Место Э. Хемингуэя в американской литературе

Таким образом, американская литература первой трети ХХ века представляла собой сферу формирования новой реалистической эстетики. Первая мировая война подтолкнула деятелей искусства обратиться от «чистого искусства» к искусству реального времени, злободневным проблемам. И творчество Хемингуэя, в особенности роман «Прощай, оружие!» - стало абсолютно новой формой для США, новым ориентиром.

2. Э.Хемингуэй как представитель «потерянного поколения» в послевоенной Европе

 

2.1. Специфические особенности «потерянного поколения» в творчестве европейских писателей

 

Как упоминалось, термин «потерянное поколение» вошел в повсеместный обиход почти случайно и как эпиграф в произведении Хемингуэя. К «потерянному поколению» владелец парижского гаража отнес своего механика, бывшего солдата, не отремонтировавшего к сроку машину писательницы Гертруды Стайн. Стайн тут же придала его словам расширительное значение и сказала сопровождавшему ее Хемингуэю: «Все вы — потерянное поколение».

Для литературы потерянного поколения свойственен герой – молодой человек, внутреннее состояние которого характеризуется протестом против войны. На войне он становится совершенно другим, внутри героя зарождается внутренний конфликт. Как правило, главным выходом из сложившейся ситуации становится любовь, исход, которой, однако, может быть трагическим и связанным с чьей-либо смертью.

Примечателен в этом смысле роман «Фиеста». Там повествуется о людях, опаленных войной, даже в некотором роде убитых ею. Они ходят по парижским кабакам, отправляются в Испанию, совершенно не ведая, что же предпринять со своими загубленными жизнями. Центральная фигура книги — американский журналист Джейк Барнс — любит взбалмошную британскую аристократку Брет Эшли, но военное ранение лишает его возможности физически реализовать свое к ней чувство. Это заостренная и, возможно, еще слишком прямолинейная метафора внутренней «потерянности».1

Человек в XX столетии живет, склоняясь к унификации во всех сферах жизни, при этом значительную роль играет стандартизация, стереотипность жизненных ориентаций, интересов и пристрастий, идей, вкусов, эстетических запросов. Это свойство личности чрезвычайно ощутимо в произведениях, связанных с изображением «общества потребления», что получает широкое распространение в 60-е гг..

 ХХ век отмечен общей ситуацией  переоценки, переосмысления жизненных  ценностей. Здесь можно выделить  два решающих момента:

1) Период Первой мировой войны, когда переосмыслены представлявшиеся незыблемыми идеалы: отечество, героизм, свобода и справедливость, разумность и добро.

2) Последняя треть ХХ века, в  большей мере рубеж 70-80-х гг. –  переосмысление понятий либерализма, демократии, святости частной собственности, свободного рынка, нравственно-этических принципов и понятий, которые неотделимы от переосмысления рационального и доброго начала в человеке.

 В литературном творчестве, помимо Хемингуэя, первый из этих моментов просматривается в литературе «потерянного поколения», романной прозе Эриха Мария Ремарка («На западном фронте без перемен», «Три товарища», «Возвращение»). Второй момент жизненных переоценок очевиден в ряде прозаических образцов: романе американского писателя Тома Вулфа «Костры амбиций».

 У человека ХХ столетия  в его чувстве реальности усиливается иррациональное и инстинктивное, подсознательное или бессознательное, что проявляется в художественном осмыслении человеческого поведения и судьбы во многих произведениях литературы этого периода: «Улиссе» Джеймса Джойса, в романной прозе Вирджинии Вулф («Миссис Делоуэй», «На маяк»). Ощущение иррациональности мира и существования очевидно и в прозе Франца Кафки. Эту особенность изображаемого абсурдного мира в произведениях Кафки русский исследователь Владимир Днепров точно назвал «целесообразной неразумностью мира». Инстинктивное начало (жажда крови, сексуальный инстинкт) очевидны в романе Патрика Зюскинда «Парфюмер». Изобильно смакует эти явления современная массовая литература, что явно в романе американского писателя Рекса Миллера «Грязь». Человек в ХХ веке часто переживает моменты, связанные с сознанием иррациональности и иллюзорности существования, когда он воспринимает мир окружающих людей, себя в этом мире как нечто виртуальное, это упрочивает ощущение, сознание истинности виртуально, а не эмпирической реальности. Происходит, таким образом, замещение реального мира виртуальным. Это очевидно в таком свойстве постмодернистской литературы, которая во многом тяготеет к постулату «мир как текст», когда текст замещает эмпирически реальное, что явило себя в романной прозе американского постмодерниста Томаса Пинчона, который признается одним из самых загадочных писателей современного мира. Пинчон автор таких романов, как «Выкрикивается лот 49», «V», «Радуга земного тяготения» («Радуга земного притяжения»).

 Писатели XX века используют  и различные виртуальные формы  в повествовании (это явно, например, в трилогии Пола Остера «Стеклянный  город», «Призраки», «Запертая комната»). Чувство иллюзорности бытия связано  и с сомнением в существовании реальности и человека, когда существующая вне человеческого сознания объективная действительность воспринимается согласно точной образной мысли французского философа Жана Бодрийяра как «агонии реальности», а сам человек под знаком иронического и метафорического вопроса Мишеля Фуко: «А не умер ли сам человек?». Рождается тяга к незаурядному, исключительному, мистическому, сверхчувственному, экстрасенсному и парапсихологическому – с этим связана популярность и широкое распространение научно-фантастической литературы в двух ее важнейших направлениях – фэнтези и «science fiction», а также такого жанра массовой беллетристики, как «любовный роман» (например, произведение «Здравствуй, грусть» Франсуаз Саган).

 

 

 

2.2. Отражение различных культур и мотивов в творчестве Э. Хемингуэя

 

Стоит отметить тягу хемингуэевских персонажей (как и самого автора) к экстремальным проявлениям жизни, включающим смертельный риск, таким, как коррида («И восходит солнце»; «Смерть после полудня», 1932; «Опасное лето», 1960) и сафари («Зеленые холмы Африки», 1935; «Недолгое счастье Френсиса Макомбера»; «Снега Килиманджаро»). В этих проявлениях жестокость и смерть предстают эстетически преображенными — не бойней, а искусством боя быков и охоты на дикого зверя.2

В 1959 году Хемингуэй совершил путешествие в Испанию, о чем затем написал в романе «Опасное лето». К этому времени он заканчивает работу над воспоминаниями о Париже, но не считает рукопись готовой и, как любую свою работу, собирается пересматривать и дорабатывать. К этому времени зрение Хемингуэя так ухудшилось, что он почти не может читать. Он показывает рукопись книги «Морская охота»  издателю, и тот говорит, что ее стоит напечатать. Тогда Хемингуэй просит секретаря перечитать ему черновик вслух и отмечает: «Тут еще надо кое-что сделать. Может быть, после книги о Париже, если я еще смогу видеть настолько, чтобы писать». Как видно, несмотря ни на что, работа над «Праздником…» занимает главное место в его жизни последних лет.

Париж 1920-х, этот «праздник, который всегда с тобой», где Хемингуэй жил с 1921 по 1928, был показан до этого в романе «И восходит солнце» как послевоенное временное пристанище молодых американцев, которые слоняются по парижским кафе, прожигая жизнь, колесят по свету и находят лишь краткое успокоение в природе (сцена ловли форели) и в стихии народного празднества (испанская фиеста). Пространственные перемещения героев книги выступают художественной метафорой их внутренней неприкаянности.

Стоит отметить, что первое время после переезда писателя с супругой в Париж, во время серьезных финансовых трудностей, основной заработок ему приносили лишь очерки для американских газет. Он проводил много наблюдений за этой богатой американской молодежью, и его иронические эссе пользовались большой популярностью в американской прессе.

 «Потерянное поколение» - молодые люди, ушедшие на войну прямо со школьной парты. Они не видели счастья в своей юности, вместо любви и прогулок под луной им достались окопы и атаки. Это люди, потерявшие веру в хорошее, уверенные в том, что все заканчивается смертью. В то же время их молодость и жизнелюбие защищают их, оставляют в них какую-то частичку романтизма, желания жить.

В довоенный период, поколение, достигшее зрелости к началу ХХ века, имело возможность на себе ощутить, как жизнь меняется к лучшему, становится все более комфортной и безопасной. Европейцы были полны веры в свои силы и решимости улучшать мир по собственной воле и разумению.

 Промышленная цивилизация сделала  Европу гораздо более единой  — все государства были связаны сетью железных дорог; объемы международной торговли резко возросли, а с ними и экономическая взаимозависимость раньше никак не соприкасавшихся регионов; благодаря телеграфу любые новости мгновенно достигали самых глухих уголков; возникли единые европейские моды и стандарты жизни. Сблизились законодательства разных стран; границы между государствами стали прозрачными, и люди, как правило, беспрепятственно ездили из одной страны в другую. Но одновременно появилась мощная сила, разъединявшая европейские народы, — национализм.

Модернизм — характерная черта эстетики XX в., независимая от социальных слоев, стран и народов. В своих лучших образцах искусство модернизма обогащает мировую культуру за счет новых выразительных средств.

Наравне с модернизмом, параллельно с ним, существовал и продолжал развиваться реализм. На рубеже столетий он претерпел многоаспектные изменения, по-разному себя проявляя, но ярче всего — как неореализм, особенно в кинематографе (Л. Висконти, М. Антониони, Р. Росселини, Ст. Крамер, А. Куросава, А. Вайда). Неореализм выполнял задачу правдивого отражения социального бытия, борьбу за социальную справедливость и достоинство человека. Принцип неореализма нашел свое выражение и в искусстве (Р. Гуттузо, Э. Уайет), и в литературе (А. Миллер, Эрнест Хемингуэй, А. Зегерс, Э.М. Ремарк). С позиций неореализма творили писатели и художники: Ж. Амаду, Г. Маркес, Д. Сикейрос.

 

Творчество Эрнеста Хемингуэя в послевоенное время развивалось в контексте смены литературных эпох, эстетики «потерянного поколения». На систему образов в таких его произведениях, как «Прощай, оружие!», «Фиеста» и более позднее «По ком звонит колокол» повлияли события и образ жизни в Европе в послевоенный период, а также в период обострения агрессии незадолго до Второй мировой войны.

Уже в этих произведениях начинает появляться Париж как фон для романных действий. В романе «Фиеста», наряду с Парижем, появляется Испания и Мадрид, как другие важные пристани скитающегося по Европе «потерянного поколения». Чуть позже, именно в Испании будут развиваться действия романа «По ком звонит колокол». При всей пессимистичности упомянутых произведений Хемингуэя, традиционный герой все же обладает героическими качествами – это относится и к партизанам в период гражданской войны, и к писателю, проживающему в Париже.

 

 

 

 

 

3. Париж 20-х гг. ХХ века в произведениях Э.Хемингуэя

 

Несмотря на то, что к этому времени Хемингуэй уже был известным репортером, первые художественные произведения, не считая написанных в школьные годы, были созданы именно в Париже. Здесь Хемингуэй начинает определять основные принципы своего стиля, учится создавать художественные произведения, общаясь с уже знаменитыми к тому времени писателями, что-то принимая для себя, а что-то отвергая. Итак, свои литературные искания, годы своей молодости, любовь и дружбу, какими они были тогда в Париже, в конце 1950-х годов уже зрелый Хемингуэй опишет в книге «Праздник, который всегда с тобой» (A Moveable Feast, 1964).

 

3.1. Образ Парижа в произведениях Хемингуэя

 

Как уже отмечалось выше, одной из основных тем произведения является Париж, на фоне которого разворачиваются события. Учитывая внутритекстовые высказывания Хемингуэя, главным действующим лицом книги должен был стать не Хемингуэй, а Париж, что не характерно для автобиографического произведения. Описание Парижа лирично, романтично и поразительно точно. Многие современники в своих воспоминаниях, в том числе и жена Хемингуэя Мэри, совершали путешествие по местам, упомянутым в книге, и отмечают абсолютную топографическую точность. К тому же, Хемингуэй отражает свой Париж, такой, каким его видел и знал сам автор:

«Когда мы вернулись в Париж, стояли ясные, холодные чудесные дни. Город приготовился к зиме. На дровяном и угольном складе напротив нашего дома продавали отличные дрова, и во многих хороших кафе на террасах стояли жаровни, у которых можно было погреться. В нашей квартире было тепло и уютно. Мы клали на пылающие поленья boulets – яйцевидные брикеты спрессованной угольной пыли, на улицах было по-зимнему светло. Привычными стали голые деревья на фоне неба и прогулки при резком свежем ветре по омытым дождем дорожкам Люксембургского сада. Деревья без листьев стояли как изваяния, а зимние ветры рябили воду в прудах, и брызги фонтанов вспыхивали на солнце».3

На протяжении всей книги воспоминаний автор обращается к тому опыту, который получил в тех или иных ситуациях, благодаря этому переезду и этому городу:

«Пока я голодал, я научился гораздо лучше понимать Сезанна и по-настоящему постиг, как он создавал свои пейзажи. Я часто спрашивал себя, не голодал ли и он, когда работал. Но решил, что он, наверно, просто забывал поесть. Такие не слишком здравые мысли-открытия приходят в голову от бессонницы или недоедания»4.

Здесь писатель уже впервые упоминает о современниках – поэтах, музыкантах, живописцах, с которыми связана большая часть воспоминаний, и которые непосредственно повлияли на его развитие как литератора.

Писатель говорит, что ему приходилось специально выбирать маршрут, чтобы ничего не напоминало о чувстве голода, ведь в Париже повсюду принято выставлять лакомства на витринах и обедать прямо на улице за столиками кафе.

Но, какие бы истории и невзгоды не описывал Хемингуэй, в конце своего по большей части биографического повествования он приходит к выводу о том, что этот город все равно останется тем местом, где с которым связана его молодость:

«Но Париж очень старый город, а мы были молоды, и все там было не просто – и бедность, и неожиданное богатство, и лунный свет, и справедливость или зло, и дыхание той, что лежала рядом с тобой в лунном свете».5