Формирования свидетельских показаний

Наиболее интенсивно действуют прямые утверждения допрашивающего, сопровождаемые требованием или  увещеванием подтвердить или  опровергнуть тот или иной факт. Не случайно закон специально указывает  на то, что допрос начинается свободным  рассказом свидетеля обо всем известном ему по делу.

Внушение может  быть результатом вольных или  невольных подсказок и поправок по ходу изложения, которые, по мнению лица, производящего допрос, помогают свидетелю приблизить его к наиболее точному описанию событий. Доверяя  авторитету следователя, допрашиваемый  нередко старается оценить свои показания его глазами, корректирует и приноравливает свои ответы к тому, что уже установлено по делу.

Правильно или ложно  истолкованные реплики, замечания, жесты, интонации и выражение  лица следователя (одобрение или  неудовольствие, разочарование или  недоверие) действуют на добросовестного  свидетеля и нередко побуждают  к определенному ответу, который  представляется ему наиболее желательным  для допрашивающего. А при допросе  заинтересованного свидетеля это  может вызвать и обратную реакцию.

Польский криминалист  П. Хорошевский справедливо отмечает, что нередко сам факт допроса  вызывает у свидетеля “тенденцию дать конкретную информацию даже тогда, когда ближе всего к истине было бы заявить “не знаю”.

Иногда и настойчивость, с которой в ходе следствия  возвращаются к выяснению какого-либо обстоятельства, внушает свидетелю  мысль о том, что его показания  не удовлетворяют допрашивающего и  от него требуется какое-то иное освещение  события. Во избежание такого превратного  толкования, причина постановки повторных  вопросов, как правило, должна объясняться  свидетелю.

Наконец, внушающее  воздействие могут оказывать  вопросы, наводящие свидетеля на определенный ответ. Закон прямо  указывает на их недопустимость.

Некоторые процессуалисты противопоставляют наводящим вопросам вопросы, дополняющие, уточняющие, детализирующие, напоминающие, контрольные, постановка которых правомерна и необходима. Нужно, однако, иметь в виду, что  каждый из этих вопросов, в определенной ситуации также может стать наводящим. Так, невинный на первый взгляд вопрос “В какое время вы встретили обвиняемого” примет характер явной подсказки, если свидетель ничего о такой встрече  не говорил. Следовательно, при постановке вопросов необходимо учитывать не только их содержание и формулировки, но и  соотношение их с той информацией, которая до этого воспроизведена свидетелем.

Не безразлична  с точки зрения внушаемости и  “словесная оболочка” вопроса. Зарубежные исследования в этой области показывают, что так называемая объективная  форма вопроса (“Был ли в данном месте N”, при условии, что его  там не было) порождает большее  количество ошибок, чем субъективная (“Видели ли вы там N”), а негативная конструкция вопроса (“Не было ли там N”) действует более внушающе, чем позитивная (“Был ли там N”).

В любых случаях  вопрос должен быть сформулирован и  поставлен так, чтобы свидетель  не мог извлечь из него никакой  информации для своего ответа и вынужден был обращаться только к своей  памяти. Лишь после того, как свидетель  исчерпал этот источник, ему могут  быть сообщены дополнительные данные (например, предъявлены какие-либо предметы или документы, перечислены какие-либо понятия, оглашены показания и т. п.), если это необходимо для устранения противоречий или освежения памяти.

Однако и здесь  во избежание подсказки по возможности  предъявляется не один, а несколько  объектов, перечисляется несколько  понятий, способных напомнить забытое, оглашается часть документа с  тем, чтобы последующее показание  было свободным от определенного  внушения. Иными словами, любой вопрос должен побуждать свидетеля к  “свободному рассказу”, но, в отличие  от первоначального изложения всего, что ему известно по делу, он должен освещать только одно или несколько  обстоятельств.

В пользу этого положения  говорят результаты многочисленных экспериментов, проведенных с целью  сравнительного исследования достоинств и недостатков основных форм получения  показаний: свободного рассказа, прямого  и перекрестного допроса.

Казалось бы, детальное  исследование проблемы внушения должно было привести к выводу о категорической недопустимости таких приемов допроса, которые хотя бы в малейшей степени  оказывали внушающее воздействие  на свидетеля. Однако некоторые психологи, декларируя на словах необходимость  всячески избегать внушения, тут же высказывают рекомендации, которые  по существу сводят на нет ранее  сделанные правильные выводы.

В зарубежной литературе широко распространены взгляды о  том, что совершенно обойтись без  наводящих вопросов невозможно. Так, по мнению Бертта, наводящий вопрос допустим после ответа на нейтральную  форму вопроса для проверки твердости  показаний. Другие авторы считают, что  наводящие вопросы допустимы  на повторных допросах.

Несостоятельность таких рекомендаций очевидна. Какова бы ни была цель наводящих вопросов, все они таят серьезную угрозу искажения истины, опасность того, что свидетель даст показания  о деталях и подробностях, которых  он в действительности не наблюдал. На свидетелей, настроенных неприязненно по отношению к следователю, наводящие  вопросы могут производить и  противоположное воздействие, возбуждать психическое явление негативизма, выражающееся в стремлении отрицательно реагировать на поставленный вопрос, утверждать противоположное.

Особую осторожность надо соблюдать при допросе несовершеннолетних, которые чрезвычайно легко подвергаются внушению.

Приём, переработка  и процессуальное закрепление информации.

Уже было отмечено, что недопонимание и ошибочное  понимание сказанного на допросе  встречается очень часто. Допрашиваемый  неправильно понял следователя  и дал объективно неверный ответ. Допрашивающий неправильно понял  свидетеля и записал в протокол искаженную мысль. Источники подобных ошибок уже были рассмотрены в  связи с требованиями, которые  предъявляются к языку и речи следователя. Поэтому стоит остановиться только на протоколировании допроса. Прежде всего нужно отметить особенности, отличающие протоколирование допроса  от фиксации иных следственных действий. Протокол осмотра, эксперимента, обыска и т.д. отражает не только конечные результаты, но и сам ход следственного  действия. В показаниях же, как правило, бывают запечатлены лишь конечные объяснения свидетеля, а не весь процесс взаимодействия допрашивающего и допрашиваемого. По ознакомлении с протоколом свидетель  вправе потребовать удаление той  записи, которую он считает ошибочной, или внести любые изменения и  дополнения.

В результате протокол допроса чаще всего не отражает самого допроса, а лишь фиксирует его  итог. Между тем для оценки показаний  бывает необходимо уяснение самого процесса их возникновения. Но традиционные методы фиксации и существующие формы документирования процессуальных действий в очень  малой степени обеспечивают это.

Обычно при протоколировании запись ведётся по окончании устного  допроса или одновременно с допросом, или же по отдельным этапам допроса.

Первый метод  хорош тем, что допрос идёт непрерывно, следователь не отвлекается от собеседования  с допрашиваемым. Но он требует отличной памяти, большого опыта и связан с риском упустить что-то важное, утратить отдельные существенные моменты  следственного действия.

Фиксация параллельно  с устным изложением повышает полноту  и точность записи. Протокол при  этом бывает лучше, но допрос хуже. Запись неблаготворно влияет на допрашиваемого, нарушает его контакт со следователем.

Запись по стадиям, по отдельным этапам и эпизодам позволяет  использовать достоинства 1-го и 2-го метода, избежать части свойственных им недостатков. Однако и этот метод далёк от совершенства: в протоколе всё-таки не вполне отражается перепетиии допроса, приёмы, при помощи которых получены показания; ответы свидетеля нередко «причёсываются», излагаются в форме свободного рассказа, что искажает картину допроса.

Повторное свидетельствование

Известно, что показания  обычно даются по крайней мере два  раза: на предварительном следствии  ив суде. Кроме того, свидетель участвует  в таких следственных действиях, как очная ставка, предъявление для  опознания и проверка показаний  на месте, психологическая природа  которых близка к свидетельствованию. Между первым и последующими допросами  действие описанных выше факторов, влияющих на формирование свидетельских  показаний, не прекращается, в связи  с чем продолжается и переработка  материала последних. Однако первый допрос оказывает положительное  влияние на последующие показания, которое состоит в том, что  воспроизведенный материал лучше закрепляется в памяти свидетеля и забывание  происходит намного медленней. Это  необходимо учитывать при ссылке допрашиваемого на то, что он забыл  ранее описанные им факты.

Привлекая внимание свидетеля к определенным обстоятельствам  и мобилизуя его память, первый допрос служит стимулом для последующего воспоминания забытых фактов и восполнения  пробелов при повторном свидетельствовании.

Дополнения в  повторных показаниях могут быть вызваны и тем, что часть информации, сообщенной на первом допросе, не была воспринята и зафиксирована допрашивающим.

Но дополнения и  изменения показаний требуют  осторожного к себе отношения, поскольку  в процессе расследования свидетель  обычно начинает проявлять больший  интерес к делу и получает много  посторонней информации, которая  накладывается на его показания. Может сказаться на содержании показаний  и сознательное внушение со стороны  заинтересованных лиц.

Ошибки, допущенные на первом допросе (искажения, порожденные  внушением, неверная интерпретация  показаний и их фиксация допрашивающим), легко переносятся в последующие  показания и с трудом могут  быть устранены. Исходя из этого и  учитывая преимущества немедленного воспроизведения, иногда полагают, что при прочих равных условиях первый допрос является более ценным, а первые показания  свидетеля всегда более правильны, чем последующие.

Некоторые юристы даже утверждают, что картина, установленная  на предварительном следствии, точнее и лучше той, что удается воспроизвести  в суде.

Однако это утверждение  явно тенденциозно. Возможности всестороннего  исследования и правильной оценки обстоятельств  дела у суда больше, чем у следователя, и этому не препятствует большая  давность исследуемого события.

Принципиально недопустимо  начинать повторный допрос с вопроса, подтверждает ли свидетель ранее  данные показания или с предложения  повторить их. Такой порядок толкает  допрашиваемого на то, чтобы ограничиться точным воспроизведением ранее сказанного, избегая дополнений и коррективов, даже когда они совершенно необходимы. Недопустим подобный образ действий и при проведении очной ставки и проверки показаний на месте.

Во избежание  механического повторения прежних  показаний, закон допускает их оглашение  лишь после дачи новых показаний  и их фиксации.

В повторных показаниях нередко наблюдается явление, именуемое  “репродукцией воспроизведения”. Речь идет о том, что свидетель  иногда воспроизводит не первичную  информацию, не то, что он в свое время  воспринял, а свои суждения, высказанные  на первом допросе, свои первоначальные показания. Зная о необходимости  в дальнейшем повторить показания, допрашиваемый старается не забыть сказанного. При этом действительное событие отодвигается на задний план. Чтобы отделить повторное воспоминание факта от того, как он вспоминался  и описывался в первых показаниях, прибегают к допросу “в разбивку”  или в последовательности, обратной первоначальному описанию, и другим подобным приемам.

Некоторые свидетели  даже стремятся заучить то, что  говорилось на предыдущих допросах, чему может способствовать неправильно  понятое предупреждение об уголовной  ответственности за дачу ложных показаний.

На практике при  получении повторных показаний  отмечаются две тенденции.

Первая состоит  в том, что допрашивающий сам  стремится (особенно, когда прошлые  показания ему кажутся предпочтительными) достигнуть буквального повторения свидетелем прошлых показаний и  чуть ли не переписывает их заново, забывая  о необходимости проверки и расширения имеющейся информации. Поэтому при  оценке повторных показаний наличие  подобной репродукции всегда должно настораживать.

Другая тенденция  заключается в том, что следователь  полностью игнорирует прошлые показания, не сопоставляет их с последующими и не устраняет имеющиеся противоречия. В результате каждый последующий  допрос вносит свою долю искажений, которые  сводят на нет доказательственную ценность показаний.

Исходя из того, что любой допрос способен исказить картину, имеющуюся в памяти свидетеля, некоторые авторы рекомендуют по возможности сократить число  допросов, допуская повторные показания  лишь тогда, когда необходимо устранить  дефекты первого допроса, выяснить новые обстоятельства, разрешить  возникшие противоречия или сомнения в правильности ранее данных показаний (в том числе и путем очной  ставки).

Вряд ли следует  разрешать этот вопрос с такой  категоричностью, конечно, следует  избегать не вызываемых необходимостью повторных допросов, как и всякой другой бесполезной работы. Однако нельзя забывать о том, что иной раз  бывает целесообразно убедиться  в правильности показаний, данных другому  лицу, и проверить, исчерпывается  ли этими показаниями осведомленность  свидетеля.