Воображение

Воображение является не только средством переноса знания с одной  области на другую, но и формой его  преобразования. Сформировавшиеся с  помощью воображения образы включают в себя как воспроизведение прошлого и настоящего, так и элементы будущего. Познание становится тем более творческим, чем больше места в нем находит  подчинение прошлого и настоящего будущему.

Таким образом, функцию воображения  в процессе творческого познания можно определить как один из способов использования имеющихся у человека знаний. Отчетливо эвристическая  функция воображения проявляется  в наглядном моделировании.

Существует мнение, что  наглядное моделирование - это воображение  в сфере научного познания. Но функции  воображения в научном познании не исчерпываются только построением  наглядных моделей. Воображение  активно проявляется и в мысленном эксперименте, который включает в качестве своего компонента моделирование, но не сводится к нему.

Под моделью понимается такая  мысленно представляемая или материально  реализованная система, которая, отображая  или воспроизводя объект исследования, способна замещать его так, что ее изучение дает новую информацию об этом объекте.

Все модели можно разделить  на два типа: материальные модели и  идеальные (мысленные, воображаемые) модели.

Под воображаемой моделью  понимается такая умственная деятельность, в которой воедино слиты чувственный  образ воображения, сформированный с исследовательской задачей, и  научная абстракция. Воображаемая модель характеризуется специфическими особенностями, связанными с ее замещающими функциями. Воображаемая модель в науке выступает  обязательно как средство исследования, служащее приобретению новых знаний. Объект выступает в качестве модели лишь постольку,

поскольку он соотносим с  моделируемым явлением, представляет его и служит средством его  познания.

Наглядные представления  формируются из нескольких операций. Важнейшими процедурами являются операции абстрагирования и обобщения, анализа  и синтеза. Как воображаемая модель, так и воображаемое представление - продукт одних и тех же форм деятельности. Представление выступает  в качестве воображаемой модели лишь при условии реализации им функции замещения, репрезентации.

Реализация модельной  функции наглядных представлений  обязательно требует их внешнего выражения в каких-то материальных средствах (схема, чертежах, изображениях), благодаря чему они становятся общедоступными и коммуникабельными.

Наглядность не сводится ни непосредственно к наблюдаемости, ни к воспроизведению результатов  наблюдения. Воспроизводить можно лишь то, что было наблюдаемо. Специфическая  особенность воображаемых моделей  при отражении наблюдаемых структур состоит в том, чтобы выделить в объекте некоторые элементы и с их помощью воссоздать характер внутреннего строения объекта.

Следует отметить, что наглядные  модели элементарных частиц являются моделями, в которых присутствует элемент символичности. В качестве строительного материала при  создании моделей использовали условные элементы. Наиболее удобными здесь  оказались корпускулярные характеристики, которые и принимаются при  построении моделей атомов и элементарных частиц. Модель такого вида является символом. Поскольку символ выступает формой организации воображения, его многозначность делает воображение незаменимым компонентом творчества.

Существует группа воображаемых моделей, выступающих результатом  отвлечения от целого тех частей предмета, которые вызывают интерес в практической и познавательной деятельности. Это  модели, создаваемые в процессе формирования абстрактных и идеальных объектов. Процесс абстрагирования при  построении моделей, называемый идеализацией, состоит в мысленном конструировании  объектов, не существующих в действительности, но имеющих свой прообраз в объективной  реальности (идеальный газ, абсолютно  твердое тело, абсолютно черное тело и так далее). Процесс построения идеализированных объектов складывается из мысленного выделения какого-либо условия существования или свойства изучаемого объекта и из изменения  и постепенного сведения к минимуму или максимуму действия данного  условия или свойства. Будучи разновидностью моделей, такие построения отличаются от других моделей тем, что они  не возможны в действительности в  той форме, которая предусматривает  выполнение условий идеализации.

Доведение до конца процесса идеализации не означает завершение познания, а лишь закрепление результата идеализации в виде определенной модели, подлежащей дальнейшему исследованию, экспериментальной проверке и так  далее. Воображаемая модель выступает  здесь в качестве важного средства движения познания от конкретной действительности к ее абстрактному отражению и от абстракции к более конкретному, всестороннему знанию, воспроизведению действительности в сознании человека.

Особенность воображаемой модели как формы научного познания - в  сочетании двух взаимосвязанных  функций: изображения и обозначения, символизации, что позволяет ей быть своеобразным носителем обобщенного  содержания мысли. Это возможно потому, что наглядное содержание способно служить средством выражения  отвлеченной мысли. Использование  модели в процессе познания заключается  в том, чтобы вскрыть ее внутренний смысл, который можно перенести  на объект исследования. Подобно тому как знаковая форма языка важна  не сама по себе, а в качестве носителя определенной информации, так и чувственно-наглядные  элементы модели имеют значение, прежде всего как носители информации, обобщенного  знания, выходящего за рамки наглядных характеристик самого образа.

По своей внутренней структуре  воображаемая модель является системой знаний, в которой чувственно-наглядные  компоненты играют роль элементов, а  рационально-логические - роль программы, определяющей порядок связи и  синтеза этих элементов. Наполняя чувственный  образ определенным смыслом и  значением, которые соответствуют  экспериментально установленным фактам и измерениям, исследователь вносит в него некоторое количество добавочной информации, которая затем экстраполируется на предмет исследования.

Помимо эвристической  роли, которую успешно выполняют  многие удачно подобранные или сконструированные  мысленные модели, они удовлетворяют  еще и внутренней психологической  потребности человека в том, чтобы  наглядная картина объекта познания постоянно находилась пред его мысленным  взором. Наглядные модели расширяют  и обогащают отвлеченную мысль, придавая ей силу конкретности, связывая ее с эмпирическим фундаментом знаний. Воображаемая модель - важная форма научно-исследовательского творческого мышления и эффективное средство получения новых знаний о мире.

Раздел 2. Трансцендентальное воображение

Трансцендентальное  воображение (трансцендентальный синтез способности воображения, трансцендентальная способность воображения, продуктивная способность воображения, творческое воображение, чистое воображение, чистая способность воображения a priori и т.п.) - понятие трансцендентальной логики Канта, используемое для обозначения действия способности рассудка на чувственность, в результате которого осуществляется синтез многообразия чувственно-наглядных представлений сообразно категориям. До сегодняшнего дня не прекращаются споры по вопросу о его роли в кантовской теории познания, а само оно не перестает оставаться, по словам Хайдеггера, "вызывающим беспокойство неизвестным". Будучи определено в качестве функции определенной стороны деятельности рассудка, как его первое применение к предметам возможного для нас наглядного представления и выполняя, таким образом, строго фиксированную роль в его синтетической деятельности, трансцендентальное воображение (Т.В.), в то же самое время, фактически приобретает значительно большую самостоятельность, обретая статус способности, объединяющей и как бы замыкающей на себе все остальные способности познания. Создается впечатление, что сам Кант иногда даже обособляет Т.В., полагая, что рассудок как бы присоединяется к этой способности, идет с ней "рука об руку" и взаимодействует таким образом, что последняя помогает ему сводить многообразие созерцаний в единое, обобщенное представление; более того, по Канту, именно с помощью Т.В. рассудок применяет эти представления вместе с понятиями к опыту. Все это лишний раз свидетельствует о недостаточной проясненности данного понятия: даже сам факт наличия Т.В. у всех людей Кантом скорее просто констатируется, нежели эксплицируется. Не случайно в 20 в. ряд мыслителей обращаются к осмыслению статуса Т.В. Так Хайдеггер в работе "Кант и проблема метафизики" попытался обосновать Т.В. в качестве самостоятельной и основной познавательной способности, существующей наряду с чувством и рассудком и изначально опосредующей их органическое единство. Более того, Хайдеггер стремился обосновать также и то, что именно эта "радикальная способность" является "подлинным источником", из которого последовательно возникают созерцание и понятие, рассудок и разум. По мысли Хайдеггера, учение о Т.В. и его "схематизме" составило решающую стадию в кантовском обосновании метафизики, без которого оказываются совершенно не понятны ни трансцендентальная эстетика, ни трансцендентальная логика, которые обе должны быть определены и освещены только исходя из этой перспективы. Хайдеггер не раз упрекнул Канта в том, что тот "несмотря на очевидные, им самим впервые распознанные предначертания" не довел до конца свои изначальные истолкования трансцендентальной способности воображения и, более того, даже не пытался этого сделать. После того как Канту удалось обнаружить в Т.В. общий корень чувственности и рассудка, он, по мысли Хайдеггера, просто "отбросил", "оттеснил" и "перетолковал" собственное открытие "в пользу рассудка". Хайдеггер писал по этому поводу: "Кант начинает с того, что вычеркивает из второго издания оба главных места, в которых он ранее недвусмысленно вводил способность воображения как третью, наряду с чувственностью и рассудком, основную способность ... И даже то место, в котором Кант в "Критике чистого разума" вообще впервые вводит способность воображения как "необходимую функцию души", позднее, хотя и только в своем рабочем экземпляре, он характерным образом изменяет. Здесь вместо "функции души" он пишет "функция рассудка". Тем самым, чистое воображение как собственная способность становится излишней...". Главный вывод Хайдеггера заключается в том, что Т.В. присутствует во втором издании книги только "номинально", являясь "лишь названием для эмпирического, т.е. связанного с созерцанием синтеза, который ... по существу дела принадлежит рассудку. Лишь поскольку "синтез", в основе являющийся рассудком, относится к созерцанию, он "зовется" "способностью воображения". Трансцендентальная способность воображения утратила, таким образом, по Хайдеггеру, свою прежнюю самостоятельность и называется теперь так лишь потому, что рассудок в ней относится к чувственности. Кант действительно в значительной мере переработал первое издание "Критики чистого разума", чтобы отделить со всей строгостью и резкостью его "трансцендентальный" идеализм от элементов "психологизма". Исходя из этого, он не мог не переместить центр тяжести с трансцендентальной аналитики субъективной дедукции на объективную дедукцию и не показать, что главным вопросом работы является вопрос о том, как и при каких условиях возможен предмет опыта, а не как возможна сама "способность мыслить". Однако об этом Кант написал еще в предисловии к первому изданию; более того, во втором издании он сохранил костяк своего учения о Т.В., в том числе и главу о схематизме. Кант дважды тематизировал здесь понятие Т.В.: первый раз в параграфе 24 его трансцендентальной дедукции, а затем в первой главе аналитики основоположений - "О схематизме чистых понятий рассудка". Рассматривая чрезвычайно важный для него вопрос о применении чистых понятий рассудка к предметам наглядного представления, Кант делает вывод о том, что сами эти понятия представляют собой лишь формы мысли, посредством которых предметы еще не познаются. Лишь благодаря наличию в нас a priori определенной формы наглядного представления, опирающейся на чувственность, рассудок (как самодеятельность) способен определять внутреннее чувство посредством многообразия данных представлений сообразно синтетическому единству апперцепции (см. Трансцендентальное единство апперцепции). Таким образом, рассудок может мыслить а priori синтетическое единство апперцепции многообразия чувственно-наглядных представлений как условие, которому необходимо должны быть подчинены все предметы нашего (человеческого) наглядного представления. Только теперь категории, будучи чистыми формыми мысли, приобретают объективную реальность, т.е. применение к предметам, которые могут быть даны нам в наглядном представлении (разумеется, только в отношении к явлениям мы можем, по Канту, иметь a priori наглядные представления). Синтез многообразия чувственно-наглядных представлений, возможный и необходимый a priori, Кант называет фигурным, в отличие от рассудочного, который мыслится в одних лишь категориях в отношении многообразия наглядных представлений. И, наконец, этот фигурный синтез, относящийся только к первоначально-синтетическому единству апперцепции (т.е. единству, мыслимому в категориях), он и называет трансцендентальным синтезом способности воображения. Т.В., по Канту, есть способность наглядно представлять предмет и без его присутствия. С одной стороны, способность воображения сохраняет у Канта свой характер созерцания или, иначе говоря, принадлежит к области чувственности, ибо все наши наглядные представления чувственны, а способность Т.В. дает понятиям рассудка соответствующие наглядные представления; с другой стороны, ее синтез есть в то же время проявление спонтанности, способность a priori определять чувственность и осуществлять этот синтез наглядных представлений сообразно категориям; таким образом, это все же действие рассудка на чувственность, синтез рассудка. Так как способность воображения есть именно самодеятельность, Кант называет ее продуктивной способностью воображения и радикально отличает ее от репродуктивного воображения, суть которого заключается лишь в способности воспроизводить и комбинировать ранее воспринятые образы и осуществлять синтез, подчиненный исключительно эмпирическим законам, нисколько не содействуя объяснению возможности априорного знания. Разъясняя связь Т.В. с внутренним чувством, Кант отводит ему роль силы, аффинирующей последнее, ибо рассудок, как считает он, не находит во внутреннем чувстве уже готового соединения многообразия, а производит его, воздействуя на внутреннее чувство. Особенно велика роль Т.В. оказывается, по Канту, в процессе продуцирования схемы чувственных понятий. Выяснению этого вопроса Кант посвящает специальную главу аналитики основоположений. Синтетическая деятельность рассудка обязательно предполагает, по Канту, дальнейшее подведение предмета под понятие, иначе говоря, само понятие должно содержать в себе то, что представляется в подводимом под него предмете. Кант приводит пример с эмпирическим понятием тарелки, которое однородно с чистым геометрическим понятием круга, т.к. круглота, мыслимая в геометрическом понятии, наглядно представляется в эмпирическом понятии тарелки. Но чистые понятия рассудка, полагает Кант, совершенно неоднородны с эмпирическими наглядными представлениями и никогда не могут быть найдены ни в одном из них. Само подведение наглядных представлений под чистые понятия и, соответственно, применение категорий к явлениям становится возможно только благодаря тому, что в нашем сознании существуют особые механизмы, связывающие чувственные созерцания с понятиями и образующие как бы целую систему таких ступенек, по которым можно постепенно переходить к понятиям. Существует, таким образом, по Канту, нечто третье - некое опосредствующее представление, в одном отношении однородное с категориями, а в другом - с явлениями; с одной стороны, не содержащее в себе ничего эмпирического - чистое, интеллектуальное, а с другой - чувственное. Это и есть то, что Кант называет схемой, формальным и чистым условием чувственности, которое всегда является продуктом способности Т.В. В свою очередь, схему как само представление об общем приеме способности воображения Кант отличает от образа, который доставляет понятию это представление. Причем, в основе чувственных понятий лежат, по Канту, не образы предметов, а именно схемы, т.к. образ оказывается еще в значительной мере привязан к чувственным созерцаниям, хотя он и представляет собой уже некоторое отвлечение от чувственности; результат творческой работы рассудка и Т.В. - та общность, которая присуща понятию, здесь еще не достигается. Это лишь первый шаг к обобщению. Другое дело - схема; существуя в мышлении и обозначая, как уже отмечалось, само правило определения наглядного представления в соответствии с общим понятием, она продвигает познание дальше от чувственности в сторону самого мышления, становится ближайшим шагом к понятию, начиная (опять же при всей и ее связи с чувственностью) раскрывать как бы смысл самого предмета, его суть самого по себе. Кант иллюстрирует эту мысль следующим примером. Понятие собаки обозначает правило, согласно которому моя способность воображения может нарисовать форму четвероногого животного в общем виде, не ограничиваясь каким-либо единичным частным образом из сферы моего опыта или вообще каким бы то ни было возможным конкретным образом. Образ, следовательно, возможен только благодаря схеме и сочетается образ с понятием только посредством схем, которые не могут быть переведены ни в какой образ, ибо они есть ни что иное, как только чистый, выражающий категорию синтез в соответствии с правилом единства вообще; продукт способности воображения, составляющий определение внутреннего чувства вообще в отношении всех представлений, соединяемых в одном понятии a priori согласно единству апперцепции. Схематизм нашего рассудка в отношении явлений, т.е. употребление рассудком схем, Кант называет "сокровенным искусством, настоящие приемы которого нам едва ли когда-либо удастся проследить и вывести наружу. Мы можем только сказать, что образ есть продукт эмпирической способности продуктивной силы воображения, а схема чувственного понятия (как фигуры в пространстве) есть продукт и как бы монограмма чистой способности воображения a priori". Надо сказать, что кантовский анализ схематизма, как одного из важнейших механизмов деятельности рассудка, несмотря на ряд интересных его моментов, не был востребован ни его ближайшими последователями, ни мыслителями 20 ст. Что же касается его учения о продуктивном воображения, то оно, по словам Кассирера, стало "совершенно необходимым и бесконечно плодотворным мотивом учения Канта и всей критической философии".

Раздел 3 Трактовка  воображения в философско-гносеологических концепциях

3.1 Воображение и систематичность познания

Для Нового времени весьма характерна одна из наиболее разработанных  философских концепций о творческой природе воображения – концепция  И.Канта. Рассмотрение проблемы воображения  на таких исторически сложившихся  примерах, каким является кантовская постановка вопроса, дает возможность  осветить ряд важных и актуальных проблем современной теории познания, в частности касающихся социокультурных  основ знания, творчества, а также  перспектив познания, связанных с  культурой.

В теории познания Канта, исходящей  из разделения чувственного и интеллигибельного  миров, чувственное представление  о вещи и ее образ в нашем  уме соединяются посредством  понятия. Помимо созерцания, познание через понятия и является единственным способом познания. Понятия же относятся  как предикаты возможных суждений к какому-нибудь представлению о еще не определенном предмете. Воображение соединяет чувства и рассудок, из соединения которых и возникает знание. Мышление «оформляет» его в понятия, руководствуясь при этом эстетикой, т.е. наукой о правилах чувственности вообще, и логикой, т.е. наукой о правилах рассудка вообще[5].

Поскольку такое понятие  воображения восходит к трактовке  его Лейбницем, отметим некоторые  ее аспекты. Прежде всего – это  понимание воображения, как «внутреннего чувства»,  которое обнимает как  понятия отдельных чувств, так  и понятия общего чувства (к последним  Лейбниц прежде всего относил ясные и отчетливые идеи, составляющие предмет математических наук). Вместе с тем Лейбниц подчеркивал, что только чувства и воображение не могут обеспечить полную и совершенную всеобщность истин, ибо «сверх чувственного и воображаемого существует и то, что только умопостигаемо, как составляющее предмет одного лишь ума; таков, например, предмет моей мысли, когда я думаю о себе самом»,  – писал он[6]. В этих рассуждениях Канта и Лейбница, можно сказать, впервые в истории философии предпринята попытка выделить и специфицировать проблему воображения, что представлялось им самим одной из сложных задач. Так, Лейбниц, решая ее, выделяет три уровня понятий: «... только чувственные – составляющие предмет каждого отдельного чувства, чувственные и умопостигаемые одновременно – принадлежащие общему чувству, и только умопостигаемые – свойственные собственно уму. Первые и вторые вместе доступны воображению, третьи же – выше воображения. Вторые и третьи понятны и отчетливы; первые же смутны, хотя они ясны и доступны узнаванию»[7]. В работе «О способе отличения явлений реальных от воображаемых» Лейбниц рассматривает критерий ясности и определяет его следующим образом: «... как «сущее» выражается посредством отчетливого понятия, так и «существующее» (Existenz) выражается посредством отчетливого восприятия»[8]. На долю воображаемых явлений достаются, следовательно, «смутные» понятия, хотя, по-видимому, этот способ не рассматривается как всеобщий. В другом месте Лейбниц пишет о принадлежащих воображению «ясных и отчетливых» идеях, которые составляют предмет математических наук, т.е. арифметики и геометрии, образующих чистые науки[9].

Проблема воображения  связана у Лейбница с учением  о «душевных способностях»,  и  он далек от мысли недооценивать  эту мыслительную деятельность человека. В работе, посвященной полемике с  Бейлем, он писал: «Душа обладает внутренними  произвольными действиями. Так почему же этого не может быть во всех ее мыслях? Не потому ли, что решили, будто  смутные мысли... отличаются от отчетливых, тогда как на самом деле они просто менее определенны и менее развиты из-за их множественности. Вот и получилось, что некоторые движения сочли до такой степени присущими телу, что пришлось наименовать их непроизвольными, и на этом основании решили, что в душе нет ничего, что отвечало бы за них; а, с другой стороны, решили, что некоторые мысли никак не представлены в теле. Но и то и другое – ошибка ... Самые отвлеченные мысли требуют работы воображения; если же вдуматься, что представляют собой смутные мысли (которыми всегда сопровождаются самые отчетливые мысли, какие только могут у нас быть), например, мысли о цветах, запахах, вкусовых ощущениях, жаре, холоде и т.п., то приходишь к выводу, что они всегда вовлекают в себя бесконечное, и не только то, что происходит в нашем теле, но и через посредство тела, то, что совершается вовне»[10]. Характеризуемое таким образом воображение выступает как средство «инструментовки» материально-духовной деятельности человека, способ соединения двух искусственно разрозненных частей (тела и «душевных способностей»), образующий целостность человека[11].

И Лейбницем, и Кантом воображение  рассматривалось также и как  стимулирующий знание фактор в сфере  связи мышления и языка. Особую значимость он приобретает потому, что эта  область отражает социальную и культурную практику и опосредует ее. Сущностная роль воображения в языковой сфере  наглядно проявляется в способе  образования общих понятий, в  том числе и в самом языке[12]. Кант выделял два различных способа  применения разума, которые, несмотря на всеобщность познания, отличаются друг от друга. Один связан с познанием  посредством понятий, когда явления  по их реальному содержанию подводятся под эти понятия, и характерен для философского познания. Другой – с формой созерцания (пространством  и временем, «фантомами воображения»,  по выражению И.Г.Гердера), которая  может быть познана априори. Здесь  задачи разума – определить априори  созерцание в пространстве (фигуру), делить время (продолжительность) или просто познать общее в синтезе одного и того же во времени и пространстве и возникающую отсюда величину созерцания вообще (число) – решаются посредством конструирования понятий и называются математическими[13].

В концепции Канта попытка специфицировать проблему воображения осуществляется не посредством дефиниций, а главным образом через раскрытие тех довольно многообразных функций, которые оно осуществляет. Как уже было сказано, это прежде всего функция синтеза, который философ, вслед за Лейбницем, ставил выше анализа: аналитические суждения, хотя и в высшей степени важны и необходимы, но лишь для того, чтобы добиться отчетливости понятий. Сами же они ничего нового не приобретают, тогда как с синтетическими суждениями связано расширение знания. Синтез определяется как «присоединение различных представлений друг к другу и понимание их многообразия в едином акте познания»[14]. Мысль о том, что «синтез есть первое, на что мы должны обратить внимание, если хотим судить о происхождении наших знаний»,  что «синтез вообще… есть исключительно действие способности воображения» неоднократно варьируется; при этом акцентируется рационалистический характер этой мыслительной процедуры; утверждается, что «без этой деятельности мы бы не имели никакого знания; хотя мы и редко осознаем ее в себе»[15]. Кант особо подчеркивает, что источник синтетической связи находится не в предмете (объекте), а в функции рассудка (субъекте): «…не предмет заключает в себе связь, которую можно заимствовать у него путем восприятия, только благодаря чему она может быть усмотрена рассудком, а сама связь есть функция рассудка, и сам рассудок есть не что иное, как способность a prioriсвязывать и подводить многообразное (содержание) данных представлений под единство апперцепции. Этот принцип есть высшее основоположение во всем человеческом знании»[16]. Трансцендентальное единство апперцепции оказывается источником понятия об объекте. Однако, по Канту, мыслить себе предмет и познавать предмет не одно и то же. Для познания необходимо иметь и понятие, и созерцание. А поскольку «всякое возможное для нас созерцание чувственно (эстетика)»,  постольку «мысль о предмете вообще посредством чистого рассудочного понятия может превратиться у нас в знание лишь тогда, когда это понятие относится к предметам чувств»[17]. Таким образом, можно сказать, что воображение, рассматриваемое у Канта в гносеологическом плане, играет в процессе познания весьма важную, условно говоря, методологическую роль: оно осуществляет связь рассудка и чувственности, образует «чувственное понятие»,  благодаря которому осознается, т.е. как бы впервые создается для нас, сам предмет (как предмет знания, предмет нашей деятельности в отличие от «вещи в себе»). Главное же внимание уделено синтезу как действию способности воображения и важнейшему акту познания, который осуществляет функцию систематизации, причем не только в области чувственно-рассудочной деятельности, но и в теоретическом познании, способствуя систематичности и единству познания в целом.