Жизнь и творчество А.Н. Островского

День  за днем трудился он над планом своей  трагедии. То начинал ее диалогом двух старух, прохожей и городской, чтоб рассказать таким образом зрителю о городе, о его диких нравах, о семье купчихи-вдовы Кабановой, куда отдали замуж красавицу Катерину, о Тихоне, ее муже, о богатейшем в городе самодуреСавеле ПрокофьичеДиком и о прочем, что надо бы зрителю знать. Чтобы почувствовал зритель и понял, какие такие люди живут в том уездном приволжском городишке и как могла приключиться в нем тяжелая драма и гибель Катерины Кабановой, купеческой молодухи. То приходил он к выводу, что надобно развернуть действие первого акта не где-нибудь в ином месте, а только в доме того самодура Савела Прокофьича. Но и это решение, как предыдущее — с диалогом старух, —через некоторое время он бросил. Потому что ни в том, ни в другом случае не получалосьжитейской естественности, непринужденности, не было истинной правды в развитии действия, а ведь пьеса не что иное, как драматизированная жизнь. И в самом деле, ведь неторопливая беседа на улице двух старух, прохожей и городской, именно о том, что как раз надо бы непременно знать сидящему в зале зрителю, не будет казаться ему естественной, а покажется нарочитой, драматургом специально придуманной. Да и деть их потом будет некуда, этих болтливых старушек. Потому что впоследствии никакой они роли в егодраме сыграть не смогут — поговорят и исчезнут. Что же касается встречи главных действующих лиц у Савела ПрокофьичаДикого, то никаким натуральным способом нельзя их туда собрать. Истинно дик, неприветлив и хмур всему городу известный ругательСавел Прокофьич; какие у него могут быть в доме семейные встречи или веселые посиделки? Решительно никаких. Вот потому-то после долгих раздумий и решил Александр Николаевич, что начнет он свою пьесу в общественном саду на крутом берегу Волги, куда каждый ведь может зайти — прогуляться, подышать чистым воздухом, кинуть взгляд на просторы за речкой. Там-то, в саду, и расскажет, что надо бы зрителю знать, городской старожил самоучка-механикКулигинприехавшему недавно племяннику Савела Дикого Борису Григорьевичу. И там услышит зритель неприкрытую правду о действующих лицах трагедии: оКабанихе, о Катерине Кабановой, о Тихоне, о Варваре, сестре его, и о прочих. Теперь так построена была пьеса, чтобы зритель забыл, что сидит он в театре, что перед ним декорации, сцена, не жизнь, и загримированные актеры говорят о страданиях своих или радостях словами, сочиненными автором. Теперь точно знал Александр Николаевич, что увидят зрители ту самую действительность, в которой живут они изо дня в день. Только явится им та действительность озаренной высокою авторской мыслью, его приговором, как бы иною, неожиданной в своей истинной, еще никем не замеченной сути. Никогда не писал Александр Николаевич так размашисто и быстро, с такой трепетной радостью и глубоким волнением, как писал он сейчас “Грозу”. Разве только другая драма, “Воспитанница”, тоже о гибели русской женщины, но уж вовсе бесправной, замученной крепостью, написалась когда-то еще быстрей — в Петербурге, у брата, за две-три недели, хоть и думалось о ней чуть ли не два с лишком года. Так прошло лето, промелькнул незаметно сентябрь. А 9 октября поутру поставил наконец Островский последнюю точку в своей новой пьесе.

Ни  одна из пьес не имела такого успеха у публики и критики, как “Гроза”. Напечатана она была в первом номере “Библиотеки для чтения”, а первое представление состоялось 16 ноября 1859 года в Москве. Спектакль играли еженедельно, а то и пять раз в месяц (как, к примеру, в декабре) при переполненном зале; роли исполняли любимцы публики— Рыкалова, Садовский, Никулина-Косицкая, Васильев. И поныне эта пьеса — одна из сайых известных в творчестве Островского; Дикого, Кабаниху, Кулигина забыть трудно, Катерину —невозможно, как невозможно бывает забыть волю, красоту, трагедию, любовь. Услышав пьесу в чтении автора, Тургенев наследующий же день писал Фету: “Удивительнейшее, великолепнейшее произведение русского, могучего, вполне овладевшего собою таланта”. Гончаров оценил ее не менее высоко: “Не опасаясь обвинения в преувеличении, могу сказать по совести, что подобного произведения, как драмы, в нашей литературе не было. Она бесспорно занимает и, вероятно, долго будет занимать первое место по высоким классическим красотам”. Всем стала известна и статья Добролюбова, посвященная “Грозе”. Грандиозный успех пьесы увенчался большойУваровской академической премией автору в 1500 рублей. Он теперь по-настоящему стал знаменит, драматург Александр Островский, и к слову его прислушивается теперь вся Россия. Оттого, надо думать, и допустила наконец на сценуцензура любимую его комедию, не однажды обруганную, истомившую ему некогда сердце, — “Свои люди — сочтемся”. Впрочем, явилась эта пьеса перед театральною публикой искалеченной, не такой, как печаталась некогда в “Москвитянине”, а с приделанным наскоро благонамеренным концом. Потому что пришлось автору три года назад, при издании собрания своихсочинений, хоть и нехотя, хоть и с горькою болью в душе, но вывести все-таки на сцену (как говорится, под занавес) господина квартального, именем закона берущего под судебное следствие приказчика Подхалюзина “по делу о сокрытии имущества несостоятельного купца Большова”. В этом же году был издан двухтомник пьес Островского, в который вошли одиннадцать произведений. Однако именно триумф “Грозы” сделал драматурга поистине народным писателем. Тем более что эту тему он затем продолжал затрагивать и разрабатывать на другом материале — в пьесах “Не все коту масленица”, “Правда — хорошо, а счастье лучше”, “Тяжелые дни” и других. Достаточно часто нуждавшийся сам, Александр Николаевич в конце 1859 года выступил с предложением создать “Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым”, ставшее затем широко известным под названием “Литературный фонд”. И самстал проводить публичные читки пьес в пользу этого фонда. Второй брак Островского

Но  время не стоит на месте; все бежит, все меняется. И жизнь Островского  изменилась. Несколько лет назад  обвенчался он с Марьей Васильевной Бахметьевой, актрисой Малого театра, которая была моложе писателя на 22 года (а роман тянулся давно: за пять лет до венчания у них уже родился первый внебрачный сын), —вряд ли можно назвать полностью счастливым: Марья Васильевна сама была натурой нервной и не особо вникала в переживания мужа

Да  и сам он изменился. Морозною сединой  тронуло время его волосы и  широкую бороду, отяжелило походку, мучит одышкой, бессонницей, болью  в натруженном сердце. А ночью, в бессонницу, когда идут и идут пустые часы, частенько ему теперь вспоминается давно отмелькавшее, но по-прежнему дорогое. Друзья его юности вспоминаются, ушедшие навсегда, как навеки ушли и Любаша Косицкая, и Садовский. и Дриянский, и Добролюбов, и брат Сергей, и Некрасов. Как навсегда ушла Агафья и сын Алеша. Теперь пусть с усмешкой, но вспоминается и та привычная, та далекая, может быть и в самом деле счастливая, тихая, незаметная жизнь, какою прожилиони с покойной Агафьей в давно проданном отчем доме на Яузе, у Серебряных бань.

И что ему от того, если занимает он ныне, знаменитый драматург и бессменный председатель Общества русских драматических писателей, обширную, в девять комнат, квартиру уПречистенских ворот, недалеко от Кремля, в доме князяГолицына? ! Что ему от того, если в просторном его кабинете огромные светлые окна и потолок искусно расписан сценами из древнеримской истории, если ноги его ласкает пушистый медвежий ковер и все вокруг по желанию Маши жены, солидно и дорого, но не греет души? !

Разве что одно утешение — сельцо Щелыково. Там, в Щелыкове, всегда поджидает его простота сельской жизни на лоне не пышной, но милой природы, запах зелени и смолы, тихий рокот Куекши, и ночной соловей до туманного утра, и приятели-мужики по окрестным деревням с их неторопливой, умной беседой, и покой, тишина.... Только и этого частенько ему не хватает — тишины и покоя. Болеют дети, донимают безденежье, припадки истерики у жены, вспыльчивый, взбалмошный, непостоянный ее характер. И сил уже мало, ближе да ближе подбирается старость. Только не хочет с нею мириться все еще молодая душа, потому что полна она новых надежд, новых замыслов, новых раздумий о жизни. Если внимательно всмотреться в биографиюОстровского, то можно увидеть, что он много путешествовал: Пруссия, Италия, Чехия, Австро-Венгрия, но прежде всего — российские просторы: Кострома, Карабиха, Саратов, Нижний Новгород; а затем — Баку, Тифлис.... И, как всякий большой художник, он не мог не использовать наблюдаемый материал: ситуации, язык, колорит; когда не писалось, он на деле пытался помочь театрам, деятелям искусств. Но годы брали свое, и сил оставалось все меньше, а болезни посещали все чаще. Кчетвертьвековому юбилею литературной деятельности Островский подходил известным не только в России, но и за ее пределами драматургом. За спиною были пьесы, исторические хроники, драмы в стихах; было даже решение вовсе прекратить работу для театра (когда отказались ставить “Самозванца”); были многочисленные переводы зарубежных пьес; было закрытие “Современника” и сотрудничество в новом некрасовском журнале “Отечественные записки”, приобретенным в 1868 году у Краевского (здесь он печатался до запрещения журнала: 22 пьесы — до 1884 года; а за все предыдущие годы работы — 27). Сотрудничество с “Отечественными записками” — наиболее творчески активное и продуктивное время для драматурга. Дебютировав в новом издании пьесами “На всякого мудреца довольно простоты”, “Горячее сердце” и “Бешеные деньги” (1868—1870 годы), он стал столь близок и журналу, и его редактору, что Некрасов то и дело пишет ему: “Отмаетесь! .. Можем ли мы рассчитывать на Вас, на какое произведение и к какому времени”; “Извещают о Вашей новой комедии. Я питаю надежду, что Вы не обойдете нас ею, нам она весьма нужна и желательна” и т. д. Откликаясь на призыв, Островский передает журналу пьесы, в которых создана целая галерея незабываемых образов купцов, дворян, простого люда. Это и “Лес”, не уступающий по силе воздействия “Грозе”, и “Волки и овцы”. “О! Если половину этих сокровищ ты бросишь публике, театр развалится от рукоплесканий! ”— восклицает Несчастливцев в “Лесе”, говоря Аксюшео тех бурях и страстях, какие ей ведомы. Эту реплику можно полностью отнести и к творчеству самогодраматурга; впрочем, и сам он, вероятно, мог бы ответить, как Кручиняна Дудыкину: “Лавры-то потом, а сначала горе да слезы”. Островский в своих пьесах отобразил едва ли не полный срез общества, его типов, проблем — купцы и капиталисты, интеллигенция и дворяне; общество и семья; “хозяева жизни” и их жертвы — все это явно видно в пьесах “Лес”, “Не сошлись характерами”, “Праздничный сон — до обеда”, “Свои собаки грызутся, чужая не приставай”, “Шутники” и т. д. Отдельного большого разговора заслуживает и тема искусства в произведениях Островского, и галерея женскихобразов, и конечно же живой, колоритный язык. Ибо, по замечанию Добролюбова, “типы комедий Островского нередко заключают в себе не только исключительно купеческие или чиновничьи, но и общенародные черты”. Это уже—к вопросу о народности, к тому, о чем сам автор писал в 1885 году: “Мы теперь стараемся все наши идеалы и типы, взятые из жизни, как можно реальнее и правдивее изобразить до самых мельчайших бытовых подробностей, а главное, мы считаем первым условием художественности в изображении данного типа верную передачу его образа выражения, т. е. языка и даже склада речи.... ” Действительно, поистине мастерски умел он использовать богатства и красоты родного языка — присловья, поговорки, пословицы —всю образность; даже такой знаток “великого и могучего” языка, как Тургенев, писал о “Воеводе”: “Эдаким славным, вкусным, чистым русским языком никто не писал до него”. Но, имея такие заслуги перед театром и словесностью, к своему двадцатипятилетнему юбилею Островскийподошел все в том же безденежье. В январе 1872 года директор театров Гедеонов отправил в министерство большое письмо, в котором подробно описывал не только заслуги писателя и его бедственное положение, но и ту прибыль, какую принесли дирекции сборы. Просил же Гедеонов о малости—о назначении пожизненной пенсии писателю. Увы, ходатайство было отклонено. Островский переживал такое отношение к его труду. Немного скрасили, затмили огорчения чествования, устроенные в Александрийском театре, где труппа преподнесла ему золотой венок; московское купечество устроило обед, на котором преподнесло юбиляру серебряную вазу с бюстами Пушкина и Гоголя; собрали деньги на открытие вЩелыкове школы.... 
 

Смерть  великого драматурга

Одновременно  немало уходящих сил Островский отдает общественной деятельности: организует артистический кружок, “Собрание  драматических писателей”, составляет положение о Грибоедовскойпремии, хлопочет о создании частного театра и театральных школ. Это закономерно привело к тому, что в 1885 году драматурга назначили заведующим репертуарной частью Малого театра, положив ему “на круг” 5 800 рублей; да за год до этого брат писателя добился для него пенсии в 3 000 рублей годовых. Он немного успокоился: слава богу, о семье голова болеть не будет; но особой радости не ощутил. Даи то — жить оставалось лишь один год. В течение этого года он много практически работает в театре, пишет, переводит, планирует открыть драматические курсы. Однако за одним сердечным приступом следует другой, а тут еще— лихорадка; а перед нею — нервное потрясение от пожара в любимом Щелыкове; и снова—приступ удушья.... удрученный всем этим, Александр Николаевич решает 28 мая ехать из Москвы вЩелыково: все-таки природа, свежий воздух, покой. Да и Малый театр уехал в Варшаву, увезя туда восемь его спектаклей, а прочие театры пока закрыты — бессезонье; можно немного отдохнуть... .. А утром 2 июня 1886 года, когда жена и младшие дети ушли в. церковь, он посреди очередной ранней работы почувствовал себя плохо—прямо за письменный столом. Било девять часов, когда вошел он в свой кабинет, раскрыл настежь окна идолго стоял, вдыхая горячий, душистый и сладостный воздух. Потом вышел через гостиную на галерейку у лестницы, смотрел и смотрел, улыбаясь, на зеленые, в дымке, щелыковские просторы. Как все здесь красиво и мило ему в Щелыкове! Надобно будет только купальню на Куекше построить другую взамен обветшавшей да прикупить, пожалуй, как давно уже просит жена, новую мебель, получше, для спальни ее и гостиной. Теперь это можно. Но главное все-таки вот что: сбылась наконец его надежда! Будет в России, в роднойМоскве, настоящий, любимый народом, ему доступный театр, с отличною труппой. Так, так, погоди, дай-ка сроку— всё сделаем, всё совершим, как мечталось! .. В кабинете у круглого столика рядом с диваном сидела в кресле Машенька, дочка, рисовала акварелью картинку.

— Ну, вот и ладно, — сказал он. —Ты  порисуй, а я поработаю над переводом.... Да ты, Машенька, не бойся, мне хорошо.

Ему и  в самом деле было нынче совсем хорошо. Прошла утренняя слабость, сердце билось спокойно, хотелось работать.

Он  сел к столу, развернул Шекспира “Антоний и Клеопатра”и, сверяя свой перевод с оригиналом, слушал между тем, как стучат в столовой часы, как тихонько они отбивают свои секунды, минуты, и годы, и вечность.... Вдруг что-то острое ударило в сердце. Он охнул, вскочил. Он крикнул: “Мне дурно! Воды! ”—и рухнул всей тяжестью на пол. На крик прибежали старшие дети, тетка. Но они уже ничем не могли ему помочь. Похоронили Александра Николаевича Островского на местном кладбище 5 июня.

Творчество  его осталось бессмертным, обессмертив  и имя писателя. Жанровое своеобразие  драматургии А. Н. Островского. Значение в мировой литературе

Своеобразие драматургии Островского, ее новаторство  особенно отчетливо проявляется  в типизации. Если идеи, темы и сюжеты раскрывают оригинальность и новаторство  содержания драматургии Островского, то принципы типизации характеров касаются уже и ее художественной изобразительности, ее формы. A. H. Островского, продолжавшего и развивавшего реалистические традиции западно-европейской и отечественной драматургии, привлекали, как правило, не исключительные личности, а обычные, рядовые социальные характеры большей или меньшей типичности. Почти любой персонаж Островского своеобразен. При этом индивидуальное в его пьесах не противоречит социальному. Индивидуализируя своих персонажей, драматург обнаруживает дар глубочайшего проникновения в их психологический мир. Многиеэпизоды пьес Островского являются шедеврами реалистического изображения человеческой психологии. “Островский, — справедливо писал Добролюбов, — умеет заглядывать в глубь души человека, умеет отличать натуруот всех извне принятых уродств и наростов; оттого внешний гнет, тяжесть всей обстановки, давящей человека, чувствуются в его произведениях гораздо сильнее, чем во многих рассказах, страшно возмутительных по содержанию, но внешнею, официальною стороною дела совершенно заслоняющих внутреннюю, человеческую сторону”. В умении “подмечать натуру, проникать в глубь души человека, уловлять его чувства, независимо от изображения его внешних официальных отношений” (т. 5, стр. 27, 29), Добролюбов признавал одно из главных и лучших свойств таланта Островского.

В работе над характерами Островский непрестанно  совершенствовал приемы своего психологического мастерства, расширяя круг используемых красок, усложняя расцветку образов. В самом первом его произведении перед нами яркие, но более или менее однолинейные характеры действующих лиц. Дальнейшие произведения представляют примеры более углубленного и усложненного раскрытия человеческих образов. В отечественной драматургии совершенно закономерно обозначается школа Островского. В нее входят И. Ф. Горбунов, А. Красовский, А. Ф. Писемский, А. А. Потехин, И. Е. Чернышев, М. П. Садовский, Н. Я. Соловьев, П. М. Невежин, И. А. Купчинский. Учась у Островского, И. Ф. Горбунов создал замечательные сцены из мещанско-купеческого и ремесленного быта. Следуя за Островским, А. А. Потехин раскрывал в своих пьесах оскудение дворянства (“Новейший оракул”), хищническую сущность богатевшей буржуазии (“Виноватая”), взяточничество, карьеризм чиновничества (“Мишура”), душевную красоту крестьянства (“Шуба овечья—душа человечья”), появление новых людей демократического склада (“Отрезанный ломоть”). Первая драма Потехина “Суд людской не божий”, появившаяся в 1854 году, напоминает пьесы Островского, написанные под влиянием славянофильства. В конце 50-х и в самом начале 60-х годов в Москве, Петербурге и провинции пользовались большой популярностью пьесы И. Е. Чернышева, артиста Александрийского театра, постоянного сотрудника журнала “Искра”. Эти пьесы, написанные в либерально-демократическом духе, явно подражающие художественной манере Островского, производили впечатление исключительностью основных героев, острой постановкой морально-бытовых вопросов. Например, в комедии “Жених из долгового отделения” (1858) рассказывалось о бедняке, пытавшемся жениться на состоятельной помещице, в комедии “Не в деньгах счастье” (1859) обрисован бездушный хищник-купец, в драме “Отец семейства” (1860) выведен самодур-помещик, а в комедии “Испорченная жизнь” (1862) изображены на редкость честный, добрый чиновник, его наивная жена и бесчестно-вероломный фат, нарушивший их счастье.