоение, начавшееся еще в первобытном  обществе, теперь окончательно оформляется в официальный религиозный культ, направленный на публичное умилостивление богов, и магическую сакральную мистерию, задействующую злые сверхприродные силы.

Одновременно  с отмежеванием магии от религии  происходит десакрализация искусства, обмирщение права, науки, морали. Конечно, в античности обнаруживается только самое начало этого процесса. Гомеровский человек не только преклоняется перед богами, но порой и заставляет их предпринимать выгодные ему действия; математика еще тесно связана с астрологией и практикой гадания, а науки о природе — с поисками чудесных субстанций. Религия и миф продолжают занимать в сознании античного человека центральное место, но постепенно вытесняются — вместе с магией - в сферу идеологии, за пределы практической деятельности. Люди, овладевшие искусством создавать прибавочный продукт, могут себе позволить не принимать магию всерьез. Теперь уже магия — это обряд и ритуал, понятый как обряд и ритуал, не более того. Магия — это превращение действительности в сказку, и люди подозревают, что это всего лишь сказка, т. е. что-то не слишком реальное, редкое, сказание, а не сама жизнь. Жизнь богаче магии: в ней есть деньги, любовь, власть, на долю же магии остается пикантное приключение, игра для ума и тела, без которых, в принципе, можно и обойтись.

Важный момент античного понимания магии —  ее демократичность. Гностик-герметист апеллирует к магии, строя картину взаимодействия Бога и мира, реализации в природе божественного начала. Пифагореец, потрясенный гармони­ей небесных сфер и музыкального ряда, обратится к магии чисел. Но юноша, домогающийся своей неуступчивой подружки, просто добавит ей в вино колдовского напитка, не задумываясь над механизмом его действия. И любопытный бездельник, возжелавший поглазеть на шабаш ведьм, проглотит галлюциногенное снадобье и отправится в умопомрачительное странствие. Каждый найдет в магий то, чего ищет, нарушит древние табу и не узнает об этом, невзначай проникнет в тайное тайных — и посмеется. Свобода обращения с культурными ресурсами магии, характеризующая античность, обязана погружению магического мировоззрения и практики в иные типы практик и мировоззрений. (4)

 

 

 

 

 

6.Заключение

 

Вся история  литературы пронизана интересом  к магии как к фундаментальному элементу человеческой жизни. И каждая историческая эпоха давала собственные  образы мага и его практики, соответствующие  их реальной социальной роли, с одной  стороны, и отношению к магии  со стороны иных форм сознания —  с другой.

Жизнь в первобытную  эпоху — это жизнь на грани  смерти. Человек как тупиковая  ветвь биологической эволюции —  иначе не объяснить его плохой природной приспособленности —  столкнулся с грозными реалиями борьбы за существование и долгое время находился на грани вымирания. И если представить себе человека в свободном и открытом соревновании с другими животными периода раннего неолита, то его будущая великая история покажется немыслимой. На этой стадии развития спасение человека не могло быть обеспечено ни примитивными орудиями труда, ни первобытным коллективизмом; оба эти фактора сами нуждались в некоторой прочной основе для последующей эволюции, в некотором проекте, идеальном плане, перспективе. Но сценарий развития человека не был простым обобщением его наличного состояния, напротив, первым мыслительным шагом рождающегося человека стало сознание собственной ограниченности и без­граничного многообразия мира. Сознание, обязанное странному несоответствию между относительно несовершенным телом и гипертрофированным мозгом, телесность, показывающая себя в непреодолимости внешних объектов — расстояния, огня, камня, животного, разграничивали макрокосм Вселенной и, стремящийся к слиянию с ним, микрокосм человеческого Я. Первобытная магия выступила преодолением этой границы.