Особенности восприятия и изображения природы в литературе романтизма

И страшною силой с глубокого дна

Угрюмая встанет его глубина…

…Много ты в своем просторе

Водишь рыб и всяких чуд;

Много камней самоцветных,

Жемчугов и янтарей,

Драгоценностей несметных,

Соблазняющих людей,

В роковой твоей пучине

Бережёт скупое дно…

Здесь море предстаёт как хранилище «угрюмое», хранилище «несметных» богатств, которые оно не торопится отдавать людям.

    Последний из рассматриваемых в  исследуемой статье мотивов – мотив берега моря.  «Мотив близости моря и его берегов, разумеется,  широко и в разных версиях распространён в поэтических текстах. Линия прибоя отмечает границу, где эта близость реализует себя полнее всего [c.28]… Архетипический образ моря, таким образом, «через раскрытие его метафорики… даёт возможность выражения [им]  личных ситуаций [там же].

3. Смысловое наполнение и художественное воплощение образа морской стихии у В.А. Жуковского

    В.А. Жуковский  первым  внёс в нашу литературу романтическое начало, сосредоточился на внутреннем мире человека. Он создал особенный лирический пейзаж, который стал открытием для русской литературы: изображение природы в стихотворении не столько рисует реальную картину, сколько отражает настроение, душевное состояние лирического героя.

   В стихотворениях Жуковского ощущается единство авторского сознания и отображенной в лирике романтической личности, что было новым для  романтизма в частности и для  поэзии вообще.

     Наиболее характерно  для лирики Жуковского элегическое  настроение и связанные с ним  элегические грустные мотивы, связанные  как с интимными переживаниями  автора, так и с его философскими размышлениями о мире, о тщетности попыток обрести возвышенный идеал на земле.

     Образцом романтического изображения  Жуковским морского пейзажа может служить   элегия «Море», созданная в 1822 г., которая вся пронизано мотивом противоречия между идеалом и действительностью, их несоединимости.

      Элегия  написана четырёхстопным амфибрахием  и белым стихом, которые позволили  Жуковскому имитировать безмолвие  моря, движение волн, колыхание морской  поверхности.  В спокойной морской глади отражаются и чистая лазурь неба, и облака золотые, и блеск звёзд. В бурю море бьётся, вздымает волны, шум которых  передан Жуковским при помощи аллитераций и повторов:

Ты бьёшься, ты воешь, ты волны подъемлешь,

Ты рвёшь, ты терзаешь враждебную мглу...

      Создаётся  полная иллюзия шипения кипящих, клокочущих волн. Трёхсложные стопы  в приведённых строках разделены  паузами, передающими мерные удары  волн.

      Поначалу  стихотворение кажется лишь пейзажной  зарисовкой. Поэт с берега очарованно  взирает на южное летнее море. Но, как бы ни было прекрасно море, не только его красота занимает мысли поэта. Море для Жуковского – стихия, загадочно-непонятная в своей сущности. Поэт пытается понять тайну моря (Открой мне глубокую тайну твою…»). В этой элегии    нет пейзажной лирики как таковой. Описывая картины  природы, внимательно всматриваясь в них, он настойчиво искал их сокровенный смысл. Само море не может открыть свою «тайну», так как оно «безмолвное». Тем не менее поэт, который видит в непрерывном движении водной стихии признаки внутренней тревоги и смятения, всё же эту «тайну» постигает: источник постоянного движения, изменения моря – небо. Два существа («необъятное» море и столь же безграничное небо), ощущая свою родственность, духовно тяготеют друг к другу. «Тайна моря – это его постоянное влечение к светлому небу, внутренняя зависимость от него, его отражение, яростный протест против враждебной мглы, скрывающей небесную чистую благодать, постоянный трепет, как бы боязнь утраты» [10, с.27].

    Море у Жуковского  неразрывно связано с небом, но оно несвободно, в отличие от абсолютно свободного неба. Море томится в «земной неволе», оно может лишь наслаждаться видом «далёкого», «светлого» неба и стремиться к нему. Любовь к небу – это высокий идеал, наполняющий жизнь моря глубоким смыслом.

    Раздумья на морском берегу приводят поэта к мысли о сходстве жизни морской стихии и человеческого бытия. Море близко душе поэта так, как могут быть близки друг другу равноправные и равновеликие стихии: морская бездна и бездна лирического «я».

      Море предстает  перед читателем страстной стихией, скрывающей свою любовь к небу  под покровом таинственного безмолвия. Обманчивость моря — в его  скрытом коварстве, двуличии («Обманчив  твоей неподвижности вид»). Автор  стоит «над бездной», глубокой, неизмеримой, необъятной. Море свободно в выражении своих чувств, оно открыто и бурно протестует, борется за свой идеал.

Что движет твоё необъятное лоно?

Чем дышит твоя напряжённая грудь? –

словно к человеку, обращается к морю Жуковский. Аналогично тому, как море отражает в своих волнах лазурь неба и блещет светом его звезд, как оно тянется к небу из «земной неволи», человек не может существовать без того, что выше его и что дает ему право на жизнь. Поэт наделяет море собственными тревогами, печалями, радостями, стремлениями. В результате перед нами не обыкновенная природа, а, как отмечал Белинский, «романтическая природа, дышащая таинственной жизнию души и сердца, исполненная высшего смысла и значения» [5, с.180].

    Важнейшим средством романтизации морской стихии у Жуковского служит развернутая метафора-олицетворение: море, не теряя черт настоящей водной стихии, одновременно символизирует человеческую душу, её вечное стремление к идеалу. Но это не только выражение чувств и мыслей человека через описание природы. Такой прием использовался многими поэтами и до Жуковского. Особенность этого стихотворения в том, что одушевляются не отдельные части пейзажа, а море само становится живым существом. Кажется, что лирический герой говорит с думающим и чувствующим собеседником [14,39].

        Образ  моря аллегоричен и иносказательно  передает душевное состояние  автора; лирический герой переносит  свои личные переживания на  созерцаемое им море, заставляя  его любить, ревновать, бунтовать. Для Жуковского образ моря мистичен, таинствен, с ним связано ощущение романтического двоемирия. В стихотворении море все время стремится к небу. Небо, с одной стороны, - это символ недостижимого идеала. Романтическая душа лирического героя все время стремится к этому идеалу и никак не может достичь. С другой стороны, взаимоотношения моря и неба — это взаимодействие человека и неба, то есть души человека и Бога. 

Проблема связи Бога и человека остается одной из главных в творчестве Жуковского-романтика.

      Море, небо и буря в рассматриваемой элегии – это символические образы. «Небо у Жуковского – символ безмятежности, покоя, красоты… Но небо – не только видимая предметность, но и образ возвышенного, образ души, летящей ввысь, то есть  это и условное, обобщённое изображение идеала поэта, его стремление к «неземному» совершенству (на «земле» же жизнь жестока, несправедлива, полна противоречий)»[14, с.40]. В вышеупомянутой  работе  В.Н. Топорова автор включает беспредельное небо, как и степь, в «морской» мотивный комплекс.  

     Морская стихия  в поэзии Жуковского  составляет  часть гармоничного элегического  пейзажа, ориентированного на лирический  субъект. Текущая вода как нельзя  лучше подходит для изображения «растворения» в природе лирического Я. В элегии Жуковского «Море» граница между      умиротворенной морской стихией и погруженной в грезы душой героя становится едва уловимой.

       Поэзия  Жуковского – это во многом  попытка постичь, “сформулировать”  “двойное бытие” через зримые образы. Устремляясь в область вечного, религиозного, метафизического, основными мифологемами, ориентирами своего творчества он избрал морскую стихию в архетипическом сознании.

      Природа  для поэта – сгусток живых  страстей, сил, чувств, а отнюдь не мертвый материал, послушный воле художника; космос  – олицетворение вселенского покоя, своего рода нирваны. Жуковского безудержно влечет к слиянию, растворению  себя в общем мировом космическом движении.

Именно в этом слиянии с космосом поэт видит возможность и надежду достигнуть утраченного счастья, самого «я» человека. Однако это же самое «я» и не позволяет человеку достичь гармонии с природой,   нарушает ее порядок; поэт ощущает мировой хаос и в микро-, и в макрокосме.    

4. Идейно-художественное своеобразие образа моря в лирике А.С.Пушкина

   Вопрос о «стихиях» в творчестве Пушкина рассматривался многими исследователями. О соотношении стихийности и гармонии, хаоса и космоса у Пушкина размышляли Ап. Григорьев, А. Блок, А. Белый, В. Ходасевич и др.

    Испытав сильнейшее влияние личности и творчества Д.Г. Байрона, Пушкин встал у истоков нового – активного, бунтарского – течения в русском романтизме. Главная особенность этого течения, отличавшая его от созерцательного, элегического романтизма 1810-х гг. - иное отношение к действительности. В его произведениях – в лирике, и особенно в поэмах – на первом плане гордый, свободолюбивый человек в конфликте с окружающей действительностью. В романтической лирике Пушкина 1820-1824 гг. тема свободы занимала особое место[13,35].

     Внутренний мир  поэта в годы южной ссылки, в период творчества, который критики характеризуют как  романтический, особенно полно раскрылся в элегиях. В них проведена резкая грань между петербургскими годами, наполненными дружеским общением, пирами, радостями любви, и новой жизнью «под бурями судьбы жестокой», «в изгнанье скучном», «вдали друзей вольнолюбивых». Романтическая образность стала стилевым эквивалентом мироощущения Пушкина-романтика.

    Ю.М. Лотман обратил внимание на то, что «семантический мир Пушкина

двухслоен. Мир вещей, культурных реалий составляет его внутренний слой, мир стихий — внешний… Отношение этих пластов к глубинному слою значений, то есть степень их символизации, не одинакова и необычна: у Пушкина в гораздо большей степени символизирован внутренний, бытовой, интимный, культурный пласт семантики, чем внешний — стихийный и природный»[12, с 816].    

    Море с его  бурями  и штормами в романтической  лирике Пушкина всегда ассоциировалась  со свободой и со «стихиями» общественной жизни: бунтами, революциями, восстаниями.

     В. Ходасевич  отмечал: «Что же общего между  русским правительством, якобинской  революцией, войной, мором и дурной  погодой? Ответ ясен: и

организованная государственность, и разнуздавшаяся масса, и бушующая стихия — все это явления, одинаково лежащие вне личности, вторгающиеся в ее жизнь и подавляющие ее свободу» [21,  с.489].

    У А. Пушкина  образ моря встречается в нескольких  лирических произведениях. Так, в  стихотворении “Погасло дневное светило...”, написанном поэтом на корабле 24 сентября 1820 года, в начале южной ссылки, море  так же, как и у Жуковского,  олицетворено.     Но лирический герой Пушкина настолько погружен в свои мысли, что он не концентрируется на образе моря, а только ощущает свою зависимость от воли морской бездны:

    Лети, корабль, неси  меня к пределам дальним 

    По грозной  прихоти изменчивых морей...

    "Погасло дневное  светило" было одним из стихотворений, ознаменовавших собой начало  романтизма в пушкинской лирике. В период  «южной ссылки» Пушкин  знакомится  с произведениями Дж.Г.Байрона, которые оказывают большое влияние  на дальнейшее  творчество Пушкина. Тем не менее, мы видим не «подражание Байрону» (как сам поэт называл свою элегию), а самостоятельное лирическое произведение. В самом начале его мы сталкиваемся с реминисценцией из русской народной песни («На море синее вечерний пал туман» — ср.: «Уж как пал туман на сине море»).

   

 «Связь стихотворения с поэмой Байрона не означала подражания ему. Этого Пушкин не делал ни в этом стихотворении, ни в других. У Пушкина с Байроном было сходное направление поэтической мысли, определяемое некоторым сходством их биографий. Ссылка, экзотические края, близость моря, постоянный порыв к свободе заставляли Пушкина вспомнить о Байроне и поневоле соизмерить свою судьбу с его судьбой. Они пели сходные песни, потому что похожа была их жизнь, потому что жили они в одно и то же трудное и мятежное время, потому что одинаково сильно они любили поэзию и свободу»[13,24].

    В элегии присутствует характерное для романтизма противопоставление несвободного человека свободной природе - бурной или грозной стихии.

    Элегия имеет несимметричную трехчастную композицию, которая содержит три неравных риторических периода, ограниченных рефреном («Шуми, шуми, послушное ветрило, / Волнуйся подо мной, угрюмый океан»). Сама композиция элегии зримо воплощает морскую стихию, за беспорядочным волнением которой скрывается математически ясная гармония ритма.

    В другом стихотворении, «К морю», мы наблюдаем  трансформацию романтического идеала свободы. Эта элегия стала поэтическим итогом размышлений Пушкина-романтика о свободе, о надеждах и разочарованиях, связанных с ней. Как и Жуковский, Пушкин уподобляет море живому существу, одержимому мятежными порывами духа. Судьба человека подчинена стихийным силам природы и истории.

    В стихотворении  А.С. Пушкина «К морю» два идейно-художественных  центра: образ моря и образ  лирического героя. Образ моря, “свободной стихии”, - это символ абсолютной свободы, которая присуща природе и ее явлениям, не зависящим от воли человека. И тем острее чувство собственной несвободы, невозможности самому распорядиться своей судьбой. Возникает антитеза (свобода-несвобода, плен). Тема плена будит мысль о судьбе Наполеона, ставшего пленником острова Святой Елены. Один романтический герой порождает воспоминанье о другом романтике – поэте Байроне. Однако, как заметил Д.Д.Благой, «поэт не только воспевает, но одновременно как бы «отпевает» этих двух недавних «властителей дум». Образ Наполеона в дальнейшем почти вовсе уходит из творчества Пушкина, а намечавшееся уже и прежде расхождение поэта с Байроном в годы михайловской ссылки превращается в прямую полемику с байроновским восприятием действительности. Прощаясь со «свободной» и «могучей» морской стихией, поэт как бы прощается с романтическим периодом своего творчества, начатом «морской» элегией «Погасло дневное светило»[7, 536].