И именно эти темы прослеживаются в цикле «Из заветной тетради».

     Центральным стихотворением цикла является «Все ушли, и никто не вернулся…». В нём ярко отражены все тяжелые испытания, выпавшие на долю ахматовских современников и, в частности, на долю народного поэта.

     Каждая строка этого стихотворения пронизана различными мотивами, которые вместе составляют одну указанную общую тему.

     В структуре стихотворения можно  выделить два центральных образа, отражающих две главные противостоящие силы эпохи: «Я» и «Они».

     Под «Я» Ахматова имеет в виду лирическую героиню (основания это утверждать – строки, характеризующие состояние лирической героини и события, происходящие с ней: «и глаза я поднять не посмела,/ перед страшной судьбою моей...», «наградили меня немотою,/ на весь мир окаянно кляня..» (4, с.245)). Однако такая же судьба постигла её друзей, родных, мужа, сына: «все ушли, и никто не вернулся…». «Разлучили с единственным сыном,/ в казематах пытали друзей», - пишет она (4, с.245). Это даёт основание включить и их образы в «поле притяжения» «Я», объединив их все в качестве одной  стороны отражённого в стихотворении конфликта.

     Отметим сразу, что эти образы заданы именно как образы жертв. Для читательского  восприятия их в качестве жертв важен  мотив кровавой жертвы эпохи, который  развивается третьим четверостишием:

     «Осквернили пречистое слово,

     Растоптали  священный глагол,

     Чтоб  с сиделками тридцать седьмого

     Мыла  я окровавленный пол» (4, с.245).

     Образ окровавленного пола, возможного в  камере пыток, формирует семантику  и образа «сиделок тридцать седьмого»: становится ясно, что под сиделками имеются в виду не больничные нянечки, а заключённые, что подтверждается присутствием в структуре их образа числительного «37-й», указывающего на историческое время – эпоху сталинских репрессий.

     Но  поэт никак не называет, не поименовывает вторую сторону конфликта – условно названных нами «Их», то есть тех, от кого исходит насилие.

     Тем не менее, образы, созданные в строках  стихотворения, дают очень четко  понять, кому по силам было сделать  всё нижеперечисленное:

     «Разлучили  с единственным сыном,

     В казематах пытали друзей,

     Окружили  невидимым тыном

     Крепко  слаженной слежки своей.

     Наградили меня немотою,

     На  весь мир окаянно кляня,

     Обкормили меня клеветою,

     Опоили  отравой меня» (4, с.245).

     Кто может производить аресты и пытать людей в казематах? Кто может организовать «крепко слаженную» слежку»? Кто властен лишить человека честного имени, ославивши его «на весь мир»? Кто может запретить свободу слова («Наградили меня немотою,/ на весь мир окаянно кляня»)?

     Все эти детали наталкивают на мысль, что, кто кроме правительства, никто не имел такого  масштаба.

     Еще одна важная деталь, на которую нельзя не обратить внимания. Это строки «Осквернили  пречистое слово,/ Растоптали священный  глагол…». В Библии, как известно, сказано: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». К тому же Ахматова как будто направляет нас к стихотворению Пушкина «Пророк», к строкам «Востань, пророк, и виждь, и внемли,/ Исполнись волею моей/ И, обходя моря и земли,/ Глаголом жги сердца людей» (5, с. ). Ведь это Бог призывал пушкинского пророка исполнить Божьи заповеди, а в образе пророка Пушкин «разумел» поэта. Следовательно, власти помогли растоптать этот «глагол», а значит, нарушили Божьи заповеди. А кто тогда эти власти?! Их можно охарактеризовать как разрушителей святынь. Ахматова создаёт образ деспотической антинародной государственной власти.

     Так посредством использования удачно подобранных деталей Ахматова проясняет  семантику образа «Их», выстраивая образ неправедной государственной власти, сделавшей ставку на культ грубой силы. Так формируется читательское представление о другой стороне развитого в стихотворении конфликта.

     Вместе  с тем её текст превращается в  интертекст, где посредством использования  знакомых читателю образов происходит «приращение» смысла стихотворения.

     Отметим, что, выстраивая образ жертвы, Ахматова одновременно выстраивает и образ палача: «Окружили невидимым тыном/ Крепко слаженной слежки своей», «Обкормили меня клеветою,/ Опоили отравой меня».

     Это свидетельствует о лаконизме средств выражения авторской мысли, о мастерстве поэта.

     Использует  Ахматова и подтекст.

     Доказательства  этого – в следующем: из каждой строки стихотворения «Все ушли, и  никто не вернулся», посвященной  «Им», можно увидеть масштабность преступных деяний деспотической власти. И вот, проведя лирическую героиню через все эти испытания и муки «…и до самого края доведши», власти, по выражению поэта, «почему-то оставили» её «там». Ахматова наверняка понимает, «почему» оставили, ведь что может быть страшнее для человека непокорного, сильного духом, что ему тяжелее вынести, как не смертный приговор для единственного сына и тяжелую судьбу друзей. Ведь именно эти мучения способны наказать непокорность куда сильнее, чем накажет её собственная смерть или заключение под стражу. Потому что смерть – это избавление от мук, а если героиня будет жить, то в таких мучениях, которые власти выбрали ей в наказание. Загадочность, непрояснённость здесь – поэтический приём, который должен разбудить сознание и мысль читателя, и это действует сильнее, чем действовало бы чётко сформулированное поэтом положение.

     Можно также заметить ещё одну перекличку (подтекстовую) с другим произведением, теперь уже с произведением самой  Ахматовой, - «Реквием». Строки «Реквиема» «Муж в могиле, сын в тюрьме,/ Помолитесь обо мне» (6, с. 198) тесно связаны почти с каждой строкой стихотворения «Все ушли, и никто не вернулся…», где каждой строкой Ахматова устами лирической героини  говорит о своем одиночестве, о том, что осталась одна.

     Образная деталь финала стихотворения: «Любо мне, городской сумасшедшей,/ По предсмертным бродить площадям» - доказывает, что всё, что имела лирическая героиня, у неё отнято, и ей остается только просить смерти, которая предпочтительнее такой жизни, на какую осудили её. Эпитет «предсмертным» употреблен с целью охарактеризовать ее долю, тяжесть ее судьбы, подчеркнуть, что дальше уже ничего ее не ждет.

     Качества, которыми обладает лирическая героиня, противоположны тем, которыми обладают «они», власти. Она твердо верна Божьим заповедям, назначенным Богом поэту, и не нарушит их, в отличие от ее «палачей». А.Ахматовой, по сути, сделано признание: вся жизнь прошла в молчании, страхе, нищете, разлуке, зато совесть чиста, чего не скажешь о представителях другой стороны конфликта.  

     Так конфликтность стихотворения и контрастность изображения главных образов становятся средствами характеристики самой лирической героини и одновременно – характеристики государственной власти, при которой ей выпало жить. Мы видим, что слияние лирического и драматургического начал в стихотворении является яркой особенностью его родо-жанровой структуры, особенностью, которая вместе с тем служит цели поэтической выразительности. Так проявляется в данном стихотворении одновременно лаконичность и выразительность.

       На мысль о том, что лирическая  героиня и есть сам поэт, нас  наталкивают строки о «немоте», о «священном глаголе», об осквернении  «пречистого слова». Ведь только  для поэта самое страшное –  это запрет писать, запрет печатать  и говорить о том, что живет в голове и в душе и так просится наружу.

     Проанализировав почти каждую строку стихотворения, определив, что лирическая героиня  и есть поэт, можно составить представление  о том, какая судьба была суждена  поэту в сталинскую эпоху.

     Тяжелая судьба, которая выпала на долю лирической героини, была характерна, как мы знаем. для судеб всех поэтов и писателей, пытавшихся противостоять целой системе, властям и пытаться говорить открыто. Об этом свидетельствуют судьбы Н.Гумилёва, О.Мандельштама, Б.Пильняка, М.Булгакова, А.Платонова, Е.Замятина, Шакарима и др.

     Обратим внимание на повествовательность стихотворения. Здесь, как видно из приведённых  ранее цитат, лишь фиксируются события  в судьбе лирической героини, они  называются, перечисляются, число их всё множится, а прямого описания чувств и переживаний нет. Это и есть приметы «протокольности стиля». Она служит доказательством сдержанности чувств, умения взглянуть на себя и происходящее со стороны. Это свойство силы духа, владения собой.

     Так сочетание эпического и лирического начал в стихотворении помогает характеристике образов и лирической героини, и эпохи (опять одновременно, опять при минимуме художественных средств и максимуме смысловой нагрузки на них).

     Характерно, что стихотворение «Все ушли, и  никто не вернулся…» обозначено самой Ахматовой номером 9, тогда как стихотворений, как уже отмечалось, в цикле всего 17. Вырисовывается схема 8+1+8, и это его центральное положение теперь может быть воспринято как смысловой центр цикла.

     Таким образом, проведенное нами исследование выявило основные черты структуры цикла «Из заветной тетради» и позволяет судить о развитии темы судьбы поэта в стихотворении «Все ушли, и никто не вернулся…» и о роли этого стихотворения в цикле «Из заветной тетради».

     Тема  судьбы поэта развивается в стихотворении в сложной родо-жанровой форме, соединяющей лирическое, эпическое и драматургическое начала. Ахматова использует интертекстуальность. Тема развивается в единстве мотивов разлуки, одиночества, утрат, горя, безумия, обречённости на жертву и смерть, а также многих других.

     Литературоведами (2, 7, 8 и др.) установлено, что для  поэтики Ахматовой 50-60-х годов  в целом характерны среди других следующие черты:

     - протокольность;

     - внимание к деталям;

          - немногословность, лаконичность выражения.

     Рассмотренное стихотворение создано в русле  данных стилевых черт. Однако оно позволяет  сделать заключение о том, что  своеобразие их соединения и использования  придаёт яркую индивидуальность каждому отдельному произведению поэта и позволяет поэту добиваться различных конкретных результатов. Так, благодаря показу индивидуальной судьбы лирической героини и авторской установке на обобщение, в стихотворении «Все ушли и никто не вернулся…» не только прослежена судьба поэта в сталинскую эпоху, здесь также создаётся образ социально-исторического времени. Эта задача решается на примере показа судьбы лирической героини-поэта, не раз по причине исторических обстоятельств пережившей трагедию любви и творчества.  
 

 

Заключение

 

     В заключение можно сделать выводы.

     Ахматова  создала лирическую систему—одну из замечательнейших в истории поэзии, но лирику она никогда не мыслила  как спонтанное излияние души. Ей нужна  была поэтическая дисциплина, самопринуждение, самоограничение творящего. Дисциплина и труд. Пушкин любил называть дело поэта — трудом поэта. И для Ахматовой — это одна из ее пушкинских традиций. Для нее это был в своем роде даже физический труд. Лирика для Ахматовой не душевное сырье, но глубочайшее преображение внутреннего опыта. Перевод его в другой ключ, в царство другого слова, где нет стыда и тайны принадлежат всем. В лирическом стихотворении читатель хочет узнать не столько поэта, сколько себя. Отсюда парадокс лирики: самый субъективный род литературы, она, как никакой другой, тяготеет к всеобщему.

     В этом именно смысле Анна Андреевна  говорила: «Стихи должны быть бесстыдными». Это означало: по законам поэтического преображения поэт смеет говорить о  самом личном — из личного оно уже стало общим. Ахматовой было присуще необычайно интенсивное переживание культуры. Лирика и культура — это важная тема. Здесь не место в нее углубляться; скажу только, что культура дает лирике столь нужные ей широту и богатство ассоциаций.

     В творчестве Ахматовой культура присутствовала всегда, но по-разному. В поздних ее стихах культура проступает наружу. В ранних она скрыта, но дает о себе знать литературной традицией, тонкими, спрятанными напоминаниями о работе предшественников.