Русская бранная лексика

5. Наименования "результатов"  физиологических отправлений: говно,  дерьмо, срань, моча, кал, фекалии,  помет и т.п. 

Сопоставление слов и выражений  названных групп подтверждает, как  кажется, высказанный выше тезис  о тесном взаимодействии так называемой бранной и обсценной лексики. Так, в группу наименований лиц со значением 'глупый' войдут обсценизмы мудак, мудила и мудашвили, в группу 'подлый, низкий человек' засранец, пиздюк, сука, сучий потрох, лярва, в группу 'ничтожный человек, ничтожество' говно, говнюк, говно собачье, хуй на палочке  и т.д.

С другой стороны, обсценная лексика  и фразеология постоянно "подпитывает" многие тематические сферы, выходящие  за собственно обсценные рамки. Так, слова блядь и сука в жаргонном  употреблении обозначают не только проститутку, но и 'оскорбление по отношению к  мужчине', 'осведомителя или осведомительницу', 'милиционера' и т.д. Ср. активно употребляемые  в преступном мире клятвы (так называемая божба, уверение в истинности сказанного или обещанного) - Блядь буду! Сука буду! 'честное слово, ей-богу!'. Эта  божба соединяет общеэкспрессивное  значение грубо-прост. сука - 'самка  собаки; женщина легкого поведения, проститутка' с его специально жаргонными значениями 'работник милиции или КГБ', 'бывший вор, сотрудничающий с милицией, предатель'. Ср. сука буду - не забуду! Век свободы не видать; дешевка буду; лягавый буду (если). Аналогичны переносные употребления обсценных наименований мужского рода: жопа 'неловкий, глуповатый человек, растяпа'; пизда 'дрянной, ничтожный человек' и т.п. Они негативно характеризуют также лиц мужского пола.

Приведенное распределение бранной  и обсценной лексики в целом, как кажется, имеет характер языковой универсалии: такие ее группы представлены практически во всех языках. Что  же, собственно говоря, тогда является национально маркированным в  данной лексико-фразеологической группе?

Такая маркировка, пожалуй, обусловлена  не самим набором лексем в ономасиологическом ключе, а их комбинаторикой и частотностью в каждом конкретном языке. Грубо  обобщая, можно распределить по этим признакам бранную лексику европейских  языков на два основных типа:

1) "Анально-экскрементальный" тип  (Scheiss-культура);

2) "Сексуальный" тип (Sex-культура).

В этом плане русская, сербская, хорватская, болгарская и другие "обсценно-экспрессивные" лексические системы несомненно относятся ко второму типу, в то время как чешская, немецкая, английская, французская - к первому.

Разумеется, при этом необходимо подчеркнуть  как условность такого распределения, так и интенсивный динамизм, размывающий  его четкость. Так, в др.-чешском  языке (судя даже по письменным источникам) набор бранных слов и выражений  был более "сексуальным" и лишь влияние немецкого языка "анализовало" (если так можно выразиться, имея в виду термин anus) его. В русском языке постперестроечного периода также отмечается некоторая тенденция к "анализации": в частности, англ. и нем. shit и Scheisse русскими переводчиками (особенно синхронистами при переводе видеофильмов) передается русскими словами говно и дерьмо, что довольно резко меняет функционально-бранную семантику этих русских слов.

Глава 2 Национальное своеобразие  русского языка. Матерщина

Национальное своеобразие русского языка в интересующем нас аспекте, следовательно, - не в самом наборе лексики, а в ее распределении  на оси "центр - периферия". Ядро русской  матерщины составляет очень частотная "сексуальная" триада: хуй - пизда - ебать. Число их производных и  эвфемизмов поистине неисчислимо, ибо  они постоянно генерируются живой "площадной" речью. вот лишь далеко не полный ряд образований от глагола ебать, приводимый В. Раскиным : ебануть, ебануться, ебаться, ебиздить, ёбнуть, ёбнуться, ебстись, въебать, выебать, выебываться, доебать, доебаться, доёбывать, заебать, заебаться, наебать, наебаться, наебнуть, наебнуться, объебать, объебаться, остоебенить, остоебеть, отъебать, отъебаться, переебать, переебаться, поебать, поебаться, подъебать, подъебаться, подъебнуть, разъебать, разъебаться, съебать, съебаться, уебать.

Как видим, интересующий нас глагол динамически отражает всю русскую  словообразовательную парадигматику  глагольной лексики. аналогичны его  словообразовательные потенции в других частеричных разрядах: долбоёб, ёбарь, ебатура, ебальник, заёб, мудоёб, поебон, ебливый, приёбливый, поёбанный и  т.д.

"Триадность" русской брани  чрезвычайно активно проявляется  и во фразеологии. Не случайно  она обычно кодируется цензорами  и правилами литературного "приличия" тремя точками, а одним из популярных эвфемизмов первого члена обсценной триады является оборот три буквы. Выражение послать на три буквы кого в современной речи столь популярно, что породило немало анекдотов, где, например, под последним понимается "стройка века" БАМ (Байкало-Амурская магистраль) или XVII-й съезд комсомола. В русской бранной фразеологии перечисленный набор лексем не только частотно активен, но и функционально целенаправлен.

Ошибочно было бы думать, что эта  фразеология (как, впрочем, и лексика) состоит исключительно из обсценизмов, т.е. "сексуальной" брани, которая  поражает воображение иностранцев. Такой взгляд на русскую брань - не что иное, как бытовизм, который  не менее опасен, чем категорическое официозное запретительство любых  отклонений от литературного языкового  стандарта. Многие (особенно, как раньше говорили, так называемая "широкая  общественность") видит в ругани лишь скабрезность, неприличия именно потому, что не могут или не хотят  отрешиться от "буквализма" в восприятии мата. Под микроскопом же историко-этимологического анализа он открывает иные функционально-семантические  ретроспективы и обнаруживает тесную связь либо с весьма обыденными, "приличными" бытовыми понятиями, либо с важными для русской  мифологии и культуры сферами  представлений.

Основные "три кита" русского мата, например, этимологически расшифровываются достаточно прилично: праславянское *jebti первоначально значило 'бить, ударять', *huj (родственный слову хвоя) 'игла хвойного дерева, нечто колкое', *pisьda 'мочеиспускательный орган'. Научный  анализ, между прочим, позволяет  опровергнуть распространенную националистическую интерпретацию самого известного русского ругателтьства ёб твою мать! Некоторые  ученые, отталкиваясь от его буквального  понимания, приписывали русской  патриархальной общине инцестивные  наклонности. Традиционно культурологи и этнографы интерпретируют русский мат как ритуализованную, обрядовую, обозначающую предполагаемый контакт с сакральными силами, речь во время обряда (Байбурин, Топорков, 1990, 105-107). Действительно, по лингвистической аргументации Б.А. Успенского, никакого инцеста в этой фразе нет. Она - осколок былой общеславянской мифологической формулы *pesъ jebъ tvoju matь, т.е. 'ты - пёсье отродье, сукин сын' (Успенский, 1987), осложненной другими мифологическими, религиозными и фольклорными ассоциациями и имеющей более древнюю предысторию: на глубинном уровне она, возможно, соотносится с мифом о сакральном браке Неба и Земли (результатом чего является оплодотворение Земли) и субъект действия в матерном выражении - Бог неба или Громовержец; на более поверхностном уровне субъектом действия является пёс как травестийная замена своего противника Громовержца (Успенский 1983, 1988). Как нечистое животное, одна из инкарнаций дьявола, именно собака, а не человек был субъектом действия, характеризуемого данной фразой.

Любопытны и наблюдения о возможном  влиянии других языков на русскую  бранную лексику. Так, экспрессивный  дублет с производным одного из членов упомянутой триады - хуйня-муйня - 'нечто  незначительное, пустяковое, недостойное  внимания', по справедливому диагнозу Ю. Плэна (Plän), навеян, видимо, тюркским влиянием, где аналогичные структуры  очень активны. Знание таких деталей, как кажется, позволяет посмотреть на привычную для русских ругань с другой стороны.

Главное же - лингвистический анализ (как синхронный, так и диахронический) постоянно демонстрирует тесную зависимость бранной лексики  и фразеологии от "приличной", и наоборот. Нельзя, собственно, понять национальной специфики этой языковой сферы без учета такой взаимозависимости. В синхронном словопроизводстве  мы уже видели это, демонстрируя производные  обсценного глагола. Диахронически  эту связь можно показать анализом двух наиболее актуальных для русской  бранной фразеологии типов ругательств - так называемых посылов и заклятий, т.е. пожеланий зла, неудачи или восклицаний, выражающих стремление избавиться, отделаться от кого-либо. Сакральность и обсценность, как увидим, здесь переплетается в единое целое.

1. Посылы к какому-либо мифологическому  персонажу, олицетворяющему зло,  губительное начало: Иди ты к  черту! Иди ты к лешему! Пошел  ты к чертям собачьим! (диал. сиб.); Ступай к чёрному (СФС, 182) - Поди  ты к чомеру! (СФС, 144), Иди к лесному! (СФС, 82) и т.п. 

Такой посыл может выражаться не прямым наименованием черта, а указанием  на место его пребывания: Иди ты в болото! А ну тебя в баню! А  ну его на лысую гору! А ну его  на лысую гору к ведьмам! (диал. брянск.) Вертись ты в вир на дно! (СРНГ 4, 291), где вир 'глубокое место в  реке или озере; омут, водоворот или  топкое место, провал в болоте'. Эта  замена вполне объяснима ономасиологическими  моделями наименования славянских чертей (см. Толстой, 1974; 1976). К этому разряду  относятся и обороты полуэвфемистического характера, возникшие на основе таких, восходящих к язычеству, посылов, но шутливо-иронически переосмысленных  в "христианском" либо "мусульманском" ключе: Иди ты к богу в рай! Иди  ты к аллаху! Достаточно условно  к этому разряду можно отнести  и сакральную экспрессивную лексику  и фразеологию типа Боже ты мой! Пресвятая  мать! Мать пречистая! Батюшки святы! Они, однако, в русском языке менее  активны, чем в романских и  германских языках и во многом подвержены обсценной модели, где слово мать, как мы видели, имеет десакрализованный  источник.

2. Пожелания зла и неудачи,  выраженные мифологемами аналогичного  типа, что в разряде I: Черт тебя  возьми! Черт тебя подери! (Новг.) Памха бы тя побрала!, где памха  'черт, живущий на болоте' (ср. памха  'моховое болото' (Строгова, 1971), смол. Анчут вас возьми! (ряз.) Паралик тебя возьми! и т.п. (Мокиенко, 1986, 182-183).

Для заклятий этой группы характерна постоянная связь, даже более того - семантический синкретизм значений 'черт, нечистый дух' > 'болезнь'. Она  регулярно прослеживается в демонологическом "именослове" славянскихи балтийских языков (Eckert, 1991, 120-121). Недавно такую  связь продемонстрировал на примере  семантического анализа диалектного  слова чемер 'злой дух, черт' Н.И. Толстой, сопоставивший эту демонологическую модель с выражениями типа Холера его забери! (Толстой, 1992). Ср. диалектизмы  типа сиб. Лихоманка тебя возьми! (СФС, 100), смол. Лихач тебя убей! (Добр., 37), Родимец тебя забей! (Добр., 37), курск. Трясца тебя ухвати! (Бусл., 1854, 146) и т.п.

3. Выражения, прямо именующие  "способ" наказания того человека, к которому обращено заклятие: Чтоб ты провалился! Чтоб ты  сдох! чтоб тебя разорвало! Чтоб  тебе пусто было! Ни дна тебе  ни покрышки! Их множество в  народной речи поистине неисчислимо:  Чтоб у тебя руки отсохли!  Выворотило бы тебе руки! сиб.  Чтоб тебе глотку заклало! Чтоб  твои (тебе) глаза повылазили! Чтоб  вам повылазило! Чтоб вам всем  передавиться! Чтоб тебя поковеркало!  орл. Чтоб тебя в лоск положить! Чтоб тебе обороту не было! Чтоб тебя пристрело! Чтоб тебя  поперек! Пополам бы тебя! Пороло  бы тя! Гноем тебя загнои! Чтоб  тебе на ноже поторчать! Каб  цябе рассамаха задрала! Пятнало  бы тебя! Распятнай тебя! Разъязви  тебя! и т.п. 

Эта множественность понятна, как  и активность заклятий с наименованиями нечистых духов: она объясняется  древней верой в магическую силу слова, возможностью "овеществить" его и обратить в оружие против недругов и соперников.

Формулы таких заклятий интерпретируются на фоне славянской мифологии (Сумцов, 1896; Джапович, 1977). Большинство из них, даже самых актуальных и остающихся современными, требуют социально-этимологической  интерпретации. Так, оборот Ни дна тебе ни покрышки! связан с погребальными  обрядами на Руси, где (как впрочем, и в Древней Греции) предателям, святотатцам и самоубийцам отказывали в обряде погребения. Буквально оборот значит "быть похороненным без гроба", т.е. его неотъемлемых принадлежностей - крышки и покрова.

О таких оборотах можно говорить и как о мощном генераторе современных  бранных выражений, поскольку в  речи по таким моделям постоянно  образуются новые и новые ругательства типа Чтоб тебя подняло и шлепнуло! Чтоб тебе поплохело! По их типу образуются и, так сказать, "перевернутые" пожелания зла, т.е. пожелания "наоборот" типа рус. Ни пуха ни пера!  Обсценные  посылы или их эвфемизмы: Иди ты (пошел  ты) к ебеней (ёбаной) матери!Иди ты к ебене фене! Иди ты к ядрёной  бабушке! Иди ты на хуй! Иди ты на фиг! Иди ты в пизду! Иди ты в  жопу! Иди ты в задницу! Иди ты на хутор бабочек ловить! и т.п.

Эта группа бранных выражений обнаруживает тесную структурную и семантическую  связь с 1-й, мифологической группой  посылов. Их перекличка местами почти  буквальна: ср. Иди ты к чертовой матери! Иди ты к (ёбаной) ядрёной  бабушке! Иди ты к чёртовой бабушке! Иди ты к ёбаной (ядрёной) бабушке! И это не случайно: этимологическая  расшифровка "основного" русского ругательства Б.А. Успенским дает ключ к этой связи. На вторичном мифологическом уровне речь здесь, видимо, идет именно о "пёсьей" матери, прямо связанной  с чертом. Обсценный посыл и  мифологический посыл, следовательно, генетически - явления одного порядка, поскольку обороты типа Иди ты на хуй! являются эллипсисами выражений  Иди ты к черту (псу) на хуй! (Они  зафиксированы, например, в сербо-хорватском языке).

5. Обсценная брань, называющая "способ" сексуального надругания над  ее адресатом: Еби тебя в  жопу! Еби тебя в рот! Еби  тебя в ребро! В жопу ёбаный! Ёбаный в рот! Ебать тебя  в рот! В рот ебать твои  костыли! Едри твою в дышло!  Едри твою в качалку! Едри  тебя в корень! Едри твою за  ногу! Едри твою налево! и т.п.  Здесь тоже эллипсис "субъекта" действия: Пёс (чёрт) еби тебя в  жопу! и т.п. 

На первый взгляд, обороты этой группы явно сексуальны, что как  будто подтверждает бытовое мнение о сексуальности русского мата. Более  того, и в современном бытовом  сознании большинства носителей  русского языка это мнение доминирует. Это, между прочим, констатируют сейчас многие социологи, интерпретируя мат  как эволюцию форм брачно-семейных отношений и связывая с ней  практику древнего и современного табуизирования этой сферы речи. "Раз мат, - пишет, например, Ф.Н. Ильясов, - представляет собой непристойную часть лексики, которая описывает сексуальную  сферу, то и возникновение его  связано с какими-то процессами в  развитии сексуальных и брачных  отношений" (Ильясов, 1990, 201). Остро  полемизируя с этим мнением, А.В. Чернышев справедливо подчеркивает, что "нацеленность" мата на сексуальную  сферу далеко не очевидна: "В случае с матом система означающих действительно  заимствуется из сексуальной сферы  человеческой жизнедеятельности, что  отнюдь не означает непременно описания этой сферы посредством матерной речи" (Чернышев, 1992, 33). И хотя им делается при этом попытка опровержения сакральной и этикетной трактовки мата, в  ретроспективе эта "сексуальность" восходит, как мы видели выше, именно к мифологическому синкретизму  обсценного и демонологического. Не случайно в славянских и балтийских языках и диалектах одним из основных синонимов слова "ругаться" являются лексему и фраземы типа чертыхаться, диал. чертать, чертаться, чертыкаться, чертыжить, чертыжиться, лешакаться, лешихаться, сиб. чертей давать, перм. лешака гаркать. Учет таких параллелей позволяет, как кажется, даже 5-ю группу бранных выражений возвести к "исконной модели". Первоначально такие обороты были обращены не к человеку, а служили своеобразными заклятиями против "нечистой силы", оберегом. Перенесение их на адресата брани служило своего рода признанием "дьявольской" ипостаси того, на кого эта брань была обращена.