Русская бранная лексика

Реферат по Русскому языку и культуре речи

РУССКАЯ БРАННАЯ ЛЕКСИКА

Г. Москва 2011г.

 

 

 

 

Введение

Глава 1 Лексико-тематическая группировка русской бранной лексики

Глава 2 Национальное своеобразие русского языка. Матерщина

Заключение

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Русская бранная лексика: цензурная и нецензурная

Русские ругательства издревле были в России "запретным плодом". Разумеется, не для носителей русского языка, а для тех, кто его употреблял в печатном, т.е. проверенном и  одобренном цензурой варианте. Не случaйно  практически всегда публикации на эту  тему выходили исключительно на Западе.

Гласность наконец-то сделала в  России возможным "печатание непечатного". Современная литература, особенно "диссидентская", изобилует бранными словами и  выражениями: А. Солженицын, Л. Копелев, Э. Лимонов, В. Аксенов, С. Довлатов, Юз Алешковский - эти и многие другие писатели, книги  которых продаются во всех лавках Петербурга и активно читаются, давно  уже разорвали "заговор молчания", которым был окружен русский  благой и не благой мат. Средства массовой информации чем дальше, тем больше "нашпиговываются" экспрессивными единицами, включая и русскую  брань. "Тематическая свобода, - замечает специалист по культуре речи и ораторскую искусству А.Н. Кохтев, - позволила  писателям и журналистам рассказать о таких ситуациях, которые раньше для них были запрещены. Это и  привело к активизации бранной  лексики в письменной речи, так  как без нее нередко невозможно описать и понять определенные социальные группы общества" (Предисловие к  МСН, 5). Депутаты Верховного Совета, президенты, мэры городов и главы администрации  не гнушаются "простым русским  словом" или в крайнем случае, его эвфемизмами. Мат, как и жаргон, стал своего рода модой, - как впрочем  и популизм в его самом обнаженном варианте.

Казалось бы, раз непечатное слово  стало печатным, то и филологическая наука и практика могут идти в  ногу с этим процессом. Увы, для отечественной  славистики это пока не так. В России до сих пор еще не издано ни одного толкового (во всех смыслах, в том числе и чисто филологическом) словаря русской бранной лексики. Новые веяния, конечно, и здесь что-то принесли. Но до сих пор это в основном небольшие словарики на потребу дня, обычно издаваемые в "коммерческих структурах". Некоторые из них весьма полезны, как, например, "Международный словарь непристойностей. Путеводитель по скабрезным словам и неприличным выражениям в русском, итальянском, французском, немецком, испанском, английском языках" под редакцией А.Н. Кохтева. Однако даже само количество русских бранных слов, отраженных в нем (около 150), свидетельствует о его чисто "путеводительском" характере. Не случайно поэтому на книжных лотках России продается за бешеные для русского человека деньги регулярно появляющаяся подпольная перепечатка словаря Флегона (А. Флегон, 1973). "Подпольная" на этот раз не в цензурном и политическом смысле, а в смысле откровенно пиратском: на титульном листе этой книги, изданной на плохой газетной бумаге, нет никаких следов русского издательства или "СП", предпринявших эту публикацию. Не удивительно: издатели, видимо, таким образом уклоняются от соблюдения норм авторского права.

Типично, что, имея на родине столь  громадные запасы такого ценного "сырья", как русская матерщина, русские  лингвисты и лексикографы до сих  пор не предложили читателям его  квалифицированной переработки. Точнее, не могли предложить по названным  выше обстоятельствам.

Зарубежная же славистическая "обсценология" уже давно проявляет активный интерес к русской брани. К  этому, прежде всего, филологов-русистов толкают чисто практические мотивы. Незнание этой лексики даже студентами, освоившими русский язык почти в  совершенстве, понятно: классическая методика строилась во многом на основании  литературного, "стандартного" русского языка. Литературные же тексты, пресса и масса учебников для иностранцев  типа "Русский язык для всех", естественно, не включали эту сферу русской речи в процесс обучения. Зарубежным коллегам приходилось поэтому, как говорят, по крупицам собирать "запредельную" русскую лексику и составлять словари-пособия.

Достаточно давнюю традицию имеет  на Западе и филологическое изучение русской бранной лексики. Она  открывается двумя немецкими  работами начала века: статьей Э. Шпинклера "Grossrussische erotische Volksdichtung" (Spinkler, 1911) и обширной штудией В. Христиани "Uber die personlichen Schimpfworter in Russischen", опубликованной в журнале "Zeitschrift fur slavische Philologie" в 1913 году. Не случайно и одной из первых послевоенных публикаций на эту  тему была статья А. Исаченко, анализирующая "основополагающее" матерщинное  русское ругательство, зафиксированное  именитым иноземцем - немцем Герберштейном  в 17-м веке (Isatchenko, 1964): воображение  иностранцев - как простых купцов или путешественников, ведущих путевые  заметки и составляющих краткие  разговорники, так и филологов - русский  мат привлекал своей сильной  экспрессией, образностью и многозначностью. Поток западной лингвистической  литературы, посвященной этой теме, неуклонно увеличивается (Dreizin, Priestly, 1982; Geiges, Suworowa, 1989; Hopkins, 1977; Kaufman, 1981; Косцинский, 1980; Левин, 1986; Patton, 1981; Plahn, 1987; Raskin, 1978; 1979; Razvratnikov, 1980).

Поток статей выкристаллизовался уже  в серию монографий, написанных немецкими  славистами: книга В. Тимрота, в которой  русский мат рассматривается  в общем ряду с арго, жаргоном и сленгом, диссертация И. Эрмен  о русской обсценной лексике, вышедшая недавно отдельной книгой и диссертация П. Каин о грамматике (в широком смысле) сербских ругательств. При всей означенной активизации филологической науки и практики вокруг русского мата, он продолжает во многом оставаться неким белым пятном. Многие переводчики до сих пор испытывают большие трудности, не находя соответствующих слов и выражений ни в одном из словарей, изданных в России. Если для русских переврдчиков камнем преткновения является адекватная передача экспрессивных слов и выражений из массы западных (особенно американских) криминальных, порнографических, "хоррорных" и т.д. романов, кино- и видеофильмов, то для зарубежных переводчиков этот камень - русская нецензурщина, пока еще мало систематизированная составителями словарей. Особые трудности, своего рода "культурный шок" испытывает и все увеличивающаяся масса студентов, ученых, политиков, предпринимателей и других зарубежных гостей, попадающих в Россию: слыша "ядреное русское слово" буквально на каждом шаге, они не могут получить его квалифицированной расшифровки даже у своих русских друзей. Чаще всего им лишь говорят, что употреблять эти грязные слова нельзя, либо же констатируют их непереводимость. И действительно, буквальный перевод большинства русских ругательств, особенно "многоэтажных", может породить впечатление о какой-то гипертрофированной, чудовищной "сексуальной озабоченности" и извращенности русских. Ругающийся же, как правило, о сексе, а тем более об извращениях даже и не думает: обычно он лишь в древней традиционной форме изливает свою русскую душу, высказывая таким образом свое недовольство жизнью, людьми, правительством.

Незнание русского матершинного кода создает немало трудностей при живом общении с русскими. Ведь нюансы русского мата столь многоплановы, что в быту он, как подметил еще Ф. Достоевский, используется для обозначения диаметрально противоположных ситуаций. На нем построено немало анекдотов, каламбуров, политических реминисценций. Достаточно вспомнить, сколь безуспешными были попытки перевести шутливо-ироническую крылатую фразу, приписываемую М. Горбачеву, - "Кто есть ху" - 'кто является виновников чего-либо, кто препятствует демократическим процессам, прогрессу'. Это каламбурное переосмысление оборота кто есть кто на английский манер с намеком на русское ругательное слово (who - ху). Бывший президент СССР якобы употребил это выражение на пресс-конференции после августовского путча применительно к путчистам, о которых он в шутку сказал: "Теперь я знаю, кто есть ху". В "Известиях" за 23 августа 1991 г. была опубликована серия статей под общим названием "Кто есть ху, как сказал Горбачев", способствовавшая широкому распространению оборота, как и ссылки на этот каламбур в других средствах массовой информации (Brodsky, 1992, 76-77; Haudressy, 1992, 111). Аналогичен обсценный подтекст и таких современных политических каламбуров, как Борис, ты неправ (фраза члена Политбюро Е.К. Лигачева, обращенная на одном из заседаний Верховного Совета к Борису Ельцину, вызвавшая смех в зале благодаря известному анекдоту о пьяном водопроводчике, выразившемуся столь деликатно, когда его напарник уронил ему на ногу тяжелый молоток); краткой переиначенной народной характеристики демократии a la russe - дерьмократия и т.д.

Причем нередко, сколь актуальными  и сиюминутными ни казались бы со стороны  даже такие слова и выражения-однодневки, они имеют также немалую "глубину  памяти". Не только потому, что корнями  уходят в многовековую табуизацию русского мата, но и потому, что многие новые  политические каламбуры оказываются  на лингвистическую поверку старыми  добрыми старыми русскими шутками. Или русско-иноязычными шутками, как в случае с кличкой М.С. Горбачева. Ведь в речи молодежи 60-х  годов, когда звезда будущего архитектора  перестройки лишь восходила, уже  была популярна русско-английская эвфемистически-каламбурная  переделка известного русского ругательства. Но не на основе англ. peace 'мир', а англ. pease 'горох': гороховый герцог - достаточно адекватный жаргонный предтеча мирного  герцога. Так в живой русской  речи старое и новое соединяются  прочной скрепой древнего мата, оживляясь  популярными ныне языковыми отсылками  на англицизмы.

Активизация употребления обсценной  лексики и фразеологии делает задачу его лингвистической расшифровки  вдвойне актуальной. Каковы же способы  этой расшифровки в иностранной  аудитории?

В целом они уже предложены для  разных аспектов авторами названных  выше исследований и словарей. Так, в духе американской методической школы, отталкивающейся от 'pattern practice', В. Раскин предлагает студентам словообразовательные модели трех основных русских обсценных  корней - хуй, пизда и ебать (Raskin, 1979). Семантическая типология, основанная на тематическом распределении "сфер влияния" русского мата (части тела, телесные и сексуальные функции, социальные институции и др.), стала  основой классификации американского  слависта (вероятно, В. Фридмана), опубликовавшего  свою статью под эвфемистическим, но "говорящим" псевдонимом Борис  Сукич Развратников (Razvratnikov, 1980). И. Эрмен  интересует как словообразовательная и семантическая парадигматика  русского мата, так и его этимологическая, социолингвистическая, грамматическая и функциональная характеристика (Ermen, 1991).

Отталкиваясь от опыта предшественников, можно предложить общую классификацию  русской бранной лексики и  фразеологии, построенную на ономасиологическом принципе. При этом термины бранная  лексика и обсценная лексика  понимаются как взаимно пересекающиеся, хотя и не полностью идентичные: не все бранное обсценно и, наоборот, не все обсценное - бранно. Брань (как  и нем. Schimpfwort), по определению новейшего  русского академического словаря - это 'оскорбительные, бранные слова; ругань' (ССРЯ, 1, 737), а обсценная лексика (obscenne slova), по дефиниции новейшей же языковедческой энциклопедии, - 'грубейшие вульгарные выражения, которыми говорящий спонтанно  реагирует на неожиданную и неприятную ситуацию. Это столь табуизированные  слова, что часто они вынуждают  говорящего создавать аппозиопезы (пропуски) типа chod' do..., ty si taky..., ty vies..." .

Как видим, квота табуизированности  обсценной лексики и фразеологии  более высока, чем у лексики  и фразеологии бранной, хотя главное, что их делает неразрывно связанными, - эмоционально-экспрессивная реакция  на неожиданные и неприятные события, слова, действия и т.п.

По эмоционально-экспрессивной  иерархии каждая группа бранной лексики  весьма различна. Поэтому при их классификации лучше исходить именно из функционально-тематической группировки, а не из эмоционально-экспрессивной  градации. Так, собственно и поступают  исследователи. А.В. Чернышев, например, распределяет "ключевые термины  матерного лексикона" на три группы: а) обозначающие мужские и женские  половые органы и обозначающие половой  акт; б) переносящие значение половых  органов и полового акта на человека как на предмет называния; в) в  нарочито огрубленном виде заимствования  из "культурной речи" (кондом, педераст). В целом приемлемая, такая классификация  кажется излишне обобщенной и  не учитывающей как эмоционально-экспрессивной  градации бранного лексикона, так и  его связи с необсценными лексическими пластами. Кроме того, при таком  подходе игнорируется многочисленная и необычайно активная сфера фразеологии, являющаяся своеобразной комбинаторикой обсценной и мифологической лексики. Ниже поэтому предлагается дуалистическая модель классификации бранной лексики  и фразеологии: вначале она распределяется по лексико-тематическим группам, а  затем (в своей комбинаторике) - по типологии внутренней формы.

Глава 1 Лексико-тематическая группировка русской бранной лексики

Лексико-тематическая группировка  русской бранной лексики такова:

1. Наименования лиц с подчеркнуто  отрицательными характеристиками  типа:

а) 'глупый, непонятливый человек': дурак, болван, оболдуй, остолоп, недоумок, дуб, дубарь, гегемон, тормоз, круглый дурак, олух царя небесного, дубина стоеросовая, с тараканом в голове (в котелке), с прибабахом, чурка с глазами, сибирский валенок и т.п.;

б) 'подлый, низкий человек': подлец, негодяй, мерзавец, подонок, дрянцо, дерьмо, гад  ползучий, сука сраная и т.п.

в) 'ничтожный человек, ничтожество': пешка, шваль, шушваль, шушера, гнида, ноль без палочки, пустое место, барахло, дешевка, гумызник, мелочевка, фитюлька, хмырь, мандавошка, хуй на палочке  и т.п.

г) 'проститутка, продажная женщина': гулящая, блудница, шлюха, потаскуха, блядь, блядища, курва, сука, лярва, бикса, канава, мандавошка, простодырка, профура, рвань, сберкасса, стелька, шалава, шмара, станок, уличная девка, ночная красавица, публичная  женщина, сука подзаборная, блатная  кошка, трепаная рогожа, честная давалка, чио-чио-сан, крытый шалаш и т.п.

Ряды такой бранной лексики  достаточно открыты и пополняются  ежедневно. Диффузность ее значения, обусловленная экспрессивным характером подобных слов и выражений, делает затруднительным  установление строгой границы между  собственно бранным и просто экспрессивно-эмоциональным.

2. Наименование "неприличных", социально  табуированных частей тела - "срамные  слова": жопа, задница, мягкое место,  афедрон и др.; пизда, манда,  минжа (минджа, менджа), минц, кунка  (кунька), лоханка, корыто, мохнатка, фика, шахна, мочалка, бабья совесть,  мохнатый сейф, волосяная хромосома  и др.; хуй, кляп, хер, хрен, балда,  елда (ялда), елдак (ялдак), шишка,  болт, шлямбур, колбаса, банан,  мудак, палка, шампур, аппарат,  инструмент, затейник, бабья радость,  ванька-встанька, кожаный движок, хрен  моржовый, член правительства и  др.

3. Наименования процесса совершения  полового акта: ебать, барать, еть,  едрить, сношать, ять, иметь, драть,  жарить, дрючить, дуть, засаживать, трахать,  тянуть, шворить, врезать шершавого,  загнать дурака под кожу, кинуть  палку, посадить на кол, поставить  градусник, натянуть на болт  и др.

4. Наименование физиологических  функций (отправлений): ссать, писать, делать пи-пи, мочиться, оправляться,  ходить по-маленькому (за маленьким), справлять малую нужду (надобность), вылить воду и др.; срать, гадить, какать, облегчиться, освободиться, делать а-а, ходить по-большому, ходить на (во) двор, ходить до  ветру, ходить, куда король (царь) пешком ходит и т.п.