Сравнительный анализ олигархический корпоративизм и государственный патернализм

Иными словами с одной стороны, происходящие сейчас трансформации, проявляющиеся в виде мощных протестных движений, охвативших различные регионы и группы стран, есть реакция на то, что политолог Адриан Пабст называет «сговором между большим правительством и большим бизнесом»⁹. Собственно, это и привело к возникновению особой системы, которая приватизирует прибыль, национализирует убытки и возлагает риски на общество. А система, в свою очередь, лишь усугубила уже существовавшее неравномерное распределение доходов и имущественное неравенство, увеличила бедность в развивающихся странах.

С другой стороны, и об этом свидетельствует  мирохозяйственная практика последних  лет, объектами управления для этой классовой прослойки («корпорация транснациональной финансовой олигархии») становятся не только привычные социальные группы и сообщества, но и целые государства и регионы — при полном пренебрежении государственным суверенитетом и цивилизационными особенностями.

Что же характеризует эту «глобальную корпорацию финансовой олигархии»?

Прежде всего, ее особенностью является интернационально-глобалистский характер - за последние десятилетия ХХ века финансовое сообщество сосредоточило в своих руках закритическую массу мирового богатства, прежде всего финансового капитала. Именно по его конкретным планам и исключительно в его интересах осуществляется глобальная миграция реальной экономики, влекущая за собой самое массовое со времен Великой депрессии обнищание среднего класса западных стран, рост социального напряжения и многочисленные межэтнические конфликты.

Руководитель американской социологической ассоциации Крейг Калхун пишет: «Как могли неоклассическая и иные школы экономики так долго настаивать на моделях, в основе которых находились репрезентативность и рациональность игроков, гладкие графики и длительный беспроблемный рост? Действительно ли маклеры и менеджеры на Уолл-стрит верили во все это очковтирательство про новые инструменты снижения риска или они на самом деле знали о близком крахе, но уверовали, что они настолько ловки, что все равно выплывут успешнее других? Несомненно, одной из черт времен пузыря был наем массы одаренных студентов лучших университетов в инвестиционные банки и вовлечение их в мир игры в покер всю ночь напролет, риска, ставшего удовольствием, неприязни к риск-менеджменту и регулированию и бесконечной приятной уверенности в том, что они достаточно умны не только для того, чтобы заслуженно получать абсурдно большие зарплаты за минимально продуктивную деятельность, но и для того, чтобы вовремя выйти из финансовой пирамиды»¹⁰.  Владимир Якунин утверждает, что глобальная финансовая корпорация практически полностью присвоила себе право на информационно-управляющие системы (традиционные СМИ, интернет, специальные и общественные сети), которые в последнее время уже начинают осознаваться как совсем не безобидные носители информации даже на родине интернета — в США.¹¹

Анализ происходивших и происходящих в мире событий позволяет выявить  ключевые цели финансовой олигархии в современных условиях.

Ее основная цель с точки зрения Владимира Якунина — достижение полной и безоговорочной победы «мира потребительства» как унифицированного материала для моделирования будущего глобального гражданского общества¹².

В то же время, в треугольнике отношений между некоммерческими организациями, государством и бизнесом определяющая роль принадлежит государству. При этом вряд ли необходимо доказывать, что ресурсы бизнеса, несопоставимые с ресурсами негосударственных некоммерческих объединений, дают ему неоспоримые преимущества в отстаивании своих интересов в коридорах государственной власти. Иными словами, в этом треугольнике положение некоммерческих организаций оказывается заведомым проигрышным, - если рассматривать его изолированно, вне политического контекста, вне других механизмов взаимодействия государства и общества, политической системы в целом.

Существуют различные  подходы к оценке политического  режима, сложившегося в России сегодня, и тенденций его эволюционирования. Все чаще можно слышать о формировании российской модели корпоративизма. «Возникла, укрепилась, оформилась новая модель государства, - заявил, к примеру, оставивший накануне Нового года пост советника Президента РФ А.Илларионов. -  Государство стало корпоративистским»¹³. Что это означает и так ли это? Если так, то хорошо это или плохо, в том числе для развития НКО?

Представляется достаточно очевидным, что в сегодняшней России корпоративистская  составляющая политической трансформации  проступает все более отчетливо. Наиболее наглядное ее проявление видится в формировании при государственном участии гигантских монополий в решающих сферах отечественного производства: Газпром, Роснефть, Рособоронэкспорт, ОАО «Российские железные дороги» и т.п. Не менее известны связи АФК «Система» В.Евтушенкова, компании «Интеко» Е.Батуриной и др. с руководством столицы. При этом усиливается не только влияние государства в соответствующих отраслях, но и, наоборот, корпоративное влияние на государство. Представители крупного бизнеса становятся частью политической элиты либо непосредственно, в качестве, например, губернаторов (Красноярского и Приморского краев, Чукотского автономного округа и т.п.), либо через своих «представителей» (например, в депутатских фракциях Государственной Думы РФ). «Пропуском» при этом, разумеется, служит политическая лояльность, но это ограничение оставляет достаточный простор для эффективного представительства корпоративных интересов. Так что во многих конкретных ситуациях трудно бывает понять, в чьих интересах решаются принципиальные для страны и монополий вопросы: государства или этих компаний. Современное экспертное сообщество демонстрирует неоднозначное отношение к этой тенденции, в зависимости от понимания сути корпоративизма.

Реальная проблема видится не в  самом по себе корпоративизме и корпоративном представительстве в органах государственной власти, а в деформации структуры политической обратной связи. В политической системе любого общества тем или иным способом реализуются три канала политического опосредования. В современных государствах интересы значимых социальных групп, корпоративные и территориальные интересы представлены в органах государственной власти соответственно через партии, группы давления и механизмы территориального представительства. В сложносоставных обществах, к которым относится и Россия, баланс интересов значимых этнических и конфессиональных групп может быть поддержан, кроме того, институтами сообщественной демократии. Формы реализации этой модели в ряде европейских стран исследованы известным американским политологом А.Лейпхартом¹⁴. Примером такого института может служить и верхняя палата советского парламента - Совет Национальностей, в котором были определены постоянные квоты для каждой из союзных и автономных республик, автономных областей и округов.

Существуют партии, призванные представлять интересы значимых социальных групп (упрощенно  названные социальными  интересами), территориальное представительство  реализуется через Совет Федерации  и Государственный совет. В отсутствие закона о лоббизме группы давления действуют в значительной мере за пределами правового пространства, за исключением крупных корпораций, взаимодействие которых с государством институировано косвенно, в форме государственного участия в капитале и управлении корпорациями, с одной стороны, и корпоративного представительства в органах государственной власти, с другой.

Политические процессы, доминирующие в России, неумолимо затягивают ее в корпоративистскую колею. В  силу причин объективного и субъективного  порядка за годы перестройки и реформ в стране так и не сформировалась партийная система, реализующая политическую обратную связь. Сказался целый ряд обстоятельств, среди которых основные - это незавершенное социальное структурирование общества, продемонстрированная партиями неспособность отстоять интересы избирателей перед лицом исполнительной власти, политическая апатия населения, низкая популярность лидеров¹⁵. Так и не сформировавшись, партийная система во второй половине 90-х годов испытала глубокий кризис, выразившийся, прежде всего, в устойчивом падении доверия к партиям со стороны избирателей, фиксируемым многими социологическими исследованиями. Выборы 1999 года, по итогам которых номенклатурные, по сути своей, объединения («Единство», «Отечество - вся Россия», «Народный депутат» и «Регионы России») получили большинство депутатских мест в Государственной Думе, а тем более последние выборы, когда «партия власти» получила конституционное большинство, убедительно показали: общество, обоснованно отождествившее российскую модель демократии с хаосом, вручило власти мандат на установление порядка с опорой на административный ресурс¹⁶.

На сегодняшний день завершился процесс партийного строительства, стратегия которого была сформулирована еще в 2002 г. нынешним Председателем Комитета Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций, членом Генерального совета «Единой России» С.Поповым.

На этом фоне в качестве эффективного механизма политической обратной связи на первый план выходит лоббизм. При чем естественное преимущество получают группы интересов, располагающие наибольшими ресурсами. Интересы мелкого и среднего бизнеса, а тем более негосударственных некоммерческих объединений отходят на второй план. Корпоративистская составляющая политической трансформации не может не вступать в противоречие с потребностями гражданского общества, структуры которого не располагают пока достаточными организационными и материальными ресурсами ни для того, чтобы государство видело в них полноценного партнера, ни для эффективного отстаивания своих интересов.

Вряд ли можно обнаружить сегодня убедительные признаки того, чтобы Россия двигалась в сторону  корпоративистской демократии современного европейского образца, где корпоративистская  составляющая политической обратной связи уравновешивается эффективным представительством социальных и территориальных интересов, а этно-конфессиональное представительство не столь актуально. Было бы преувеличением утверждать, однако, и обратное, - что вектор политической трансформации российского общества указывает на Италию 30-х годов. Российский корпоративизм имеет свои корни и при всех его издержках, надо полагать, является неизбежным, но ограниченным по времени и возможностям этапом становления нового, более привлекательного и эффективного политического устройства, которое даст простор формированию и развитию форм общественного самодвижения.

Тем более заслуживают  поддержки и поощрения усилия тех, кто уже при нынешних условиях участвует в формировании негосударственных  некоммерческих объединений и других структур гражданского общества, а также создает условия для их эффективного функционирования. Это - работа на будущее. Сегодня их усилиями формируется задел общественной самоорганизации, необходимой предпосылки выхода страны на траекторию устойчивого демократического развития.

2. Патернализм в современном мире

2.1  Трактовка  и исследования термина «патернализм»

Термин «патернализм»  применяется в различных областях знания в самых различных смыслах. Его содержательное наполнение включает и наиболее общие взаимоотношения между сложными составными субъектами (например, государство), и отдельные варианты властных и производственных взаимоотношений, и непосредственные межличностные взаимодействия. Такой разброс значений может быть объяснен тем, что ученые-гуманитарии опираются на концепты, сформулированные в разных научных областях гуманитарного знания, в разных научных дисциплинах.

Попытаемся прояснить  концептуальное использование термина  «патернализм». Для этого обозначим  основные подходы к его трактовке и исследованию.

Целостное понимание  патернализма присутствует в философии. Философское направление в изучении патернализма апеллирует к большой европейской традиции: И. Канту, В. фон Гумбольдту, Дж. Миллю и др. Главными сюжетами в работах современных теоретиков патернализма Дж. Дворкина, Дж. Фейнберга, С. Ли, Р. Картер и др. остаются возможность соединения патернализма как принуждения и свободной воли индивида, границы допустимого вмешательства в личную жизнь иных лиц, условия совмещения государственного патернализма с демократическим режимом. Для последователей Дж.Ст. Милля патернализм – зло, поскольку ограничивает личную свободу индивида.

Особая трактовка термина  свойственна исторической науке, в  рамках которой, заметим, он впервые возник. Патернализм в исторической науке обозначает специфический тип властных отношений, устанавливаемых добровольным и договорным путем внутри государства между его жителями, имеющими разные правовые статусы. Т. Моммзен, Э. Гиббон, связывают патернализм с некоторым типом гражданских отношений между римскими pater familia и clients, жизнь которых в общине зависела от личного покровительства одного из граждан. Ф. де Куланж, Н.П. Павлов-Сильванский, С.М. Соловьев рассматривают существование схожих феноменов (патронат, заклад, коммендация) в феодальном обществе. Их традиция продолжена в исследовании патернализма в николаевской России Т.Ф. Ермоленко. Историко-культурологические работы А.Я. Гуревича, Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффа, Ф. Арьеса создают канву для реконструкции явления в разные периоды средневековья.

В зарубежной социологической  науке перемещение темы патернализма с периферии научного знания в  фокус активного изучения происходит в середине 60-х гг. ХХ века. Концептуальный и прикладной анализ явления представлен в работе С.Н. Айзенштадта и Л. Ронигера, определивших его как форму ритуализированных личных отношений. Его основная миссия – поддерживать механизмы социального контроля и смягчать напряженность и конфликты в расколотых обществах. Источником для возникновения таких отношений является недостаток доверия в межличностных контактах. Этой теории присуще некоторое внутреннее противоречие: рассматривая патернализм как современный общесоциальный феномен, они, тем не менее, ограничивают область его проявления странами третьего мира. Заметим, что и другие ученые склонны исследовать патернализм на периферии современного западного общества (П. Акерс, Э. Грин, Б. Арици, С.К. Чанг, Дж. Фокс, П. Кинстон, Н.Маранцидис, Дж. Мавроматтис)¹⁷.