Жизненный путь

Такое воспитание ведет к формированию личности с  быстрой истощаемостью нервной  системы, неустойчивостью к жизненным  трудностям. Дети с холерическим темпераментом могут стать агрессивными, честолюбивыми (при неустойчивости к трудностям и низкой работоспособности), взрывчатыми, подозрительными, завистливыми. Они длительно переживают неудачи, срывы. Сангвиники приобретают черты чрезмерной степенности, осторожности и благоразумности, недетской практичности, уступчивости, скрытности и недоверчивости. Флегматики при таком воспитании становятся завистливыми, нерешительными, замкнутыми, робкими.

Подобный  тип воспитания описан в повести-сказке П. Катаева «Девочка и белочка»:

«Мама и  папа привезли Катю к дедушке...

—Мы на минутку  — Катю оставить, а сами — в  гости!..

Мама с  папой убежали, а Катю оставили у  дедушки... На следующий день приехали родители, спрашивают дедушку:

Не надоела  тебе внучка?

Пусть бы век  она у меня жила — от нее только радость...

Тогда мы ее еще на денек оставим. Нас опять  в гости просят — отказаться неудобно.

Снова Катя осталась у дедушки. А маму с папой  из этих гостей к другим позвали, а  из тех — к третьим, а из третьих  — к четвертым. Потом, глядишь, и к ним гости пожаловали, не возьмешь Катю — шумно!

Так день за днем, день за днем, и Катя окончательно прижилась у Василия Степановича. К дедушкиному дивану привыкла больше, чем к собственной кроватке, а  уж без дедушкиных историй и заснуть не могла!.. Катины родители со своими гостями закрутились, завертелись, а о дочке забыли».

       Конечно, сказка. Но, как ни странно, до самого конца книги Катя так ни разу и не вспомнила о своих родителях, в суматохе сказочных приключений все время хотела вернуться к дедушке, где ей уютно, тепло, радостно. Ничего плохого героиня сказки не говорила || родителях, но и ничего хорошего. Просто не вспомнила.

Это и есть один из вариантов воспитания по типу «непринятия». Дети очень чувствительны  к отсутствию родителей, переживают его. У Кати, правда, не развился невроз. В сказках всегда счастливый конец.

     Саша М., студент 1-го курса технического вуза, — мой пациент. Жалуется на упорные головные боли почти постоянного характера, утомляемость, раздражительность, плохой сон. Болен около 5—6 месяцев. Самое тщательное обследование не выявило никакой органической патологии со стороны нервной системы и внутренних органов.

В неоднократных беседах с Сашей  и его родителями выяснилось, что  у юноши была очень большая умственная нагрузка в течение последних трех лет. По настоянию родителей (оба они кандидаты технических наук, преподаватели вуза) Саша с восьмого класса настойчиво готовился к поступлению в институт. Учеба в школе, посещение лекций по физике и математике в Политехническом музее, подготовительные курсы при институте, занятия иностранным языком с преподавателем, дополнительные занятия с родителями — вот неполный перечень того, чем регулярно, изо дня в день занимался мой будущий пациент. Родители все свои силы, всю энергию отдавали тому, чтобы из сына вырос целеустремленный, твердо стоящий на ногах человек. Постоянно подчеркивались собственное трудолюбие, настойчивость и способности, собственные успехи и достижения.

      С детских лет Саша привык к учебе только на «отлично», к тщательному выполнению любого дела, за которое он принимался. Вернее, которое навязывали родители. Они контролировали выполнение всех уроков до самого окончания школы, знали, где, когда и с кем бывает их сын, тщательно регламентировали его встречи, выбирали ему друзей и знакомых. Кстати, друзей у Саши почти не было, потому что он всегда был занят своими делами.

       Последние месяцы учебы в школе Саша просыпался в 5 часов утра, ложился спать после полуночи. По мере приближения выпускных экзаменов юноша все больше и больше утомлялся. Появилась головная боль, а вслед за ней — раздражительность. Тягостное ощущение неизвестности, тревожное ожидание результатов каждого экзамена постоянно довлели над Сашей. Нужны были только отличные оценки. Тогда — медаль и лишь один экзамен в вузе.

       Саша вполне успешно сдал экзамены в школе. Успешно — на мой взгляд. По мнению родителей, четыре или пять четверок в аттестате — большой неуспех сына. Упреки родителей, «чувство неоправдавшего надежд» укрепило тревогу перед сдачей экзаменов в институт. Головные боли, утомление усилились после того, как молодой человек не прошел по конкурсу в один из самых знаменитых институтов страны. Документы были срочно переброшены в другой институт. Снова экзамены. Наконец-то все закончилось — Саша стал студентом. Нужен был хотя бы кратковременный отдых, а времени не было, поскольку начались занятия в институте.

      Институт — не школа! Другие мерки, другие требования. Саша не выдержал нагрузок. Высокая самооценка юноши (столь же завышенные оценка и требования со стороны родителей) не соответствовала истинному положению вещей. В результате — госпитализация в больницу.

      Наверное, читатель согласится, что столь упорные занятия в соединении с высокими способностями раскрыли бы в юноше талант, и тогда поступление в институт и учеба в нем не были бы столь тяжелыми для Саши. Именно родители повинны в том, что у Саши сформировалась и зафиксировалась не подкрепленная реальными способностями установка на исключительность, на успех. Принципиально мать и отец ничего плохого не желали своему сыну, но, к сожалению, Саша оказался менее способным, чем они представляли, менее способным, чем они сами, но с их же стойкой   установкой на лидерство, на высокую самооценку.

      Все симптомы невроза появились именно тогда, когда Саша столкнулся с исключительными трудностями, когда появилось тягостное чувство неуверенности и тревоги, которые он гнал от себя, не мог с ними согласиться.

      В беседах Саша большей частью отмалчивался, иногда уходил от разговора, ссылаясь на усталость. Родители яростно защищали своего ребенка, свою методу воспитания, не хотели видеть переоценки способностей сына. Даже свидания с ним в больнице использовались ими для «натаскивания» сына по физике или высшей математике. Упорство, с которым они занимались с ним, заслуживало совсем иного применения.

Типичный пример гиперсоциализирующего типа воспитания. Оно чаще встречается в семьях, где родители тревожны, мнительны, особенно в отношении статуса ребенка среди сверстников, его успехов в учебе, спорте. Такое воспитание обычно бывает в семьях с единственным ребенком, нередко слабым физически; в семьях, где родители уже «в возрасте», где наконец-то появился долгожданный ребенок. В таких семьях большое число взрослых, и каждый из них чрезмерно печется о развитии ребенка, вносит свою лепту в его воспитание.

       Для гиперсоциализирующего воспитания характерны требования «кормить в строго определенное время», «учиться только на пятерки», «говорить только правду в глаза». Дети, как правило, получают многопрофильное образование с обязательным требованием успехов в каждом виде занятий (иностранные языки, математика или физика, балет, музыка, спорт и т. д.). Далеко не все дети могут справиться с такими физическими и информационными перегрузками. Неудачи в таких случаях неизбежны, а они ведут к чувству «не оправдавшего надежд», к ощущению собственной неполноценности. Это чувство усиливается частым напоминанием отца или матери, что они в эти годы достигли таких-то высот. Дети приобретают черты зависимости, гиперсоциальности, легко истощаются, устают. Тревожность и мнительность — обычные явления в таких случаях.    Для детей с холерическим темпераментом, кроме того, характерны жесткий самоконтроль, невротическая фиксация на значимом, педантичность, высокое чувство долга и дисциплины, страхи при неудачах.

        Сангвиники нередко становятся плаксивыми, нерешительными, склонными к самообвинению, сверхдоверчивости, сентиментальности, уступчивости, невротическим реакциям со страхом при неудачах или срывах. Дети-флегматики становятся замкнутыми, приобретают черты чрезмерной благоразумности, пассивности и застенчивости.

При таком воспитании дети сверх  меры тревожатся о здоровье родителей, поскольку постоянно чувствуют  свою зависимость от них; они в  курсе дел старших и весьма озабочены относительно настоящего и будущего благополучия семьи; как правило, они становятся обидчивыми, ранимыми.

        Воспитание по эгоцентрическому типу встречается в семьях, где ребенку навязывают представление о самом себе как о «единственном», «смысле жизни», «младшеньком», «кумире», «единственной радости» и т. д. Все члены семьи вначале добровольно, а затем в принудительном порядке попадают в зависимость, в рабство к ребенку. Нет в семье никаких и ничьих интересов, кроме интересов маленького тирана. Ему дозволено все желать и все делать. Слово «нет» в его адрес не говорится. Ребенок в таких семьях — «пуп земли». Родители руководствуются принципом: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Достаточно малейшего неудовольствия ребенка, не говоря уже о слезах, как любые требования его удовлетворяются. Довольно демонстративно самый лучший, самый сладкий кусок отдается ребенку, который постепенно привыкает к этому, воспринимая как должное. Таким образом создаются искусственные условия жизни без трений, без малейших шероховатостей, что ведет к подавлению приспособительных функций, развитию и укреплению потребительского отношения к окружающим, а при встрече с трудностями, со сложностями окружающей действительности вне родительской опеки формируются черты тревожности, неполноценности на фоне повышенной агрессивности.

А откуда агрессивность? Довольно несложно проследить ее развитие на простом  примере.

Миша, которому 3 года от роду, пробегал по саду, зацепился за торчащий из-под  земли корень разлапистой старой черешни и шлепнулся, поцарапав  коленки и локти. На плач ребенка выскочила бабушка, стала охать, причитать: «Ребенок убился!» И тут же, чтобы успокоить малыша, стала пинать каблуком... корень. «Вот ему, так... так. Чтобы знал, как нашего Мишеньку обижать! Ишь какой! Ну-ка, Мишенька, стукни его, стукни!» Ребенок отвлекается от своих царапин, злобно пинает ни в чем не повинный корень, успокаивается и забывает о боли.

         Подобные «наказания» предметов, о которые ударился малыш, животных, которые его напугали, детей, которые его обидели, многократно повторенные, приводят к тому, что вырабатывается привычка, неосознаваемая установка собственной невиновности, поиска виновного вне себя.

         При эгоцентрическом воспитании у детей с любым темпераментом формируется низкий уровень трудоспособности, истощаемость,

неустойчивость к трудностям, невротическая  фиксация на значимом, упрямство, длительное переживание неудач, взрывчатость, конфликтность.

        Особо следует отметить гипосоциальность, под которой понимают стремление выглядеть хорошо за чужой счет, пользование благами общества, не давая ничего взамен.

Холерики становятся бескомпромиссными, излишне упорными в достижении цели, эгоцентричными, требовательными по отношению к окружающим, агрессивными. Сангвиники при эгоцентрическом  воспитании отличаются незрелостью эмоций, несамостоятельностью, нестабильностью взаимоотношений со сверстниками, чрезмерной общительностью при непостоянстве, нестойкости связей; их контакты и привязанности очень поверхностны. Они становятся демонстративными, открытыми, беззаботными, склонными к истерическим реакциям, к обвинению окружающих во всех своих неудачах. Из флегматиков формируются интраверты — противоречивые личности. Такие дети, а в последующем и взрослые, внешне самоуверенные, гордые, сильные, независимые, а внутренне — обидчивые, ранимые, робкие. Внешне стремятся к лидерству, а внутренне не уверены в себе, пассивны.

       Эти интересные данные В. Гарбузова и соавторов показывают, как разные типы неправильного воспитания на фоне врожденных темпераментных особенностей формируют личность со слабой психологической защитой, психологические конфликты которой могут разрешаться  (вернее, псевдоразрешаться)  через невроз.

Аномалии воспитания и нарушения  семейных взаимоотношений, по данным ряда исследователей, отмечаются у 85—90 процентов детей, страдающих неврозами.

Еще раз подчеркну, что существеннейшую  роль в процессе формирования невротической  личности играет характер родителей, особенно матери. Ее инфантильность, незрелость, неподготовленность быть матерью или  ее гиперсоциальность, авторитарность, сухость. Такие матери часто обращаются к различным руководствам по воспитанию детей, но, следуя им, совершенно не учитывают особенностей ребенка, его физиологических возможностей, свойств темперамента. В таких случаях воспитание больше походит на муштру или дрессировку.

         Появление других детей в семье, резкое переключение внимания родителей на них и соответственно сокращение его к первому ребенку переживаются им очень тяжело, рассматриваются как измена. Младшие братья и сестры воспринимаются в таких случаях как противники, которые забрали себе и маму, и папу, и бабушку с дедушкой, и сладости, и игрушки. Особенно это проявляется в условиях предшествовавшего эгоцентрического воспитания.

Интересно описывает в романе «Супружеская жизнь» поведение ребенка известный французский писатель Э. Базен. Ребенка (Лулу) растит истеричная мать (Мариэтт) в условиях эгоцентрического воспитания.

«...С тех пор как Лулу перестал быть самым младшим, он время от времени  начинает капризничать. Это означает: крем и мамина ласка для Лулу — одно и то же, это его мамочка в двух ипостасях. Он сам об этом еще не догадался, но молчание его красноречиво: я твой маленький мальчик, истомился от любви. Почему ты кормишь только девочек, а меня не кормишь? Не хочу этой размазни, без тебя она не сладка...

—Я его покормлю, — говорит  моя мама, протягивая руку к ложке.

...— Нет! — ревет Лулу. Бах!  Хлопает ложкой по самой середине  тарелки, и брызги летят на  предупредительную бабушку... Теперь  слово за мной... Поднимаю капризника. Сажусь на его место, пристраиваю его на своих коленях и, ко всеобщему удивлению, засовываю ему в рот первую ложку, потом вторую. Лулу глотает. Третья, четвертая, пятая. Лулу глотает, глядя на мать Десять, пятнадцать. Он глотает, неподвижно выпрямившись, словно рот его простая воронка. Мариэтт исподлобья смотрит на меня, напряженно нагнувшись вперед. Тарелка пуста, порядок восстановлен. Не без гордости я возвращаюсь на место.

—           Лулу! — вопит Мариэтт. Началась икота. Я понял, обернулся. Крем и все прочее, что было до него, снова в тарелке Лулу... Мариэтт крепко

обнимает жертву и начинает разносить  палача: — Не видишь, что ли, он болен! Идиот! Что это у тебя только в  голове, и что это тебе вздумалось!...

Где у тебя бобо, мой маленький? В животике, да? Тут, наверху, или вот тут, внизу? — Она ощупывает его. Она уже твердит об аппендиците,

о докторе. Лулу не знает, что у него болит, но ему удалось завоевать  маму. Он вопит, рыдает, изображает почти  агонию во вновь обретенных   материнских  объятиях. Мариэтт наконец тащит его в кухню. Вопли и всхлипывания постепенно глохнут в бульканье и шуме воды и окончательно затихают под пушистым полотенцем».

В этом отрывке мы видим истеричную маму, с ее реакцией обвинить отца за то, что ему, видите ли, вздумалось... покормить ребенка Лулу,

желающего быть, как прежде, до рождения сестер, в центре внимания. Чтобы, как  и раньше, мама кормила только его, была только с ним. И он этого добивается, но каким путем!