Роман Ч.Диккенса "Большие надежды"

фантазии, Диккенс должен был иметь место, чтобы развернуться, чтобы ничто  не стесняло движений фокусника, совершающего чудеса  перевоплощения.  Когда  он ограничивал размеры  своих  произведений  строгими  рамками,  какая-то  доля неповторимого диккенсовского обаяния исчезала. Это относится  и  к  «Тяжелым временам», и к «Повести о двух городах», и к  «Большим  надеждам».  Все эти вещи искусственно сокращены для еженедельных выпусков и написаны с  расчетом на читателя еженедельника - читателя, которого  главным  образом  интересует

любовная  нить  романа.  И  хотя  в  начале  «Больших  надежд»  есть  просто

великолепные  сцены, все-таки и описание жизни  Пипа в  Лондоне  и  эпизоды  с участием неузнаваемо переменившегося Мэгвича  служат  доказательством  того, что, следуя реалистически  -  натуралистически  -  психологическому  методу, входившему тогда в моду, Диккенс подменял искусство  гениального  созидателя ремеслом талантливого прозаика. Покидая свой мир, он лишал убедительности  и своих героев и свои произведения.

Стараясь  казаться  как  можно  более  простым  и   бесхитростным,   он

чувствовал  себя так неуверенно, что по совету постороннего  человека  заново переписал заключительные страницы  книги  и  сделал  ее  конец  банальным  и фальшивым.  Руководствуясь  как  чисто  личными  причинами  (которым   будет посвящена следующая глава), так и тем, что  подобная  развязка  противоречит всему ходу отношений Пипа и  Эстеллы,  Диккенс  хотел  избежать  счастливого конца. Но  Бульвер-Литтон  убедил  его  поженить  своих  героев,  и  Диккенс

послушался советов упрямого романтика.[13;22].

В поздних  романах серьезная нота звучит по-разному, но повсюду. И всего выразительнее  и глубже звучит она именно в «Больших надеждах». Этот прекрасный роман написан с последовательностью и спокойствием, которые не часто встретишь у Диккенса.

Повествуя о сомнениях Пипа, Диккенс на редкость точно описал ту легкость, с какой  человек изменяет и тайно предает. Он передал и тот смутный романтизм, который порождает снобов; тайна  светской жизни влечет нас сильнее, чем откровенная добродетель  бедняков. Пипа больше тянет к мисс Хэвишем, которая, быть может, желает ему  добра, чем к Джо Гарджери, который делает ему добро. Все это очень убедительно и цельно, но немного мрачно.[8;33] 

Выводы  к разделу 

Чарлз Диккенс - основоположник критического реализма в английской

литературе  и величайший, истинно народный английский писатель.

По его  произведениям которого мы можем  судить, и достаточно точно, о социальной жизни Англии середины XIX века. И  не только об официальной жизни Англии и ее истории, не только о парламентской  борьбе и рабочем движении, но и  о мел-ких, как будто бы не входящих в «большую историю» подробностях. По романам Диккенса мы можем судить о состоянии железных дорог и  водного транспорта в его время, о характере биржевых операций в  лондонском Сити, о тюрьмах, больницах  и театрах, о рынках и уве-селительных  заведениях, не говоря уже о всех видах ресторанов, трактиров, гостиниц старой Англии. Произведения Диккенса, как всех больших реалистов его  поколения, - это как бы энциклопедия его времени: различные классы, характеры, возрасты; жизнь богачей и бедняков; фигуры врача, адвоката, актера, представителя  аристократии и человека без определенных занятий, бедной швеи и светской барышни, фабриканта и ра-бочего - таков мир  романов Диккенса.

 Роман "Большие надежды" печатался в журнале «Круглый год» с декабря1860 по август 1861 года и в том же году был опубликован  отдельно,  в  трех томах. Сначала Диккенс предполагал давать его  ежемесячными  выпусками,  как "Крошку Доррит" и большинство других крупных романов, но потом отдал в  свойе женедельный журнал, чтобы поднять его тираж,  хотя  это  сильно  затрудняло работу. Диккенс писал что невероянто тяжело развивать сюжет из недели в неделю и  выражал сожаление, что  читатель,  получая  роман маленькими порциями, не может ясно представить себе авторский замысел.

     По первоначальной идее  Диккенса  этот  его  роман,  рисующий  крушение честолюбивых  надежд  героя  и,  несмотря  на  ряд  комических  эпизодов   и персонажей, выдержанный в строгих, приглушенных тонах, должен был  кончиться печально:  Пип,  получив  тяжелый   жизненный   урок,   оставался   одиноким холостяком. Однако друг Диккенса,  писатель  Бульвер  Литтон,  уговорил  его изменить конец.В итоге Диккенс написал премиленький новый кусок и был уверен что в таком виде повесть будет более приемлимой. [3; 335]. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                                             Раздел 2

МОТИВ УТРАТЫ ИЛЛЮЗИЙ В  РОМАНЕ Ч.ДИККЕНСА                  «БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ» 

     Последние романы Диккенса «Большие надежды» (1860—1861), «Наш общий друг» (1864—1865) и «Тайна Эдвина Друда» (1870) объединены рядом общих черт, которые позволяют говорить о развитии и закреплении тенденций детективного жанра в творчестве Диккенса.

     Роман «Большие надежды» занимает особое место  в наследии Диккенса. Это не только лучшее произведение, созданное в  последнее десятилетие его жизни, но и самое цельное, самое гармоничное  и, может быть, самое глубокое по мысли творение писателя.

          Роман «Большие надежды» интересно сравнить не только с ранними произведениями Диккенса, но и с романами Бальзака. Более ранние произведения Диккенса, и «Холодный дом» и «Крошка Доррит», чрезвычайно близки творчеству Бальзака по своей теме и по самому направлению мысли. Диккенса и Бальзака прежде всего сближает самая грандиозность художественного замысла, хотя этот замысел и воплощается у них по-разному.[4;228].

     Роман «Большие надежды» по своей теме сходен с «Утраченными иллюзиями» Бальзака.

     И там и здесь — история карьеры  молодого человека. И там и здесь - мечты о славе, о богатстве, о  блестящей будущности. И там и здесь - разочарование после знакомства героя с жизнью. Но при этом у Бальзака каждое разочарование молодого человека является результатом очередного столкновения с каким-либо типичным явлением буржуазной действительности. Каждое разочарование есть результат опыта, конкретного познания, есть признак приобретенной мудрости, что в современном Бальзаку обществе равносильно ране, нанесенной чистому сердцу. Теряя иллюзии, герой обретает мудрость, становится «достойным» членом общества, где все построено на хищнических, античеловеческих законах. Поэтому идейным итогом произведения является критическое разоблачение буржуазной действительности, приспособление к которой покупается ценой утраты всего прекрасного, что есть в человеке.

     Хотя  «Большие надежды» тоже посвящены в  известной мере утраченным иллюзиям, характер разочарования героев Диккенса очень далек от бальзаковского.

     Пип, герой «Больших надежд», пассивным  долготерпением ожидает счастья, которое должно свалиться на него с неба. Основная причина разочарования  Пипа заключается в том, что его покровителями, оказываются не знатная, богатая старуха и ее прекрасная воспитанница, а беглый каторжник, которого Пип некогда спас от преследований. В самой разочарованности Пипа не заложено, таким образом, того критического, разоблачающего по отношению к буржуазной действительности содержания, какое имеется у Бальзака и какое имелось в прежних романах Диккенса.

     Сюжет романа подан настолько индивидуализованно, что обобщающая тенденция в нем  существует где-то рядом с «частным» опытом героя.

     Действительность  обрисована в достаточно мрачных, чуть ли не разоблачающих тонах (в особенности  лондонские эпизоды), но сам герой охотно согласился бы существовать в ней при более благоприятных условиях, мог бы, в конечном счете, приспособиться и к этим обстоятельствам.

     И в то же время эта «приспособляемость»  героя (в сочетании с некоторыми другими отрицательными чертами, о  которых еще будет сказано) тоже не находит однозначной нравственной оценки на страницах романа.

     Все это возможно лишь потому, что социальный пафос автора здесь приглушен и что интерес романа в значительной степени сосредоточен на выяснении того, кто является действительным покровителем героя, то есть на выяснении «тайны», не имеющей широкого обобщающего значения.

     В этом романе Диккенс частично возвращается к своим более ранним произведениям, в центре которых стоит фигура обездоленного маленького героя, подверженного всем испытаниям суровой жизни.[19;322].

     Пип напоминает и Оливера Твиста и  Дэвида Копперфилда. Да и самое построение романа как бы возвращает нас к исходным позициям диккенсовской поэтики, когда сюжет произведения строился вокруг биографии героя и в основном с ней совпадал («Оливер Твист», «Николас Никльби», «Дэвид Копперфилд»). Такой метод «однолинейного» построения тем более естествен в тех случаях, когда рассказ, как в «Больших надеждах», ведется от первого лица, и, следовательно, объем изображаемой действительности полностью совпадает с индивидуальным опытом героя.

     Уже с самого начала романа повествование  идет по двум линиям: в подчеркнуто  бытовом плане описывается дом  старшей сестры Пипа, свирепой миссис Джо Гарджери, сама она и ее муж, трогательно-добродушный кузнец Джо, а также их ближайшее окружение. С веселым юмором прослеживаются приключения Пипа в родном доме: дружба Пипа и Джо, этих двух страдальцев, угнетаемых свирепой сестрой и супругой, эпизод кражи напильника и пирога, тревожные переживания Пипа во время праздничного обеда, когда проводится неприятная параллель между поросенком на блюде и им самим.

     Второй  план повествования связан с необычайными происшествиями в жизни юного  Пипа, с его «личной биографией», и вводит нас в атмосферу криминально-детективного романа. Так первые сцены романа разыгрываются на кладбище, где на могилах родителей героя происходит встреча с каторжником, имеющая решающее значение для всей дальнейшей судьбы Пипа.

     Даже  трогательные подробности о раннем сиротстве мальчика (вспомним для  сравнения историю Оливера) даны здесь не только в сентиментальном  плане, но окружены элементами авантюрно-криминальной литературы тайн и ужасов.

     И дальше, как бы резко ни менялась жизнь героя, судьба все снова  и снова приводит его к мрачным  болотам позади кладбища, покой которых нередко нарушается появлением беглых преступников, ищущих здесь укрытия.

     Этот  второй план романа, связанный с  вторжением в жизнь Пипа мрачного, гонимого всеми каторжника Абеля  Мэгвича, весь построен на тайнах, с  первой встречи и кончая всеми теми эпизодами, когда незнакомец непостижимым образом дает знать Пипу о себе и о своем расположении к нему.

     Эта, на первый взгляд необъяснимая, привязанность  Мзгвича приводит не только к тому, что он обеспечивает Пипу завидное существование «юноши из богатого дома». Но, рискуя жизнью, ради встречи с  ним возвращается в Англию (здесь еще раз напрашивается сравнение с Бальзаком: мотив зависимости молодого человека из буржуазного общества от отвергнутого этим обществом преступника).

     В истории Мэгвича криминально-детективная  линия романа находит свое наиболее яркое воплощение. Лишь к концу раскрываются все сложные сюжетные линии, связывающие Пипа с этим человеком через таинственный дом мисс Хевишем, а также с ее воспитанницей Эстеллой, которая оказывается дочерью Мэгвича.

     Однако, невзирая на подчеркнутую зависимость  линии Мэгвича от традиции «кошмарного» и детективного жанра, его история, тем не менее, не лишена и социально-обличительного смысла. Высшей точкой здесь является рассказ о его прошлой жизни, где Мэгвич на наших глазах вырастает в патетическую, трагическую фигуру вечно гонимого страдальца. Речь его звучит обвинительным актом буржуазному строю.[6;412].

     «В  тюрьму и из тюрьмы, в тюрьму и  из тюрьмы, в тюрьму и из тюрьмы, - так начинает он свою историю... - Меня таскали туда и сюда, изгоняли из одного города и из другого, били, мучили и гоняли. Я не более вас знаю о месте своего рождения... Я впервые помню себя в Эссексе, где я воровал репу для утоления голода... Я знал, что меня зовут Мэгвич, а крещен я Абелем. Как я узнал об этом? Так же, как я узнал, что одну птицу зовут воробьем, другую синицей...

     Сколько я мог заметить, не было живой  души, которая, завидев Абеля Мэгвича, не пугалась бы, не прогоняла его, не сажала его под замок, не мучила бы его. И так случилось, что, хотя я был маленьким, несчастным, оборванным существом, за мной утвердилась кличка неисправимого преступника» (глава XVII).