Образ учителя в современной литературе

Образ учителя  в современной литературе

 

                               «Вам, памятник, учителя,

                               Я высек бы

                               Из красного гранита

                               Установил бы на просторе

                               Большое человеческое сердце…»

 

                                                             (А. Дусенбиев).

 

    И думается, это  был бы самый удачный в   мире  памятник  –  человеческое

сердце, открытое навстречу  людям.

    Учитель…  Школа…  Начало  начал.  Здесь  истоки  характеров,   идеалов,

убеждений. Врачи и строители, летчики и инженеры -  всё  начинается  здесь.

Какими сумеешь вырастить  и воспитать их? Чему научишь? Какой  след  оставишь

в юных сердцах?

    Учитель…  когда   произносишь  это  слово,  всегда  охватывает  какое-то

волнение. Вроде бы ничего особенного и нет  в  этом  слове.  Самое  обычное

название профессии человека. Но вот, когда произносишь  это  слово,  то  не

просто название профессии  встаёт перед глазами, а конкретный  человек  этой

профессии, с которым свела  тебя жизнь. Добрый  или  не  очень,  чуткий  или

равнодушный, любящий свою профессию, детей или нет… Вот  почему и охватывает

волнение, когда произносишь  это слово. Учитель не  просто  даёт  знания  по

тому или иному предмету, но и оставляет след в душе каждого  человека:  ведь

именно он помогает сформироваться этой душе. Не всё  равно  поэтому,  каким

будет этот человек. Неплохо, если бы он был таким, как у Некрасова  в  одном

его произведении («Медвежья  охота»). Обращаясь в этой лирической комедии  к

В. Г Белинскому, которого он считал своим духовным  учителем,  наставником,

он писал:

                  Учитель! перед именем твоим

                  Позволь смиренно приклонить колени…

                  А почему! Далее поэт объясняет:

                  Ты нас гуманно мыслить научил,

                  Едва ли не первый вспомнил  о народе,

                  Едва ль не первый ты заговорил

                  О равенстве, о братстве, о свободе…

    Хотелось бы, наверное, иметь такого учителя каждому.  У Некрасова –  это

идеал человека, тот  современный  образец,  к  которому  должен  стремиться

каждый. В нашей неспокойной  жизни трудно встретить  что-либо  подобное.  Но

всё-таки…  Раньше  я  училась  в  школе  №  3  Мурманской  области,  города

полярного.  Мне  нравились  многие  учителя.  Учитель  физики  –  за   свою

деликатность. Учитель математики –  за  хорошее  знание  предмета.  Учитель

литературы – за эмоциональность, чуткость, неравнодушие. Но до идеала  этим

учителям, мне кажется, далеко. В школе № 128 я учусь один год. И  за  такое

короткое время эта  школа стала мне родной. Конечно  же, благодаря  учителям,

умным и добрым. И так, у меня уже  сложилось  представление  о  том,  каким

должен быть учитель. но что  говорит  об  этом  художественная  литература?

Каким, по её мнению, должен быть учитель?

    Нравственный  облик педагога – современника  наиболее  полно  раскрыт   в

повести А. Лиханова «Благие  намерения». Главная героиня Надежда  привлекает

прежде  всего  силой  своего   характера.   Это   педагог   по   призванию.

Самоотверженность, самоотдача, любовь к детям, своему делу – основные черты

Нади. Она до конца честна в своих поступках. А ведь ей очень  не легко  было

работать в маленьком  городке на севере России, куда она  прибыла  к  началу

учебного года «по распределению». Она должна  была  воспитывать  ребёнка  –

первоклашек из детского дома. А, значит, быть для них всем: и  учителем,  и

воспитателем,  и  другом,  и  мамой,  доброй   и   заботливой.   Представим

интернатскую лестницу перед  началом занятий, стайку  растерянных  «малышей,

прижавшихся  к  перилам.  На  каждой  ступеньке  –  маленький   человек   с

удивленными,   печальными,   непонимающими    глазами».    И    новую    их

воспитательницу,  почти  ещё  девочку,  Надю,  Надежду   Георгиевну,   тоже

растерянную (готовилась преподавать  литературу в старших классах, а  попала

к «первакам» в няни), не имеющую, понятно, ни материнского, ни учительского

опыта, но потрясенную бедой  этих детишек, может, и не  вполне  осознаваемой

ими самими.

    «Меня душила  любовь, нежность, к  этим  детям,  -  скажет  она,  -  мне

хотелось обнять их, не каждого, не поодиночке, а всех вместе, в раз, обнять

и прижать к себе».

    С  этого   порыва  юной  благородной   души  начинается  их   встреча   –

воспитателя и воспитанников. Но повествует о ней Надежда Георгиевна  десять

лет спустя, когда ей уже  немного за тридцать, а её малыши закончили школу и

сами стоят на пороге взрослой жизни. Теперь за плечами  Надежды  Георгиевны

немалый опыт педагогических проб, удач и  ошибок.  Опыт  жизни,  в  котором

радость побед не отделима от горечи поражений. Её откровенной,  беспощадный

к  себе  рассказ  и  есть  ретроспективный  анализ   её   первого,   самого

ответственного года интернатской работы.

    Надей движут  чувства высокие и благородные   –  любовь  и  сочувствие  к

маленьким питомцам, жгучее желание хотя бы частично вернуть  им  утраченное.

«Детям автомобильных  катастроф, смертей и даже землетрясений, а чаще  всего

человеческих ошибок  и  взрослой  слабости,  это  были  особенные  дети,  -

понимает юная учительница. –  Лишённые  родительской  ласки,  они  даже  не

знали, что она бывает. Человек может и не подозревать  о  счастье,  если  он

его не испытал. А если испытал?»

    Всё значение  последнего вопроса Надя поймёт  много позже, убедившись  на

примере нескольких детских  драм  и  своей  собственной  любви  к  молодому

журналисту Виктору, что  испытать счастье и быть счастливой – далеко не одно

и тоже. Пока же ей немыслимо  примириться с очевидной  несообразностью:  «Не

голод, не война. Не трудно, вообщем, жить. И что? Дети без родителей  –  вот

они, у меня за плечом». «Катастрофы, беды, смерти – это осознать можно, без

них  мира  нет,  -  мысленно  соглашается  Надя.  –  Но  сиротство  –   оно

непостижимо, потому что  так просто: детям – всем детям! –  нужны  родители,

если даже их нет».

    Из этой максималисткой  убеждённости Надя (всем  детям   нужны  родители,

даже если родителей нет!)  и  вызревает  основная  коллизия  повести.  Надя

выступает с простой и  на первый  взгляд,  очевидно,  гуманной  инициативой:

предложить желающим жителям  городка забирать  к  себе  бездомных  детей  из

интерната на выходные дни. « … Я верю, что  сострадание  –  в  человеческой

природе… Без него трудно оставаться человеком», - говорит она.  Эта  Надина

уверенность даёт ей право  надеяться на успех эксперимента.

    И верно: десятки  людей откликаются всей душой  на её призыв, ломая своим

энтузиазмом бюрократические  преграды,  которые пытаются воздвигнуть  на пути

Надиного почина скептика. Инициативу юной учительницы поддерживает  печать.

Школа проводит тщательный, можно сказать,  конкурсный  отбор  претендентов,

желающих одарить бездомных  детишек своим  семейным  теплом.  Детей  вверяют

хорошие, достойные руки. Да и насовсем ведь.

    «На полтора  дня отдать детей! Казалось, какое  благо! – заметит  Надежда

Георгиевна несколько  недель спустя после начала её почина. – Но полтора дня

– это очень много. Там, за пределом моего  взгляда,  рождалась  надежда.  И

рождалась любовь».

    Чем дальше, тем   явственнее  сознаёт  Надя,  что  каждый  её  маленький

питомец не  просто  сирота,  нуждающийся  в  жалости,  ласке,  тепле,  а  и

зарождающаяся человеческая личность  со  своим  сложным  внутренним  миром,

удивительно подвижным и  чутким. Каждая человеческая семья  – это  тоже  своя

сложная и во  многих  отношениях  индивидуальная  система:  быт,  ценности,

взгляд на воспитание, на  детей.  Следовательно,  вручение  детской  судьбы

(пусть и добрым людям)  требует особой осторожности, особой  ответственности

не только от тех, к кому пришёл ребёнок на субботу и воскресенье, но  и  от

педагогов, от школы.

    Оказывается, в  наши дни не так уж трудно  обрушить  на  ребёнка  каскад

подарков и ласки. Притом тем  легче,  чем  безответственнее  относится  сам

человек к собственной, а  значит, и чужой судьбе. Вероятно, педагогов должна

была  сразу  насторожить  бездетная  чета  Запорожцев,  слишком   уж   явно

соотносившая своё материальное изобилие с правом  преимущественного  выбора

осиротевшего ребёнка. Однако и повода отказать им  не  было:  люди  на  вид

интеллигентные – начальник  конструкторского бюро Игорь Павлович и по службе

характеризовался хорошо.

    Но уже после  первого посещения их квартиры  Аллой Ощепковой  с  девочкой

случилось примерно то же, что  произошло  с  Антошкой,  когда  он  показался

перед классом в генеральском мундире. Аллочку будто подменили.  Ибо  никому

не надарили столько дорогих  подарков (и шубку, и платья, и  игрушки), никого

больше не подвозили на виду у всех  к дверям интерната  на «Москвиче», никто

не мог похвастаться, что  у его новых опекунов такая  роскошная квартира, так

много дорогих вещей  и  такие  шикарные  планы,  как  у  Запорожцев.  Почти

мгновенно  Алла  почувствовала  себя   привилегированной,   выделенной   из

остального коллектива сверстников, поставленной над ними. И это свое  новое

положение она принимает  со всей детской  непосредственностью,  готовностью,

самоотдачей.

    Но разве в  этом  повинна  Алла,  безоглядно  поверившая  в  искренность

показной  «доброты»  Запорожцев,  даже  и  не  подозревающая  о  бездушном,

холодном прагматизме  мещан? Именно этой девочке доводится  скоро  испытать,

быть может, самое страшное предательство в своей жизни: сначала счастливо и

гордо уверовать, что её  удочерят,  а  затем  испытать  на  себе  тщательно

взвешенный на весах рассудка решительный и бесповоротный  отказ.

    Восставая против  взрослой подлости и лжи, Алла  сжигает лицемерные  дары

конструктора и его  супруги. А мы вместе с  Надеждой  Георгиевной  думаем  о

том, что предательство  благообразных Запорожцев,  пожалуй,  и  счастья  для

Аллы. Кем она  могла  бы  вырасти  в  этой  семье?  Копией  своих  названых

родителей?

    В отличии от  Запорожцев инженер Степан Иванович  не волен, даже если  бы

хотел, взять Севу Агапова  с собой в  длительную  заграничную  командировку,

куда уезжает  с  семьёй.  Севу  он  и  не  собирался  усыновлять.  Но  ведь

«приручил», как «приручил» в  своё  время  Тёмку  отец  Толика  Боброва.  И

вынужденная разлука драматична для обоих. А особенно для Севы,  у  которого

никого нет теперь ближе  Степана Ивановича и который  остаётся один.

    Не менее сложно  оказывается  и  положение   Анечки  Невзоровой,  которую

успела полюбить одинокая Евдокия Петровна. Анечке не хочется  не благодарной

по отношению к доброй Евдокии Петровной.  И  жалко  родную  мать,  лишённую

родительских прав за чрезмерное пристрастие к лёгкой жизни. Всякие контакты

Анечки с матерью явно опасны для девочки и по  решению  органов  опеки  они

прерываются. Надежда Георгиевна приходит к выводу, что и тут  не может  быть

лёгкого механического решения.  С  одной  стороны,  образ  жизни  Аничкиной

матери настолько аморален, что не может не влиять отрицательно  на  психику

дочери. А, с другой стороны, как  можно  убивать,  вытравлять  в  маленьком

человеке  первые,  но   уже   достаточно   крепкие   росточки   доброты   и

ответственности, выраженные в словах Ани:

    «Я свою мамку  не брошу. Вот выучусь, вырасту  и возьму её  к  себе.  Она

тогда состарится, поумнеет. А не поумнеет, я её поучу…  Может,  даже  я  её

удочерю».

    Но в то же  время сложились счастливые отношения   у  Надиной  квартирной

хозяйки  Лепестиньи  (тоже  бывшей  детдомовки)  с  Зиной   Пермяковой.   У

отставного  военного  Никанора   Никаноровича    Парамонова   –   с   Колей

Урванцевым. У  брата и  сестры Миши  и  Зои  Тузиковых  –  с  многодетной  и

дружной рабочей семьёй  Поварешкиных,  у которых нет  за столом  разносолов,

нет личной машины,  да  и  живут  тесно,  зато  царят  в  семье  искренние,

настоящие привязанности. «Но  сколько бы ни  было  таких  побед,  разве  они

могут оправдать даже и  малый брак в педагогической работе?» - думает Надя.

    «…Педагогика  – дисциплина не точная.  У   неё  есть  допуски.  Право   на

ошибку», -  считает директор школы – интерната Апполон  Аполлинарьевич.

    «Прав нет, - возражает  ему жена, завуч Елена Евгеньевна, которая в своё

время была  категорически  против Надиного эксперимента. – Исключать  ошибку

нельзя.  Но  нельзя  её  и  планировать».  Вывод  Елены  Евгеньевны   менее

категоричен, более осторожен. Но что же из него явствует? Явились  ли случаи

с Анечкой, Севой и Аллой  запланированной педагогической  ошибкой,  то  есть

результатом   неверно   задуманного    эксперимента?   Или    это    ошибка

непредвиденная?