Политический сыск России: история развития и становления

Подавляющее большинство документов, поступающих в отдел на исполнение, было связано с выступлениями студентов, созданием и деятельностью социал-демократической партии, и партии социалистов-революционеров, нарастающим рабочим движением. Весь этот материал надо было организовать, систематизировать с тем, чтобы он стал надежной документальной основой работы Отдела. Именно Ратаеву выпала непростая задача разработки номенклатуры дел, их индексации. Уточненная позднее система шифровки дел сохранена в своей основе до нашего времени.

Как одно из основных политических подразделений Департамента полиции Особый отдел обязан был реагировать на все проявления политической активности во всех слоях населения. Первоначально основное внимание уделялось нараставшему студенческому движению. Заводились дела не только на отдельных наиболее активных представителей студенчества, но и на целые университеты, институты, курсы, группы лиц, связанные со студенчеством. Только в 1898 г. было заведено более 300 дел по студенческому движению. Однако по мере роста организованного рабочего движения, возникновения социал-демократической партии, партии эсеров в Отделе активизируется работа по организации политического сыска в этом направлении.

В этой связи наибольший интерес представляет, пожалуй, использование Ратаевым Летучего отряда филеров, существовавшего при Московском охранном отделении. Московская охранка становится чуть ли не главным действующим подразделением Департамента полиции. Руководитель Летучего отряда Е.П.Медников являлся штатным сотрудником Московского охранного отделения, его филеры проходили по штатам Московской полиции. Одновременно они действовали и по заданиям, которые получали от Особого отдела Департамента полиции. В 1900—1901 гг. Летучий отряд почти ежемесячно, а иногда и чаще посылается в те местности России, где возникает необходимость в установлении наблюдения. Между Москвой и Петербургом идет оживленная переписка. В связи с болезнью и отпуском по болезни Медникова бразды правления временно передаются его ученику, небезызвестному Л.П. Меньшикову. Именно в этот период начинается его активная, порой провокаторская деятельность. Впоследствии, уходя в отставку, он переправит за рубеж скопированные им в период его службы в Московском охранном отделении и Департаменте полиции секретные и совершенно секретные материалы. Этими документами он поделится с В.Л. Бурцевым. В период 1925 — 1932 гг. выйдет три тома (4-и части) его сочинений «Охрана и революция. Из истории тайных политических организаций, существовавших во времена самодержавия». Но в 900-е годы он преданный служащий, чиновник особых поручений Московского охранного отделения. В фондах этого учреждения сохранились телеграммы, подписанные директором Департамента полиции С.Э. Зволянским, заведующим Особым отделом и Л.А. Ратаевым, в которых они просят московского обер-полицмейстера, при котором находилось Московское охранное отделение12, командировать отряд филеров и его руководителя в разные города России. Кроме официальных донесений по результатам наблюдения, Меныциков пишет лично на имя Ратаева обширные записки и о принимаемых мерах. Одно из таких дел, хранящихся в фонде Особого отдела, связано с изданиями «Искры» и «Зари», называется «Агентурные сведения чиновника особых поручений Московского охранного отделения Л.П. Меныцикова».

В результате деятельности Летучего отряда и донесений ГЖУ Особый отдел был неплохо информирован о событиях в стране и прилагал немало усилий к активизации политического сыска на местах, являясь инициатором проводимых акций. Сотрудники Летучего отряда становятся порой не только наблюдательным, но и исполнительным органом Департамента. В январе 1901 г. Департамент просит командировать Меныцикова в Вильну «для ознакомления на месте с результатами наружного наблюдения филеров Летучего отряда Департамента полиции и данными секретного наблюдения для предстоящей ликвидации»13 в том же январе, 26 числа Ратаев посылает «совершенно секретно» на имя варшавского обер-полицмейстера телеграмму: «Ввиду предстоящей в ближайшем будущем общей ликвидации революционных групп в Северо-Западном крае и в С.-Петербурге, Департамент полиции признает необходимым одновременно» провести аресты по результатам наружного наблюдения, проводимого «с лета минувшего года в г. Варшаве филерами Летучего отряда Департамента полиции»14.

По телеграммам Ратаева в марте 1901 г. представители Летучего отряда направляются в Нежин, где при арестах были обнаружены типографские принадлежности и нелегальная литература; 19 марта состоялась поездка в Минск, 2 мая в Ярославль, в июне Меныциков и офицер Московского охранного отделения А.И.Спиридович командируются в Вильно, а в сентябре в г. Козлов, в ноябре в Полтаву, в декабре совершается объезд ряда южных городов России15. В одной из статей в «Былом» говорится, что собранная Меньшиковым информация позволила «ликвидировать» 13 революционных кружков.

Несмотря на, казалось бы, столь внушительные результаты, Ратаев явно обеспокоен положением дел, как оно начало складываться к 1902 г. Проанализировав работу Отдела и положение в стране, он приходит к выводу о необходимости существенной реорганизации политической полиции и обращается к директору Департамента полиции А.А.Лопухину с соответствующими предложениями. Само использование им Летучего отряда и служащих Московского охранного отделения вызывалось слабостью постановки политического сыска на местах и тем, что собственные силы и штат Особого отдела были явно недостаточны.

В феврале, марте, июле 1902 г. Ратаев пишет на имя Лопухина докладные записки, в которых высказывает свое понимание ситуации и вносит конкретные предложения по реорганизации политической полиции. Наибольший интерес вызывает «Записка о революционном движении в Империи». Ее можно было бы назвать «предложениями по реформированию общей и политической полиции в связи с растущим революционном движением»16. Датирован этот документ 2 февраля 1902 г.

В докладной говорится о «росте революционного движения» и о «бессилии» многочисленной полиции России.«Революция идет вперед, — писал Ратаев, — захватывает все более и более обширные слои общества, изобретает новые формы: правительство же пользуется для противодействия ей все теми же старыми способами, пригодными быть может лет сто назад...». Начавшиеся в 1899 г. «студенческие волнения, стачки, забастовки, — пишет он, — застигли высшую администрацию провинциальных городов совершенно неподготовленной к борьбе».

«Существует масса полиции, — добавляет он, — общая, земская, сыскная, секретная, политическая, железнодорожная — все они в лучшем случае друг другу только мешают, а подчас и противодействуют и нет ответственного лица, которое бы их объединяло, руководило их действиями и направляло к общей цели»17.

«Потребности настоящего времени, казалось бы, вызывают необходимость сосредоточения разнородных полицейских функций в одних руках. Таким объединяющим центром должен явиться несомненно губернатор как лицо, несущее ответственность за сохранение в губернии общественного спокойствия и порядка»18.

Ратаев считает необходимым провести реорганизацию политической и общей полиции, предлагает пути их объединения и реформирования жандармского управления, полагая, что первый шаг в этом направлении был сделан в 1880 г. Лорис-Меликовым, когда было упразднено III Отделение «Настоящий хозяин в губернии — губернатор очень часто бывает не в курсе дел о революционном и оппозиционном движении», — писал он, — в то же время начальник губернского жандармского управления прекрасно осведомлен и все знает о внутреннем положении в губернии, но не имеет власти и возможности для своих действий».

Однако, докладной записке не был дан ход. Директор Департамента полиции А.А.Лопухин, прочитав, наложил резолюцию: «Возвратить в Особый отдел»19.

Едва ли Лопухин был прав, налагая такую резолюцию. В период нараставшего революционного движения объединение усилий малочисленных общей и политической полиции наверняка было бы для режима целесообразным. Однако, как юрист, больше знакомый с правовой стороной вопроса, Лопухин явно недооценивал вопросов организации работы политического сыска. Примечательно, что несколькими годами позже он сам написал докладную записку о многообразии полиции и необходимости дальнейших изменений в ее структуре20.

Стоит отметить также, что четыре года спустя, уже в ходе революции, когда Столыпин провозгласил необходимость реформ и, в частности реформу полиции, была создана упоминавшаяся выше Комиссия сенатора Макарова по реформе полиции21 и вопрос о слиянии общей и политической полиции вновь и довольно остро был поставлен на повестку дня.

Одновременно Ратаев в своих записках (часть которых сохранилась в черновом варианте) ставит вопрос об увеличении штата Особого отдела. 
«Ближайшее назначение отдела, — указывалось в его докладной записке по этому вопросу, — противодействие существующим в империи революционным и оппозиционным движениям, усиление коих за последнее время требовало усиления политического розыска и наружного наблюдения, а также развития внутренней и заграничной секретной агентуры. В соответствии с расширением деятельности органов политического сыска увеличился и объем деятельности Отдела. И так как за последнее время деятельность противоправительственных элементов усилилась до небывалых размеров, а практикуемые ими способы борьбы усовершенствовались, то и Особый отдел должен быть усилен в личном составе настолько, чтобы иметь «возможность путем быстрой и тщательной обработки материала, доставляемого наблюдательными органами и секретными агентурами, оказать действительное противодействие революционному и оппозиционному движению »22.

Предвидя переход к более острым формам политической борьбы, автор говорил о необходимости того, чтобы «личный состав и в количественном и качественном отношении представлялся настолько удовлетворительным, чтобы, кроме выполняемой работы, мог бы выдерживать осложнение политических событий»23.

Пытаясь обосновать необходимость расширения штатов Отдела, он пишет: «... деятельность розыскных сил, вызываемая тяжелыми обстоятельствами переживаемого времени — брожением в русском обществе — за последние годы значительно расширилась... Интенсивность развития русского революционного и оппозиционного движения и постепенное совершенствование противоправительственных элементов в способах политической борьбы, побуждают правительственные органы к не менее энергичному и действенному противодействию, вполне отвечающему обстоятельствам времени».

Указывая далее на рост предъявляемых к Отделу требований, Ратаев заявляет, что «заваленный массой канцелярской работы (Отдел. — З.П.) Положительно не в состоянии отвечать своему назначению в той мере, в какой это представлялось бы желательным...»24 В записке подробно говорится о штатах Отдела, направлениях работы, на первое место среди которых он ставит выяснение степени политической благонадежности педагогического персонала ряда высших и средних учебных заведений. Ставится также вопрос о необходимости усиления заграничной агентуры, наблюдения за частной перепиской.

Службы наружного наблюдения, как достаточно налаженной и хорошо организованной, он предпочитает не касаться. Не уделяет он сколько-нибудь существенного внимания и секретной агентуре.

В целях более успешного выполнения своих обязанностей, подчеркивал Ратаев, сотрудники должны быть осведомлены о существующих революционных партиях, их программах и должны иметь возможность «быть ознакомленными со всеми новейшими явлениями общественной жизни и могли стоять на уровне современного течения и развития общественной мысли...» Для этого, пишет он, необходимо не только провести каталогизацию и привести в порядок имеющуюся библиотеку революционных изданий, но и систематически пополнять ее новейшими материалами.

Интересна заключительная часть его докладной, которая указывала на то, что Ратаев не обольщался относительно реакции начальства на его предложения.

«Лично о себе считаю излишним что-либо сказать, — пишет он, — так как полагаю, что за 20 лет совместного служения Ваше Превосходительство успели достаточно ознакомиться с моими служебными качествами и присущими каждому человеку недостатками. Могу добавить лишь одно, что лишь по мере роста дела, несоответствующего наличным силам Отдела, к непосильному труду присоединяется еще горькое сознание, что все делается не так, как бы хотелось и как того требует серьезность лежащей на мне задачи»25.

Реорганизация Отдела, на которой настаивал Ратаев, была все же проведена, хотя и в гораздо более урезанном варианте.

Сгруппировав направления работы, он создал в Отделе четыре структуры, которые стали называться «столами», при этом несколько сместился акцент в направлении всей работы. Первый стол, который возглавил И.А.Зыбин и в котором работали еще три человека, занимался вопросами расшифровки как служебной, так и перехваченной революционной переписки. Перлюстрацией Зыбин будет заниматься вплоть до Февральской революции. Его знания и опыт будут использованы и в советское время. Второй стол возглавил Н.А.Пешков. Это работа целиком и полностью связана с заграничной агентурой. Третий стол возглавил В.Д.Зайцев — в его функции входило наблюдение за высшими и средними учебными заведениями, разработка секретных сведений, относящиеся к учащимся. Четвертый стол возглавлял Г.Трутков — он занимался перепиской по розыску, по данным наружного и секретного наблюдения»26.

Стоит отметить, что в этот период не только в Особом отделе, но и в Департаменте в целом не придавали большого значения секретной агентуре. Основная работа с ней шла в Московском охранном отделении и в Заграничной агентуре. Сохранились назидательные письма Ратаева тогдашнему начальнику Московского охранного отделения С.В.Зубатову по вопросу внутренней агентуры и взаимоотношений с ней. Упрекая Зубатова в излишней конспирации по отношению к Департаменту полиции и к нему лично, Ратаев пишет: «Агентура вещь прекрасная, но не надо забывать, что она все-таки не цель, а средство»27.

При всем том, именно Ратаев в течение довольно продолжительного времени «вел» самого известного в дореволюционной России секретного сотрудника Евно Азефа. Сохранилось 95 писем-сообщений Азефа Ратаеву28. Азеф в достаточной степени доверял и Зубатову, и Ратаеву, однако, заботясь о своей безопасности, не уставал напоминать об осторожности использования его сведений. В этой связи интересно сообщение Азефа от 4/17 июня 1902 г. из Берлина Ратаеву, в котором он, в частности, пишет: «Одновременно с покушением на Плеве готовится таковое же на С.В.Зубатова. Все это мне известно достоверным образом. Нечего мне, конечно, напоминать о том, что мои сведения должны Вам служить как средство предупреждения, но не пользоваться моими данными на допросах, как это обыкновенно делается. Малейшая неосторожность может тотчас обнаружить наши сношения, важность которых для Вас в данное время должна быть более, чем очевидной»29.

Напоминание Азефа об «осторожности», конечно, отнюдь не случайно. Во взаимоотношениях между секретным сотрудником и лицом, которое его «вело», всегда присутствовал элемент риска, причем рисковал не только секретный сотрудник (чему нагляднейший пример судьба самого Азефа и многих секретных сотрудников), но и офицер охранки. Недаром в инструкциях по работе с секретной агентурой указывалось и особо подчеркивалось, что «вести» агента должен сотрудник полиции, но ни в коем случае не наоборот. О том, что такого рода предупреждения были не лишними, свидетельствуют случаи, когда даже достаточно опытные представители политического сыска доверялись своей агентуре и жестоко поплатились за это. Примеры — убийство в декабре 1883 г. инспектора секретной полиции Г.П. Скандракова народовольцами С. Дегаевым (секретный сотрудник), В. Конашевичем и Н. Стародворским на квартире Дегаева. Другой пример — гибель на квартире, оборудованной секретным сотрудником Петровым, начальника Петербургского охранного отделения Карпова30.