Домашнее насилие над детьми: стратегии объяснения и противодействия

Мифология домашнего насилия над детьми: установки специалистов

Сегодня в профессиональной практике специалистов применяется целый ряд разработанных в России и за рубежом приемов выявления фактов насилия и обследования состояния детей. Несмотря на это, жестокое обращение с детьми продолжает в России оставаться темой, табуированной в публичном пространстве, принимается по умолчанию и не выдвигается в центр политической повестки дня не только СМИ, но и в образовательных учреждениях, социальных службах, учреждениях здравоохранения и юстиции. Кроме того, важно сделать акцент на культурных процессах производства экспертного знания о насилии в отношении детей, поскольку рефлексия этого феномена позволит выстроить более эффективные механизмы предупреждения семейного насилия.

В связи с этим задачей нашего исследования стало выявление особенностей и болевых точек в функционировании системы по разрешению проблемы домашнего насилия. В ходе реализации проекта в 2006 г. было проанализировано 41 интервью по двадцати случаям жестокого обращения с детьми в Саратове, Ижевске и Казане. Материалы по этим случаям собирались в стратегии мультиметодического кейс стади, с использованием методов интервью, наблюдения, анализа документов[2].

Практически все информанты продемонстрировали ярко выраженную негативную реакцию по отношению к насилию и высказывались с осуждением - «наказывать ребенка не стоит, во всяком случае, физически, всё-таки не в каменном веке живём…» (педагог, ж., 48 лет)[3]; «дети, по сути, очень безобидные существа, поэтому поднимать руку на него – это вообще очень низменные поступки…» (юрист, м., 36 лет). Информанты объясняют жестокость родителей, во-первых, на индивидуальном уровне, отклонением от нормы в личностном развитии родителей, которые «больны психически» (психолог, 36 лет, женщина), особенности личных взаимоотношений в семье: «это может быть и полная семья, и папочка есть, но какие-то недомолвки, ссоры, скандалы, непонятие или непринятие, или какая-то другая женщина, именно такие межличностные проблемы и опять же буфером являются дети» (психолог, ж., 34 года). Второй тип объяснения – специфика «нашей» отечественной культуры родительства – связан с указанием на распространенные практики воспитания, приемы разрешения конфликтов, которые таковы, что они провоцируют или поощряют насилие, не могут его предотвратить, родители педагогически неподготовлены: «наше наказание идет от бессилия, собственной несостоятельности … мы не можем найти нужные слова, нужные методы, гуманные...» (учитель, ж., 45 лет)

Третий тип легитимации полагает жестокое обращение наказанием за провинность ребенка: «бывают случаи, когда дети сами доводят, у меня были случаи, когда я очень строго наказывала своих детей и вот только сейчас понимаю, что, наверное, это тоже было насилие в отношении них» (психолог, ж., 52 года).  К числу таких проступков можно якобы отнести и общую школьную неуспеваемость детей: «ребенок получил двойку, мама, что делает, зачастую, и обругает, отпорола, лишила там чего-то» (учитель, ж., 45 лет), и так называемую общую неуправляемость детей, «их какие-то особенности или потребности, есть дети и гиперактивные и гиперпассивные, и очень невнимательные, и очень неусидчивые» (психолог, ж., 34 года). Психологи и педагоги истолковывали трудные отношения в семье как следствие подросткового возраста: «подростковый период очень сложный … и родители не всегда правильно на него реагируют, из-за этого происходит вот этот конфликт, родители пытаются навязать … вколотить, или вот какие-то шлепки – это вообще повсеместно» (социальный педагог, ж., 48 лет).

Четвертый тип объяснения выносит на повестку дня структурные причины, связанные с качеством жизни домохозяйств как фактором жестокого обращения с детьми. Речь шла, в том числе, о перегрузках и стрессах ввиду необходимости подрабатывать, чтобы свести концы с концами, бытовой неустроенности, низкой материальной обеспеченности, когда «нервы сдают, потому что приходится работать на нескольких работах для того, чтобы просто выжить» (педагог, ж., 53 года). Говорилось и о том, что жестокость якобы чаще регистрируется в монородительских семьях. Так, по мнению психолога, «в неполных семьях, в которых главой, как правило, выступает женщина-мать, эмоциональное напряжение очень высоко, поэтому часты случаи физического наказания детей» (психолог, ж., 36 лет). Отметим, что с одной стороны, материнские семьи преобладают среди монородительских домохозяйств, возможно, этим и объясняется частота физического наказания детей со стороны матери. С другой стороны, в таких домохозяйствах зачастую проживает незарегистрированный партнер матери, который может проявлять агрессию в отношении детей. Таким образом, у специалистов есть тенденция возложить ответственность на мать даже в том случае, когда не она является источником насилия – только в силу особенностей статистического учета происшествий в семьях с незарегистрированными брачными отношениями.

Таким образом, основная масса интерпретаций связана, во-первых, с оправданием насилия – ввиду перегрузок родителей на работе или плохого поведения детей, а во-вторых, с укорененностью данных практик либо в личных особенностях родителей или детей, либо в культурных традициях воспитания подрастающего поколения. Все объяснительные схемы, используемые специалистами в определении причин и характера насилия, можно метафорически представить в виде нескольких мифов о жестоком обращении с детьми.

Миф «дети как источники проблем» утверждает, что «дети сами провоцируют насилие». Это широко распространенное убеждение выводит нас на социальные стереотипы инфантилизации жертвы насилия, которые коренятся в многочисленных культурных текстах и практиках. Провокация насилия означает, что если бы ребенок (подросток) вел бы себя по-другому, был бы более успешным, помогал бы по дому, вел себя незаметно и так далее, то его не нужно было бы «наказывать». Это объяснение рассыпается, если его попытаться применить к ситуации избиения иностранного студента, который «спровоцировал» расистов только лишь цветом своей кожи и разрезом глаз. Миф «провокация» фокусирует внимание на особенностях и действиях пострадавшего ребенка как причине негативного поведения старших и утверждает, что именно поведение жертвы приводит к насилию. Однако, данные исследований доказывают, что дети могут всякими способами стремиться угодить обидчику, который все равно найдет повод для применения агрессии.

Миф «нетипичная семья» объясняет жестокое обращение с детьми демографическими характеристиками и социальным статусом семей, в которых происходит насилие. Считается, что так называемые «неполные семьи» демонстрируют наиболее насильственные практики. Однако, частота физического наказания в семьях связана в меньшей степени с композицией домохозяйства, но в большей степени с культурными практиками воспитания, коммуникации, способами управления гневом и раздражительностью, которые, впрочем, распространенны не только в бедных семьях группы риска, которые характеризуются асоциальным поведением, но и в более обеспеченных домохозяйствах.

Миф о «пьянстве, порождающем агрессию» ищет корни насилия в алкоголизации родителей. Употребление алкоголя снижает способность контролировать поведение, но среди обидчиков есть мужчины и женщины, ведущие здоровый образ жизни, не признающие табак или алкоголь. Некоторые обидчики, пройдя лечение от алкоголизма, продолжали быть агрессивными и жестокими по отношению к близким. Многочисленные исследования, проведенные за рубежом, подтверждают тот факт, что алкоголь не является причиной насилия, но используется обидчиками в качестве оправдания агрессивного поведения [5].

Миф о «неизбежности зла» утверждает, что бороться с домашним насилием бесполезно, поскольку оно широко распространено, существовало везде и всегда. Однако данные криминальной статистики свидетельствуют об обратном – по официальным данным Всемирной организации здравоохранения, в Европейском регионе в результате убийств или физического насилия ежегодно погибают более 1300 детей, причем внутри региона данные различны: этот показатель в странах СНГ почти втрое выше, чем в странах Европейского союза, где система борьбы и профилактики домашнего насилия развита очень хорошо [6]. Этот факт еще более усугубляется тем, что в отличие от других стран, в России отсутствуют механизмы, в том числе и законодательные, для интервенции в ситуацию на ранних стадиях проявления домашнего насилия (что было бы наиболее эффективным в предотвращении более серьезных преступлений).

«Дела семейные…» Проблемы функционирования системы профилактики

На основе анализа данных интервью и документов мы смогли сделать вывод о том, что случаи, дошедшие до специалистов, а затем и до суда, являются чрезвычайно жестокими: на теле заметны обширные синяки, ожоги, и даже травмы, сопряженные с риском для жизни ребенка: «мы имеем дело с детьми, которые уже от безвыходности бегут, куда-то обращаются, то есть это такие дети, которые уже для себя это сами определяют, что над ними осуществляется насилие…» (психолог, ж., 45 лет). Осознание ребенком неправоты поступков родителей оказывается симптомом крайней степени жестокости, ведь известно, что многие дети терпят физические наказания, полагая, что сопротивляться не имеют права, а, также опасаясь потерять любовь немилосердного родителя. В реплике респондента слышится пресловутый заявительный принцип оказания услуги – пока сам ребенок не прибежит (а произойдет это в самом крайнем варианте), случай жестокости выявлен не будет. Обращение соседей или других свидетелей насилия здесь не упоминается, очевидно, такая практика не распространена. Кроме того, эта цитата указывает на чрезвычайно острую проблему низкой эффективности предотвращения жестокого обращения с детьми. 

Впрочем, даже при явных следах жестокого обращения с детьми выстроить доказательную базу очень сложно, во-первых, по причине сложности и подчас даже невозможности вмешательства в приватную сферу, во-вторых, из-за трудностей прерывания цикла насилия ввиду созависимости членов семьи: «дела семейные сложно доказуемые, кроме этого, очень часто заявление забирается раньше, чем дело будет возбуждено» (инспектор ПДН, ж., 29 лет), в-третьих, из-за отсутствия адекватных альтернатив в виде замещающей семьи, нежелательности помещения ребенка в детдом и опасений самого ребенка, с одной стороны, лишиться семьи и дома, с другой стороны, быть наказанным за «жалобу» на родителей: до того, как специалисты получают «разрешение на изъятие ребенка из семьи для временного пребывания в приютах, до решения суда по лишению прав, родители проводят такую работу по запугиванию с детьми, что они рассказывают только радужные сказки, как им хорошо жилось с мамой» (психолог, ж., 36 лет), в-четвертых, благодаря неотлаженности цепочки действий по освидетельствованию жестокости: «прошло достаточное время и синяки и ссадины давно прошли, – а без заключения судебно-медицинской экспертизы дело разваливается» (инспектор ПДН, ж., 29 лет).

Специалисты единогласно отмечали важность и актуальность поддержания дискуссии о насилии над детьми в обществе, резко критикуя неправильную, на их взгляд, подачу информации средствами массовой информации. Журналисты детально описывают факт жестокого обращения, показывают несчастные лица детей и пьяные лица родителей, вместо того, чтоб продемонстрировать, что было сделано для того, чтобы наказать виновных. Средства массовой информации, телевидение, кино, освещая проблематику жестокости обращения с детьми в семьях, демонстрируя факты жестокого обращения, по мысли наших информантов, лишь провоцируют агрессию. Сегодня «в газетах, в журналах, в передачах идет негатив, то есть утром включаешь телевизор … складывается впечатление, что ничего хорошего в мире не происходит...» (социальный педагог, ж., 53 года). А на телеэкранах должны демонстрироваться положительные примеры внутрисемейных отношений, потому что основная цель социальной политики сегодня – сохранить семью, научить людей уживаться в созданной ими маленькой общности.

Наши собеседники считают, что политика средств массовой информации должна измениться:  проблема, о которой снимается сюжет, должна выглядеть разноплановой, а не однобокой, как сейчас это принято (когда речь идет только о физическом или сексуальном насилии), следует объяснять, что всякого рода пренебрежение – это насилие, дети должны знать свои права, их следует научить отстаивать свои права. Дети должны уметь ими пользоваться, не злоупотреблять, а именно пользоваться, а задача взрослых, в том числе и средств массовой информации так подать им информацию, чтобы они это знание использовали грамотно, а не шантажировали воспитателей, учителей, родителей (из бесед со специалистами социально-реабилитационного центра в г. Балаково, Саратовской области). С точки зрения специалистов, инициатором подобных программ должны выступать юристы, потому что они знают законы об ответственности за подобное поведение.

Безусловным прорывом в работе профессионалов является признание существования такой формы насилия, как психологическое или эмоциональное. Сравнительно недавно, около пяти лет назад считалось, что существуют только две формы насилия – физическое и сексуальное, и, несмотря на то, что в литературе упоминалась такая форма как эмоциональное насилие, мало кто представлял даже среди профессиональных психологов, как его распознать и как работать с его последствиями.

Выяснилось, что профессиональные сети поддерживаются слабо, особенно это касается районных центров. В некоторых учреждениях крупных городов до сих пор сохраняется табу на обсуждение темы домашнего насилия в отношении детей, с чем и столкнулись исследователи во время изучения данного социального явления. Негосударственные организации, по мнению опрошенных специалистов, являются более прогрессивными, в том числе, владеют методами работы с пострадавшими. Обмен такими наработками был бы очень полезен сотрудникам государственных учреждений: «разные Центры, которые по праву считаются более продвинутыми в этом вопросе. Столкнувшись с проблемой, мы всегда начинаем искать какие-то способы её безболезненного для ребёнка решения, начинаем метаться, а … имеющиеся наработки – это бы здорово облегчало нам задачу» (психолог, ж., 52 года).

Среди обычных жителей, соседей, знакомых, как полагают информанты, данная проблема замалчивается, поскольку многие считают, что дела семейные их не касаются. К таким обывателям относят себя и некоторые наши респонденты: «это не наше дело, это их дела семейные, ну постучу я, и что…он не прекратит издеваться над ребёнком – это точно, а меня либо обольёт чем-нибудь, либо пошлёт, ну и зачем мне это нужно!» (психолог, ж., 34 года). Респонденты сетовали на бездействие простых граждан, которые, оказываясь свидетелями жестокого обращения, своим молчанием потакают агрессии: «очень много показывают насилия … мы просто привыкли, и даже не отличаем реальную жизнь от телеэкрана… когда мы идем по улице и видим, что лежит человек, о чём мы думаем, что он уже нажрался, а ведь это не всегда так, так и в случае с детьми, когда их бьют за стенкой…» (инспектор ПДН, ж., 29 лет). Только у пожилых людей, по мнению респондентов, сильно развита гражданская позиция, от них можно ожидать помощи в предотвращении насилия над детьми. Граждане, по мнению экспертов, во-первых, слабо информированы о проблеме домашнего насилия над детьми, во-вторых, толерантно относятся к этому явлению, в-третьих, не знают о тех инстанциях и специалистах, которые призваны предотвращать и искоренять данное зло. Между тем, агрессоры нуждаются не только в карательных санкциях, но и психологической помощи.

Рассуждая о функционировании системы профилактики и правосудия, наши собеседники имели возможность не только критиковать существующую систему, но и предложить способы её совершенствования. Все специалисты достаточно хорошо представляют себе, как действует система, возможно, это связано с тем, что разъяснительная работа в целом ряде областей усилилась. В Саратовской области Комитетом по делам несовершеннолетних при правительстве области были разработаны рекомендации, которые разосланы во все учреждения, включенные в работу по профилактике домашнего насилия, расследованию таких случаев.