Политическое лидерство

Так, правитель является связующим  звеном между Небесной и Земной сферами, проводником божественной высшей воли и одновременно ответчиком перед ней за благополучие своего народа. Политический лидер - гарант стабильности государства, надсоциальная сила, воплощение закона для всех, верховный арбитр, выразитель общих интересов. Он мудр, проницателен, справедлив и милосерден. Им может стать только победитель. «Авторитет» («харизма») такого государственного лидера аксиоматичен и неоспорим, поскольку его власть дарована Создателем и не терпит критики.¹⁷

Таким образом, мы можем наблюдать, что архаические структуры сознания оказывают безусловное влияние на их восприятие российским населением через мифологическую апперцепцию авторитета политического лидерства как лидера-героя, лидера-защитника, лидера- борца.

Дополняет модель политического лидерства  в России и особый, синкретический тип современной политической культуры, в котором смешались византийские политико-культурные традиции, а также элементы восточной и европейской форм государственного управления.

В результате этого Российское государство  исторически стало принадлежать к странам, которые ориентированы на государство больше, чем на общество. Русское общество по традиции недостаточно автономно и независимо, в нем отсутствует коллективистская форма организации, а граждане оставлены на милость и/или немилость государства и всесильных политиков. Это послужило укоренению среди населения убеждения в необходимости сильной государственной власти. В этой связи одной из отличительных черт политической власти в стране была и остается ее авторитарность. Государство контролирует общество путем целенаправленного формирования в стране таких социально-экономических, политических и культурных условий, при которых жизнедеятельность и развитие как отдельного индивида, так и народа в целом оказываются поставленными в прямую зависимость от соответствующей государственной политики.

Под воздействием данных факторов в  российском менталитете укоренились такие политические ценности, как высокое значение лидера в государстве и в истории народа, который должен быть посредником между обществом и властью, несомненный властный авторитет лидера, формирующийся на религиозных основах православия (то есть фактически «обожествление» правителя), апелляция в первую очередь к обычаю, а не к правовым нормам, терпение и подчинение, главенствующая роль элит и многое другое¹⁸.

В свою очередь, от западных цивилизаций  современная Россия переняла такие  политико- культурные ценности, как: государство - гарант прав и свобод личности, индивидуализм, плюрализм, индустриальный тип производственных отношений и другие.

Подводя итог, можно констатировать, что в России к политическому  лидеру, согласно отечественной политико-культурной традиции, предъявляются следующие требования. Прежде всего российский политический лидер должен проявлять себя как компетентный государственный деятель. В то же время традиционно в России политическому лидеру для того, чтобы получить поддержку со стороны общества, то есть пользоваться безусловным авторитетом, следует обладать одновременно и высокими нравственными качествами, соответствующими православным ценностям, являющимся актуальными для российского государства и граждан в соответствующий исторический период.

В целом, на Западе, в странах арабо- исламского мира и в России сформировались различные модели политического  лидерства. В западных странах политическое лидерство, несмотря на «дуалистичность формирования и реализации политического процесса», носит ярко выраженный светский характер. В исламских государствах политическое лидерство базируется на религиозной основе. В России модель политического лидерства представляет собой некое сочетание светского и религиозного компонентов.

Вместе с тем особенности  формирования, характер и форма политического  лидерства, а также функции и  предназначение, опирающееся, в том числе, и на общественное мнение, непосредственно зависят от модели политической культуры, политического строя, аксиологического и религиозного факторов, которые оформились и существуют в том или ином государстве. При этом именно религиозный фактор играет основополагающую роль в процессе формирования политической культуры, а также, бесспорно, имеет важное значение в области эволюции особенностей содержания политического лидерства как в России, так и за рубежом¹⁹.

В начале 1990-х гг. либеральная идеологическая установка наиболее активной части российской политической элиты и ее лидеров диктовала строго определенное направление первоначального институционального выбора. Последний был ориентирован на модель «слабого» государства, характерную для США и Англии. Приоритетные направления такой политической модернизации: минимизация роли государства, прогрессирующая федерализация (которая приняла в первое время неуправляемую форму), реформирование командно-административной системы управления, опора на гражданское общество.

Однако уровень развития гражданского общества и сферы публичной политики в целом, специфика российского  государственно-политического устройства, исторически сложившаяся политическая традиция, очевидные внутренние и внешние угрозы безопасности не отвечали данному выбору и/или способам и скорости его воплощения.

Идеология преобразований, которая  направляла действия российской политической элиты и политических лидеров, находящихся у власти, и ориентированная на модель «слабого» государства, столкнулась с корпоративными интересами экономической элиты, инерцией политической традиции, насущными задачами институционального строительства. В результате в 1990-е гг. сформировалась противоречивая государственно-политическая система, сочетавшая элементы «сильного» и «слабого» государства. Модели «сильного» государства отвечала система суперпрезидентской власти, обладавшая всей ее полнотой без сколько-нибудь реального противовеса со стороны представительной власти и судебной системы. Модели «слабого» государства соответствовало наличие пространства публичной политической и относительно свободной экономической деятельности, которая затруднялась прежде всего отсутствием на начальном этапе реформ необходимых институциональных и организационных основ.

Выбор российской правящей политической элитой в начале реформ институционального дизайна, основные ее действия по выстраиванию новой политической системы диктовались, по нашему мнению, поверхностно воспринятой либеральной доктриной без сколько-нибудь серьезного учета специфики социально-экономического, культурно-ценностного, институционального и ситуационного контекста преобразований. Помимо идеологических предпосылок действия элиты определялись ее корпоративными интересами.²⁰

Несформированность гражданского общества выразилась, помимо прочего, в отсутствии моделей устроения социума, альтернативных господствовавшей: элита не смогла предложить стратегический план преобразования российского общества, сходный по своим интенциям с появившимися, например, в Германии или Японии на рубеже XIX и XX в. Недостаток собственных оригинальных идей, а также историческая склонность части политического класса России к резонерству и определили выбор неолиберальной модели трансформации общества.

В 1998-1999 гг. политический и экономический кризис в стране достиг предельной остроты. В данной ситуации та часть российской политической и экономической элиты, которая контролировала администрацию президента и правительство, осуществила быструю и неожиданную для политических соперников смену первого лица государства. Имидж Путина как энергичного «антикризисного управляющего», выступившего с консолидирующими элиту и население лозунгами, отвечал настроениям значительной части россиян, уставших от десятилетия болезненных и бесплодных реформ, напуганных терактами в Москве и других городах. Пришедший к власти Путин формально был преемником Ельцина, однако по основным политико- имиджевым характеристикам воспринимался абсолютным большинством народа как «антиельцин».

Помимо традиционной мобилизации административного ресурса, активного применения политических технологий и СМИ, существенную роль сыграл чисто личностный фактор. Был задан принципиально новый образец и стиль политической деятельности: подчеркнуто деи- деологизированный, деловой, консенсусный по отношению к внутриполитическим контрагентам и жесткий по отношению к внесистемным политическим акторам. С политической сцены вытеснены наиболее одиозные фигуры прежнего политического режима (Б. Березовский, В. Гусинский), один из трех ведущих телевизионных каналов получил новых собственников, лояльных новому политическому режиму, на центральных каналах развернута целенаправленная работа по информационной поддержке политики нового президента. Были осуществлены меры по укреплению так называемой вертикали власти (учреждение федеральных округов, изменение механизма формирования верхней палаты парламента) - федеральная структура получила скрепляющий в единое политическое целое институт, противоборствующий тенденции к федерализации государства. Проводилась активная открытая и закулисная работа по налаживанию контактов с региональными элитами, губернаторами, позволившая консолидировать большую часть российской элиты в рамках установившегося политического режима. В этом русле политические оппоненты Кремля в лице промосковской элиты также были инкорпорированы в новообразованную единую политическую коалицию.

При активном использовании административного  ресурса и политической поддержке набравшего популярность президента создана новая, чрезвычайно мощная партия власти. Осуществлению асимметричной консолидации большей части российской элиты вокруг Центра способствовала начавшаяся вторая чеченская военная кампания. Угрозы терроризма стали поводом и оправданием более жесткой централизаторской политики нового режима. Поддержку у населения и некоторых региональных элит получил курс на «равноудаление» олигархов.

Несмотря на то, что курс на «равноудаление»  олигархов не был проведен последовательно, тенденция к «приватизации государства», существовавшая в период режима Ельцина, свернута.²¹

Таким образом, со сменой режима произошла смена основной модели государства, на которую ориентированы проводимые политические преобразования. Государство вновь стало утверждаться как центральный политический институт и единственный реальный агент политических изменений в соответствии с политической традицией и политической ситуацией — снова стало «сильным», что нашло поддержку у большей части населения. Усилилась координация действий между различными уровнями и структурами исполнительной власти, последняя, задействовав имеющиеся административные ресурсы, восстановила свое главенство среди региональных властей.

По мнению А. Турена, масштабные политические трансформации должны производиться  государством постольку, поскольку только в государственной сфере возможна «поддержка идентичности социального целого в его движении от прошлого к будущему». Природа и смысл гражданского общества совершенно иные - гражданское общество, которое представляет собой естественное поле множественности мозаичных конфликтов и переговоров, не может выполнять жизненно важную функцию сохранения социально-исторической идентичности. Данное мнение спорно: институциональное строительство не может не опираться на неформальные диспозиции отношений основных социальных сил, которые складываются и закрепляются традицией на уровне гражданского общества или общества и культуры в целом, хотя для России аргумент в пользу этатистской модели модернизации актуален.

Однако возникает проблема наличия конкретной политической силы и лидера, выступающих от имени государства в качестве проводника политических преобразований, и - в случае наличия таковых - проблема доверия гражданского общества политическому лидеру и возглавляемой им политической силе.

 Существует точка зрения, согласно которой в социально-политических макропроцессах (модернизация и т.п.) не следует преувеличивать волюнтаристскую составляющую и полагаться на действия акторов на политической сцене. Несмотря на политическую волю, присутствующую во всяком изменении, модернизация носит скорее структурный характер. Модернизации вызваны насущностью изменений, которые объективно созрели внутри старого режима или старой системы. «Если государство при прежнем режиме относилось к разряду «сильного», то после периода революционной ломки и несмотря на революционный волюнтаризм его структура вновь выстроится, сохраняя характеристики сильного государства»²².

Именно это произошло и происходит в современной России: волюнтаристски введенная модель «слабого» либерального государства по причине несостоятельности в российском контексте и под воздействием многочисленных внутренних и внешних причин и даже угроз сменилась моделью «сильного» государства. Следует подчеркнуть, что, несмотря на «структурную заданность» модернизации моделью «сильного» государства, как раз волюнтаристский фактор имел существенное значение в перипетиях российских политических трансформаций.²³

На наш взгляд, возврат к модели «сильного» государства произошел во многом вне логики развития событий: в условиях кризиса совершилась передача, но не смена власти. После смены новый политический деятель и пришедшая с ним команда инициировали и стали энергично проводить новый курс, получивший беспрецедентную с момента начала преобразований поддержку.