Эволюция русской женщины в творчестве В. Распутина

Другая героиня древнерусской  литературы Февронья («Повесть о Петре и Февронье Муромских») спасает героя от смерти, она способна исцелить струпья самого дьявола, явившегося Петру в виде змея. Более того, Февронья становится талисманом для мужа на протяжении всей последующей жизни.

Красота - да, смысл - да. Но жалость? Звезды жалеют ли? Мать - жалеет: и да будет она выше звезд» [Роза - нов В.В. Опавшие листья. Короб первый // Миниатюры. - M.: Прогресс-Плеяда, 2004. - С. 128.]. Материнство как метафизическое, «вечно материнское» спасающее начало трактуется и H.A. Бердяевым: «Женщина в потенции есть мать не только относительно отдельных существ, но и относительно всей природы, всего мира, падшего и беспомощного в своем падении». Она, по словам H.A. Бердяева, «излучает благую, теплую энергию, окутывает ею живые существа, беспомощные зябнущие, выброшенные в страшный, чуждый мир» [Бердяев H.A. О назначении человека: Опыт парадоксальной этики // О назначении человека. - М., 1993. - С. 207; С. 71]. И.А. Ильин отметил, что «удел вечно-женственного - прощать неправедного». Философ считает, что особенность характера русской женщины заключена в ее упорном терпении, безграничной сердечности и сострадании. Очевидно уважение и даже преклонение И. Ильина перед русской женщиной: «диву даешься, откуда в таком хрупком теле такая душевно-духовная мощь».

Аввакум из «Книги бесед» В «Повести об Юлиании Лазаревской» (XVI в.) утверждается, что «добрая жена н по смерти своего мужа спасет, ревнуя благочестивой Федоре царице и прочим святым женам и по смерти о мужьях своих умоляли Бога» [Житие св. праведной Иуллианни Лазаревской. - СПб., 1910. - С. 31]. В одной из глав «Домостроя» определяются сферы забот мужа и жены. Так, мужу рекомендуется молиться «о своих прегрешениях, о здравии царя и царицы, и чадах их бояр его, о христолюбивом воинстве, о помощи против врага, об освобождении плененных, и за всех христиан. Жене же нужно молиться о своих прегрешениях и за мужа, и за детей, и за домочадцев, и за родичей, и за духовных отцов» [Домострой. - М., 1994. - С. 148].

Еще Г.П. Федотов обратил  внимание на то, что в «Слове о  полку Игореве» противопоставлены  князь Святослав и Ефросиния Ярославна: языческие заклинания последней спасли Игоря там, где оказались бессильными политические призывы («злато слово») первого.

Ф. Буслаев, сравнив скандинавское  сказание «Эдду» и муромскую легенду о Петре и Февронье, имеющих ряд сходных архаичных мотивов, неумышленно для своих целей сравнил два национальных женских типа: «Если Брингильда только учила Зигурда целебным рунам, то Февронья исцелила своего героя». Рассуждая над данным сопоставлением, исследователь В.И. Мильдон пришел к выводу о том, что «повесть» Ермолая-Еразма вслед за народной сказкой отразила норму внутренней жизни русских людей: «Отношения женщины и мужчины в сказке нередко походят на отношения матери и сына, кем бы на самом деле она (женщина - А. И.) ни была ему. Она выручает его из трудных о положений» и становится «как бы его вечной матерью».

Мысль о женской хранительной стихии, о женщине - «духоводительнице» становится наиболее актуальной для России в XIX веке. Это время создания мифа о русской женщине, который, по утверждению ученых философов, занял «исключительно важное место в национальной идентичности русских».

Исключительная роль в  генезисе этого мифа принадлежит  образу Татьяны Лариной. По общему признанию  отечественных писателей и философов  различных эпох, именно A.C. Пушкин впервые  выразил сущность характера русской  женщины, с особенной силой выделив  в нем жертвенность, верность долгу  и народным традициям.

 Ф.М. Достоевский отдал  A.C. Пушкину первое место в изображении  женского национального характера.  В известном очерке он писал:  «Пушкин, и, конечно, тоже первый  из писателей русских, провел  пред нами в других произведениях  этого периода своей деятельности  целый ряд положительно прекрасных  русских типов, найдя их в  народе русском» 

 Г. Гачев в работе «Русский Эрос» подчеркнул еще большую значимость пушкинской героини в национальном самосознании. Он уверен, что Татьяна Ларина «дала модель для устроения русской Психеи» [Гачев Г. Русский Эрос. «Роман» Мысли с Жизнью. - М.: Интерпринт, 1994. - С. 164]. Но при этом великий классик, отражая особенности национального самосознания, со всей очевидностью обозначил тяготение русской литературы и культуры в целом к идеальному женскому образу. В «Евгении Онегине» он об этом сказал прямо: «Татьяны милый идеал».

И.А. Гончаров очень точно  отметил эту тенденцию в пушкинском творчестве, как, впрочем, и в общем  литературном процессе: «Надо сказать, что у нас в литературе (да, я думаю, и везде) особенно два  главных образа женщины являются в произведениях слова, параллельно, как две противоположности: характер положительный - пушкинской Ольги и идеальный - его же Татьяны. Один - безусловно пассивное выражение эпохи, тип, отливающийся, как воск, в готовую, господствующую форму. Другой - с инстинктами самопознания, самобытности, самодеятельности»2. Этими словами И.А. Гончаров исчерпывающе выразил собственную исходную позицию в конструировании женских образов. Нетрудно заметить, что и в творчестве самого писателя есть такое, правда, весьма условное, деление женских характеров. К первому типу можно отнести таких героинь, как Марфенька («Обрыв»), Агафья Матвеевна Пшеницына («Обломов»). Но, безусловно, самыми значительными в творчестве писателя стали образы героинь, родственные пушкинской Татьяне, - Ольги Ильинской («Обломов»), Веры, Татьяны Марковны Бережковой («Обрыв»).

Ф.М. Достоевский, для которого женский вопрос всегда был вопросом национальным, увидел в Татьяне Лариной  «тип положительной и бесспорной красоты», «апофеозу русской женщины». Ее образ стал центральным в его знаменитой Пушкинской речи. Это чрезвычайно важно потому, что раздумья и анализ современного Достоевскому исторического момента привели его именно к этой героине. Ф.М. Достоевский, пытаясь разрешить нравственные коллизии переломного периода, стремясь восстановить в людях внутреннее единство, обращает свой взор к Пушкину. Только в его гармонии, в созданном в его творчестве миропорядке, писатель ищет и находит нравственный образец, нравственную меру. Татьяна Ларина стала для Ф.М. Достоевского воплощением национального духа и благородной женственности. Писатель подчеркнул в пушкинской героине лучшие нравственные черты русского народа: она не способна предать позору святыню, пойти против совести, «основать свое счастье на несчастье другого». Таким образом, символом «русскости» Ф.М. Достоевский избрал Татьяну, сохранившую духовную связь с народом.

Очевидно, что один из центральных  женских образов своего творчества Сони Мармеладовой - Ф.М. Достоевский разрабатывает в русле пушкинской традиции. В черновиках романа «Преступление и наказание» он; довольно отчетливо обозначил, что выражение сущности русского национального характера он доверяет именно женскому персонажу: «В красоту русского элемента верь (Соня). Русский народ всегда, как Христос, страдал, говорит Соня. По убеждению исследователя A.B. Поповой, это принципиальное соображение Ф.М. Достоевского о том, что идеалом красоты человеческой является русский народ, определило и идеализацию образа о Сонечки.

В характере этой героини  художник полно и органично соединил идею альтруизма и действенной любви-сострадания, уходящей корнями в русское православие  и народную традицию.

О том, что Ф.М. Достоевский  именно в русской женщине видел  хранительницу нравственных начал, видел в ней воплощение идеализма, свидетельствуют и его многочисленные публицистические выступления.

Попова A.B. женский вопрос в романном пятикнижии Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»):

А в майском выпуске «Дневника» («Несомненный демократизм. Женщины») Ф.М. Достоевский пишет: «Русский человек, в эти последние десятилетия, страшно поддался разврату стяжания, цинизма, материализма; женщина же осталась гораздо более его верна чистому поклонению идее, служению идее.

2 Постижение В.Распутиным духовно-нравственной миссии русской женщины ХХ века

2.1 Развитие литературы и особенности содержания женского образа

Масштаб и значимость «женского  вопроса» в художественном и публицистическом творчестве мыслителя XIX века определила A.B. Попова. Она констатировала, что  «роль Достоевского в обсуждении женского вопроса была предопределена во многом его идеей «всечеловеческой соборности», мыслью о спасительной, преобразовательной миссии русского народа в судьбах мира, достижение которых  было связано с необходимостью создания общества, основанного на законах  нравственности, всеобщей любви и  гармонии».

Нравственные достоинства  и целомудренности русской женщины стали предметом осмысления и другого великого художника слова - JI.H. Толстого. В этом смысле он продолжил нравственную линию философии древнерусских авторов и пушкинскую традицию. Писатель видел призвание женщины в ее милосердном служении семье и народу. В своих многочисленных работах он призывал современных ему женщин, увлеченных «модным женским движением», сохранить свою природную способность пробуждения духовного потенциала мужчины: «Без женщин - врачей, телеграфисток, адвокатов, ученых, сочинительниц - мы обойдемся, но без матерей, помощниц, подруг, утешительниц, любящих в мужчине все; замечается искренность, настойчивость, серьезность и честь, искание правды и жертва; да и всегда в русской женщине все это было выше, чем у мужчины». Интересна в этом смысле полемика Ф.М. Достоевского с H.H. Страховым о сущности русской женщины. Известно, что Ф.М. Достоевский с нетерпением ждал выхода статьи H.H. Страхова «Женский вопрос». Статья вышла в 1870 г. в журнале «Заря». В письме H.H. Страхову Ф.М. Достоевский писал: «Неужели и сегодня не получу «Зарю»! Точу зубы на вашу статью. Женский вопрос - этакая тема! Жду огромного наслаждения. Именно вы можете написать об этом так, как надо!» [Из письма 26 февраля (10 марта) 1870 г.) [Достоевский Ф.М. Дневник писателя // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1973-1990. - Т. 29]. Страхов пишет в статье об ограниченности рассмотрения данного в вопроса только сферой практических стремлений вместо представления того, в чем должна состоять красота женской души и достоинство женской жизни. Труд, политические права, государственные дела меркнут по значимости перед нравственным идеалом женщины - жены и матери.

Анализ предназначения женщины  с точки зрения нравственности особенно импонировал Достоевскому. Этот аспект статьи обусловил и его положительные отзывы. В письме к Страхову от 24 марте (5 апреля) 1870 г. писатель замечает: «"Женский вопрос в феврале" (в февральском номере «Зари» - А. И.), по-моему, изложен у вас превосходно» [Там же. - С. 113]. Спустя шесть лет (1876 г.) в статье «Один из облагодетельствованных современной женщиной» «Дневника писателя» (июль-август) Достосвекий вернулся к «Женскому вопросу», отметив, что «в ней есть несколько прекраснейших и зрелых мыслей», однако он высказал категорическое несогласие с убежденностью Страхова о высоком типе женской красоты и душевных качеств англичанок, с которым не может сравниться русская женщина, то лучшее, что есть в нем, и незаметным внушением вызывающих и поддерживающих в нем все это лучшее, - без таких женщин плохо было бы жить на свете».

Но главное и высшее предназначение женщины Л.Н. Толстой  видел в материнстве. Однако следует  иметь в виду, что писатель не ограничивал материнство биологической  сферой и кругом семейно-бытовых  проблем, он определял для женщины-матери задачи гораздо более масштабные. Писатель был убежден, что женщина  тем лучше, чем более она отбросила  личных стремлений для положения  себя в материнском призвании. Поняв  свое призвание, она не может ограничиться «кладением яичек». Чем более женщина будет вникать в свое призвание, тем более оно будет захватывать ее и представляться ей бесконечным и отнюдь не менее значимым, чем призвание мужчин - этих «рабочих пчел улья человеческого». Если призвание матери (высшее, по убеждению Толстого) имеет свойство всех серьезных человеческих призваний быть бесконечно трудным, то нельзя предположить, чтобы наибольшие направленные усилия приводили к меньшим или худшим результатам, чем наименьшие.

О приверженности писателя вечной и неизменной теме материнства  свидетельствуют и его художественные поиски. Л.Н. Толстой осмыслял образ  женщины-матери в романах «Война и мир» и «Анна Каренина». Идея высшего женского призвания нашла  свое выражение в образах Наташи Ростовой, Кити и др. Не случайно эти  героини писателя претерпевают закономерную эволюцию от очаровательной девушки, полной поэтической прелести, к женщине, осознавшей свое материнское призвание. Можно сказать, что образ женщины-матери, хранящей народные духовные ценности, Л.Н. Толстой наделил чертами идеала.

Трудно назвать отечественных  классиков XIX в., которые бы не обращались в своем творчестве к осмыслению женского образа. Он стал одним из центральных в произведениях Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, А.Н. Островского. Каждый из писателей связывал с женским началом собственные воззрения о путях разрешения насущных проблем современности, и в зависимости от этого наполнял женский образ соответствующим содержанием. Вместе с тем, все они, отражая особенности характера русской женщины, наделили своих «главных» героинь способностью сохранять и отстаивать этические ценности русской народной жизни. Об этой тенденции отечественной литературы эпохи классического романа очень точно сказал Г. Гачев: «Гигантская идеологическая роль образов женщин в русском классическом романе тем и определяется, что через них русская природная душа, живая жизнь, пока еще немая и безгласная, но обладающая той устойчивостью и объективной субстанциональностью, которой во многом лишено идущее в сублимированных сферах духа мужское, более чисто общественное начало,-благословляет и удостоверяет глубинную родственность этих духовных исканий себе, своим потребностям».