Религия как социальный регулятор общественных отношений

Нередко теократия вынуждена  выступать под маской терпимости в соответствии с особым положением религиозных меньшинств. Например, ислам предусматривает для христиан, иудаистов или зороастрийцев под названием «дхимма». Так, в Конституции Исламской Республики Иран (статья 13) говорится: «Иранцы-зороастрийцы, иудеи и христиане признаются единственными религиозными меньшинствами, свободными в исполнении своих религиозных обрядов в рамках закона. В личных делах и в сфере религиозного образования они действуют согласно своим обычаям». Конституция (статья 14) особо подчеркивает, что «правительство Исламской Республики Иран и мусульмане обязаны с добротой и исламской справедливостью обращаться с немусульманами и соблюдать их человеческие права». По утверждению Чрезвычайного и полномочного посла Исламской Республики Иран в РФ господина Нематулла Изоди, иранский Основной закон не только провозглашает, но и гарантирует права религиозных меньшинств. По его мнению, важным средством такой гарантии является их участие в работе законодательного органа страны. «Зороастрийцы и иудеи, – гласит статья 64 Конституции, – выбирают по одному депутату, христиане-ассирийцы – одного депутата, христиане-армяне севера и юга страны – по одному депутату». Таким образом, религиозные меньшинства, которые насчитывают в общей сложности 213600 человек, имеют в Меджлисе исламского совета 5 депутатов. Это при том, что в Меджлисе всего 270 депутатов и что мусульманское население составляет более 50 миллионов человек.³⁵

Признанные религиозные  меньшинства в Иране имеют  права на обучение детей в любых школах. В то же время у них есть специальные учебные заведения, в которых изучаются язык и религия этих народов. Все эти школы получают финансовую поддержку и «находятся под духовной опекой» Министерства просвещения Ирана. Таким образом, один из самых жестких теократических режимов современности все-таки вынужден считаться с некоторыми проявлениями доктринального плюрализма. Речь, по-видимому, идет о дарованном, а не о согласованном с учетом интересов религиозных меньшинств положении.

Говоря о современных  политических процессах, определяющих ситуацию в мире и России, особое внимание, следует обратить на характер и специфику политических конфликтов, часто перерастающих в прямое военное противостояние. Тем более важным это представляется ввиду федеративной специфики российской государственности. Ничто в такой степени не подрывает политической стабильности и основ федерализма как эскалация военного противостояния в субъектах федерации. Как показывают последние события на Северном Кавказе, для России эта проблема приобретает особую значимость.³⁶

На наш взгляд, при подробном рассмотрении специфики конфронтации в Чечне и Дагестане довольно отчетливо можно наблюдать не просто религиозный, но, скорее, теократический характер идеологического обоснования исламскими боевиками собственных действий. В Ичкерии исламская религиозная идея священной войны с неверными превратилась в политический лозунг, позволяющий чеченским полевым командирам подвести идеологическое обоснование под свои сепаратистские антигосударственные действия, которые с правовой, конституционной точки зрения должны были бы рассматриваться как мятеж. Более того, взятая на вооружение руководством Чечни теократическая концепция исламского государства в настоящее время становится здесь мощным фактором политической, этнической и социокультурной идентификации. Это, в свою очередь, создает для России серьезную угрозу потери контроля над теми субъектами федерации, где доминирующей религией является ислам. Особую опасность в этом смысле представляет наметившаяся тенденция экспорта исламской теократии как в самой Российской Федерации (например, в Дагестане), так и в некоторых странах СНГ (Таджикистан, Узбекистан, Киргизия). На наш взгляд, подобный политический фон на территории бывшего СССР, к сожалению, должен рассматриваться как всего лишь региональное проявление тенденций, наметившихся в политических процессах на уровне мирового масштаба.³⁷

Приведенный ниже фактологический  перечень, не претендующий на исчерпывающий характер, на наш взгляд, не только дает возможность выявить политическую роль религиозного фактора в современных очагах напряженности, но в значительной мере позволяет говорить о теократических тенденциях в современном политическом процессе, что явно указывает на значительную роль религии – как социального регулятора общественных отношений, не только в рамках малых сообществ одного государства, но и в мировом масштабе.

Так, в Европе наиболее ярким примером последних лет  стал серьезнейший политический кризис в Югославии, в который, так или иначе, оказались втянутыми практически все страны Европы. Основным фактором кровавого противостояния здесь стало этническое размежевание сербов и косовских албанцев. Следует подчеркнуть, что религиозная идеология в данном конфликте играет одну из ведущих ролей, так как дает для каждой из враждующих сторон возможность этнической и политической самоидентификации.

Северная Ирландия являет собой пример социально-политического  конфликта (пока еще весьма далекого от мирного разрешения) между католиками и протестантами. Последние сообщения об ожесточенных столкновениях (которые по сути уже стали перманентными) на религиозно-политической почве прозвучали в средствах массовой информации в августе 2009 года.³⁸

В Египте в последние  годы наметилась тенденция усиления давления мусульманских интегристов (которое подчас выражается в форме прямого терроризма) на правительство АРЕ в пользу принятия исламского законодательства. Печальным примером может служить кровавая бойня, которую учинили исламские экстремисты в Луксоре в 1998 году, лишив жизни несколько десятков туристов из христианских стран Запада. Этот случай, к сожалению, не единичен.

В Алжире и Тунисе те государственные  деятели, которые выступают против мусульманского интегризма очень сильно рискуют подорвать политическую стабильность в своих странах.

В Судане не прекращается война арабизированных властей и мусульман севера против восставших жителей юга — христиан и анимистов.

Чад демонстрирует периодические  военные столкновения скотоводческой мусульманской общины севера с анимистами и христианами юга, занимающимися земледелием.

В Эфиопии не прекращается война в Эритрее с вовлечением  в нее приверженцев различных религий, активно использующих в политических целях религиозные лозунги.

В Латинской Америке  католическая церковь, имеющая значительное большинство на этом континенте, в последнее время во все более явной степени связывает себя с интересами эксплуатируемых социальных меньшинств. Более того, в странах Латинской Америки все сильнее заявляет о себе «теология освобождения» – социально-политическая доктрина, феноменальным образом соединяющая в себе христианское учение и некоторые положения марксизма. Наиболее активно она развивается, в частности, в Бразилии и Чили. По словам кардинала Ф. Кенига, «теология освобождения» – явление многозначное, но в основном она находит положительный отклик со стороны деятелей церкви».³⁹

В Никарагуа сандинистский  режим марксистского типа притесняет христиан, в свою очередь вовлеченных  в социальную и политическую деятельность и рискующих впасть из одной крайности в другую.

Азия на этом фоне так  же не является исключением. Так, на Филиппинах требования независимости или автономии со стороны мусульманского меньшинства залива Моро выливаются в кровопролитные партизанские и противопартизанские столкновения.⁴⁰

В Индии мы видим не прекращающееся религиозное и политическое противостояние представителей многочисленных конфессий. И если создание индийскими мусульманами собственного государства Пакистан перешло в разряд свершившегося политического факта, то требования политической автономии со стороны части сикхов вызывает серьезное неприятие со стороны официального Дели, что в свою очередь только подогревает очаг напряженности в этом регионе. Что касается отношений с Исламабадом, то здесь все еще длится конфликт в Кашмире, населенном в основном мусульманами, но часть территории которого была присоединена к Индии. Последнее обострение ситуации на пакистано-индийской границе в августе 2008 года поставило эти страны на грань прямого военного столкновения.

На о. Шри-Ланка в  настоящее время продолжается вооруженная борьба за политическую автономию тамилов, большей частью исповедующих индуизм или христианство, против сингальских властей, в большинстве буддийских.

В Малайзии следует отметить факт дискриминационных мер, предпринимаемых правительством в пользу этнических малайцев, в основном исповедующих ислам и составляющих незначительное большинство, за счет других этнических групп — китайской и индийской, не являющихся мусульманскими.⁴¹

Анализируя эти примеры  напряженности и конфликтов, можно  отметить, что религия используется всего лишь как повод для выяснения чисто политических вопросов, и часто за этими конфликтами стоит борьба этнического меньшинства, объединенного вокруг той или иной конфессии. Так, война, раздирающая Северную Ирландию, – это всего лишь освободительная война, но ее очень трудно урегулировать, поскольку британские колонизаторы составляют большинство, а ирландцы – коренные жители – меньшинство. Враждебность двух народов кристаллизуется вокруг того, что их наиболее очевидно разделяет, то есть религии, которая становится, таким образом, поводом противостояния для обеих сторон. Эта трагедия позволяет констатировать скорее слабую христианизацию противников, чем религиозную мотивацию их конфликта.

Подавление религиозных (в условиях тоталитарного государства они одновременно будут и политическими) меньшинств – почти неизбежное следствие теократии и идеократии (государства, в котором в качестве государственной религии используется секулярное учение, идеология). Очень часто в соответствии с теми или иными общественно-политическими реалиями инструментом такого подавления является феномен фанатизма.

Власти всегда ценят  возможность иметь под рукой  войска, повинующиеся беспрекословно, независимо от своих политических или  религиозных взглядов. Впрочем, даже самые абсурдные идеи и доктрины находят приверженцев, следующих за ними вслепую и искренне. Поэтому не следует удивляться, что и религии не свободны от феномена фанатизма, так же, как и политические доктрины.

Тем не менее, все религии  призывают к терпимости. Христианство доводит всеобщую любовь до требования возлюбить своих врагов [Мф. 5:44]. Коран категорически утверждает, что «нет принуждения в религии»[Сура 2, 257]. Что же касается буддизма и индуизма, они уважают жизнь до такой степени, что предписывают своим адептам вегетарианство.⁴²

Несмотря на добрые намерения, призывы к терпимости плохо воспринимаются, а потому не счесть массовых убийств, совершенных людьми, которые верили, что действуют в соответствии с требованиями своей религии. Фанатизм, по-видимому, глубоко коренится в природе человека. Возможно, можно дать теоретическое объяснение этому явлению в неустранимом стремлении человека к абсолютному, тогда как в этом мире следует удовлетворяться относительным. Возможно, фанатизм — отражение инстинктивного страха перед всем чужим, боязнь отличия, которое угрожает самооценке. Фанатизм готов проявиться всегда, когда обстоятельства допускают его зарождение и когда какой-либо демагог обращается к нашим низменным инстинктам.

Напротив, терпимость не бывает самопроизвольной. Она результат опыта и образования. Признать и принять отличия других часто означает, что мы сами ставим себя под вопрос. Это моральное и душевное усилие, которое не все способны предпринять. Религии должны помогать в этом, что соответствует их принципам и их призванию. Однако они адресуются людям, которые отнюдь не святые, и поэтому остаются столь многочисленные серьезные отступления от принципа терпимости.

Вполне естественно, таковыми являются, как мы уже видели, теократические и идеократические режимы, ответственные за отсутствие веротерпимости. К счастью, они не всегда являются кровавыми: запрет всех немусульманских культов в частной или общественной жизни в Саудовской Аравии или в Катаре, религиозные преследования, различные дискриминационные или оскорбительные меры в бывшем Советском Союзе.

Таким образом, остается надежда увидеть постепенное  улучшение ситуации: образование  может внести вклад в становление  некой межконфессиональной морали. Любопытно, что все, или почти все, светские организации социального направления («Международная амнистия», «Медики за мир без границ», «Красный Крест», «Народная помощь» и т. д.) появились в странах с древней христианской культурой. Чисто христианские движения, естественно, наиболее активны («Католическая помощь», «Армия спасения») и дают примеры крайней самоотверженности в пользу обездоленных приверженцев других религий. Стоит оценить, что исламские страны, которые обладают крупными финансовыми ресурсами, проявляют интерес к такой деятельности, направляя медицинские бригады в места крупных катастроф, или даже строят благотворительные рестораны для нищих бродяг. В настоящее время их помощь концентрируется на создании великолепных мечетей в странах третьего мира, а Красный Полумесяц, представляющий собой кальку с Красного Креста, пока слабо проявляет себя.⁴³

Конечно, следует верить в гуманизацию мира и учить терпимости через упорное и настойчивое воспитание, но приходится констатировать, что есть еще огромные запасы мракобесия, которыми без зазрения совести пользуются руководители. Чем ниже образовательный уровень масс, тем более власть, какой бы она ни была, склоняется к манипулированию ими и тем меньше существует терпимости. Подобная ситуация ведет к трагедиям, расширяющим карту военной и политической напряженности в различных регионах мира.

Вполне понятно, что  феномен фанатизма не является только чисто религиозным. Самые прогрессивные или наиболее либеральные политические образования дают не лучший пример, чем религии: при утверждении своих принципов каждая партия готова предать анафеме любые проявления оппозиционности. Даже самые умеренные политики не могут смириться с малейшим успехом своих противников или допустить их правоту. С политической точки зрения, противник не прав, так как он противник. Политическая нетерпимость ничем не уступает религиозной нетерпимости: и та и другая сложным образом замешаны во многих конфликтах. Это еще одно специфическое слияние политики и религии – религиозные войны.