Изложение Троянской войны в «Илиаде»

Еще несколько примеров.

Ответ Агамемнона на просьбу о захоронении мертвых, павших в бою:

 

Что до сожжения мертвых, нисколько тому не противлюсь.

Долг — ничего не щадить для окончивших дни человеков,

И умерших немедленно должно огнем успокоить.

[Ил., VII, 408 — 410])

 

«Умерших огнем успокоить» нужно, должно. В устах Агамемнона слова о долге перед умершими обретают смысл этического предписания, выходящего за рамки художественного образа и потому удерживающего свое изначальное содержание.

Тот же Агамемнон, ободряя воинов перед боем, излагает им «истину» о преимуществах храбрости; излагает так, как это могло быть в «Этике» Аристотеля или любом другом научном трактате:

 

Будьте мужами, друзья, и возвысьтеся доблестным духом;

Воина воин стыдися на поприще подвигов ратных!

Воинов, знающих стыд, избавляется боле, чем гибнет;

Но беглецы не находят ни славы себе, ни избавы!

[Ил., V, 529 — 532]

 

В поэмt Гомера немало точных психологических наблюдений. И когда, выдвигая условия перемирия, гомеровский Менелай говорит о неустойчивости, подвижности незрелых умов молодежи и о мудрой осмотрительности старцев, в его словах непреложность факта, психологическая «истина»:

Пусть призовут и Приама владыку, да клятву положит

Сам (а сыны у него напыщенны, всегда вероломны):

Да преступник какой-либо Зевсовых клятв не разрушит:

Сердце людей молодых легкомысленно, непостоянно;

Старец, меж ними присущий, вперед и назад прозорливо

Смотрит, обеих сторон соблюдая взаимную пользу.

[Ил., III, 105—110]

Среди разного рода гомеровских «истин» значительное место занимают «истины» теологические.

Представления о божестве, его сущности, его бытийственной и космической роли в глазах верующего человека не могут не быть «истинными», т. е. соответствующими правде жизни. А потому, например, местонахождение Тартара и само изображение Тартара у Гомера есть не что иное, как религиозная, теологическая «истина»:

 

Или восхичу его и низвергну я (Зевс) в сумрачный Тартар,

В пропасть далекую, где под землей глубочайшая бездна:

Где и медяный помост, и ворота железные, Тартар,

Столько далекий от ада, как светлое небо от дола!

[Ил., VIII, 13—16]

 

Однако в «Илиаде» рассказ о Тартаре имеет не только «истинный», информационный, но и художественный смысл: ужасы далекого сумрачного Тартара, из которого нет выхода, живописуют, подчеркивают гнев Зевса, мощь бога, жуткую реальность его угроз.

И еще аспект мифологический: Тартар не мог бы стать «истиной» даже для религиозного грека гомеровской поры, если бы в его сознании вымышленный Тартар не представлялся реально существующим.

Таковы в гомеровском эпосе пути, на которых формируется и закрепляется связь между логическим понятием, художественным образом и образом мифологическим, связь между истиной и вымыслом.

Между тем вымысел в поэмах Гомера правдоподобен не только вследствие сращения с истиной, но и потому, что строение его подчинено закономерностям правдоподобия, выявленным применительно к послегомеровской поэзии античной теорией искусства и сформулированным Аристотелем. Вымысел гомеровской поэмы — это «возможное согласно вероятности или необходимости и невозможное, но правдоподобное».

По вероятности или необходимости возможно большинство из того, о чем рассказывает Гомер.

По необходимости возможна кровопролитная война между ахеянами и троянами: совершается воля Зевса (Ил., I, 5), пожелавшего избавить Землю от переизбытка людского множества. По вероятности возможен гнев Ахилла, открывающий первую песню «Илиады»: эпический гнев, проявление силы, мужества, доблести постоянно сопутствует герою на всем его жизненном пути. По вероятности или по необходимости возможны сцены и обстоятельства, сопровождающие этот гнев: по вероятности — приход жреца Хриса, молящего ахейцев о выкупе за дочь, угрозы Агамемнона, не пожелавшего лишиться красивой наложницы, печальное возвращение старца, его мольбы к Аполлону и внимание божества к своему оскорбленному жрецу; по необходимости — месть Аполлона, внявшего моленьям, его незамедлительная расправа с обидчиками, и т. д.

Невозможного, но правдоподобного в эпосе значительно меньше. Невозможно кое-что из того, что относится к эпическому идеалу, и отчасти то, что утверждается общественным мнением. Невозможна сила Гектора и Ахилла, которые легко поднимают камни и отодвигают воротный засов такой величины, что их не могут в одиночку ни отодвинуть, ни поднять ни эпические современники героев, ни тем более «живущие ныне» (Ил., XII, 445—450; XXIV, 452— 456). Вместе с тем «невозможная» сила Гектора и Ахилла для эпического сказителя и его слушателей правдоподобна. И Ахилл, и Гектор — великие богатыри, лучшие воины ахейского и троянского ополчения. Отсюда их преимущества перед современниками, в частности в физической силе. И Ахилл, и Гектор жили в далекие героические, не сравнимые с настоящим времена, когда все было иное, все было лучше; отсюда их превосходство и над «живущими ныне». А потому особая сила обоих героев в эпическом повествовании правомерно мыслится безусловно реальной и достоверной.

О сложившемся общественном мнении как невозможном, но правдоподобном, с которым нельзя не считаться, упоминает Гомер:

 

Первым строем начальствовал пестродоспешный Менесфий,

Сперхия сын, реки пресловутой, от Зевса ниспадшей:

Тайно его Полидора, прекрасная дочерь Пелея,

С Сперхием бурным родила, жена, сочетавшаясь с богом;

Но, по молве, с Периеридом Бором, который и браком

С нею сопрягся торжественно, выдав несметное вено.

[Ил., XVI, 173-178]

 

Происхождение Менесфия подано в двух версиях. По одной, и ее разделяет Гомер, Менесфий — сын бога Сперхия, подругой — сын смертного. Вторая версия для Гомера неприемлема, «невозможна». Но хотя Гомер убежден в противном, версия эта не обойдена молчанием: как всякая версия, источник которой молва, общественное мнение, она правдоподобна и потому имеет право на существование.

Античные критики и теоретики литературы, как правило, преувеличивали момент невозможного в вымысле гомеровского эпоса и делали это обычно за счет эпического мифологизма. Последнее понятно. Мифологическое сознание, пронизывающее поэмы, без учета и осмысления особенностей которого судить о путях строения эпического вымысла нельзя, с точки зрения античной литературной критики,— чуждый, досадный и незаслуживающий внимания анахронизм. В результате невозможным в вымысле эпоса оказывается едва ли не все то, в чем эпический сказитель и его слушатели видели возможное, необходимое, вероятное.

Для Лукиана 19, например, «невозможны» быстрота бега мифических коней Эрихфония (Ил., XX, 219—229) и сила Зевса, обещающего на одной цепи поднять море и землю (Ил., VIII, 23—27), для Аристотеля 20 — помощь Афины и вмешательство Посейдона при высадке Одиссея на Итаку.

Таким образом, эпический вымысел гомеровской поэзии — вымысел особый, в котором «ложь» срослась с «истиной», и каждый факт такого вымысла может рассматриваться одновременно как «ложь», построенная с соблюдением закономерностей художественного вымысла послегомеровской поэзии, и как «истина» античной науки и эпико-мифологического сознания.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА II. Изложение Троянской войны в «Илиаде»

 

2.1. Последний год Троянской  войны. Описание войны по Гомеру

 

По своему названию «Илиада» должна быть поэмой об Илионе (Илион — другое название Трои). Но в действительности содержание поэмы гораздо ỳже этого названия: в ней рассказывается только об одном эпизоде из десятилетней греко-троянской войны. Сюжет поэмы точно определяется ее начальными стихами:

 

Гнев воспевай, о богиня, Пелеева сына Ахилла, —

Гнев тот проклятый, принесший ахейцам несчетные беды.

 

Поэт обращается к богине, т. е. к музе, прося осенить его своим вдохновением и подсказать ему содержание песни: это — песнь о гневе Ахилла.

О причине этого гнева рассказывается в первой песни «Илиады»2. Троянцы уже десятый год выдерживают осаду ахейского (греческого) войска, расположившегося лагерем на равнине между городом и морем перед вытащенными на берег кораблями. Ахейцы грабят и разоряют близлежащие поселения, уводят оттуда пленников. При взятии одного города захватили в плен Хрисеиду, дочь жреца Аполлона Хриса. Ее отдали в качестве почетного дара Агамемнону. Несмотря на просьбы отца, принесшего «несметный» выкуп, Агамемнон не только отказался вернуть пленницу отцу, но грубо прогнал и оскорбил его. По молитве обиженного жреца бог Аполлон разгневался на ахейцев и наслал на них мор. Его невидимые стрелы носились по лагерю, повергая воинов насмерть. Ахилл, чтобы выяснить причину бедствия, созвал сходку, и прорицатель Калхант открыл вину Агамемнона и указал на необходимость удовлетворить просьбу Хриса. Рассерженный этим Агамемнон обратил свой гнев на Ахилла и заявил, что взамен Хрисеиды возьмет себе Брисеиду, отняв ее у Ахилла, которому она была отдана войском в качестве почетного дара. Возмущенный этим Ахилл хотел защитить свое право силой, но его удержала богиня Афина. Тогда Ахилл заявил, что он со своими мирмидонянами не будет больше принимать участия в боях, и удалился в свою ставку.

 

Не был уже ни в советах, мужей украшающих славой.

Не был ни в грозных боях; сокрушающий сердце печалью,

Праздный сидел; но душою алкал он и брани и боя.

[Ил. I, 490 — 492].

 

После этого, чтобы умилостивить бога, были совершены жертвоприношения. Агамемнон отправил Хрисеиду к отцу, а у Ахилла была взята Брисеида. По просьбе оскорбленного Ахилла богиня Фетида, его мать, отправившись на Олимп, добились у Зевса обещания покарать Агамемнона и ахейское войско за обиду, нанесенную ее сыну. Песнь заканчивается описанием пира богов.

Во второй песне рассказывается о том, как Агамемнон, под влиянием внушения Зевса во сне, решил начать сражение с троянцами, но прежде хотел испытать настроение воинов, предложив им вернуться на родину. Воины поняли это предложение в прямом смысле и всей массой устремились к кораблям. В связи с этим разыгрался уже изложенный нами выше эпизод с Ферситом. Конец песни составляет подробное перечисление ахейских кораблей («каталог кораблей») и краткий перечень сил троянцев.

Начиная с третьей песни описываются бои. Троянцы выступают против греков под предводительством Гектора, сына Приама. Однако Парис предлагает заменить общее сражение единоборством и вызывает на бой любого из ахейцев. Вызов принимает муж Елены Менелай. На время единоборства заключается перемирие, которое освящается Жертвами. Троянские старейшины наблюдают за боем с башни, и Елена, подошедшая к ним, называет ахейских героев. Между тем Менелай повергает на землю противника, но богиня Афродита окутывает Париса облаком и переносит его в Трою, в опочивальню Елены. Менелай же, не понимая, куда исчез Парис, тщетно ищет его по полю.

 

Старцы, лишь только узрели идущую к башне Елену.

Тихие между собой говорили крылатые речи:

«Нет, осуждать иевозможно, что Трои сыны и ахейцы

Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:

Истинно, вечным богиням она красотою подобна!

Но, и столько прекрасная, пусть возвратится в Гелладу;

Пусть удалится от нас и от чад нам любезных погибель!».

Так говорили; Приам же ее призывал дружелюбно:

«Шествуй, дитя мое милое! ближе ко мне ты садися.

Узришь отсюда и первого мужа, и кровных, и ближних.

Ты предо мною невинна; единые боги виновны:

Боги с плачевной войной на меня устремили ахеян».

[Ил. III, 154 — 165]

 

В это время (начало IV песни) Зевс предлагает богам обсудить вопрос о возвращении Елены Менелаю. Богиня Афина, желая погубить троянцев, побуждает одного из троянских союзников Пандара пустить стрелу в Менелая и тем нарушить перемирие. Рана не опасна, но нарушение перемирия вызывает негодование ахейцев, они бросаются на троянцев, и бой возобновляется, причем боги подстрекают противников.

 

Будет некогда день, как погибнет высокая Троя,

 Древний погибнет  Приам и народ копьеносца Приама.

[Ил. IV, 164 — 165]

 

Пятая песнь почти целиком посвящена рассказу о подвигах греческого героя Диомеда. Он убивает многих троянцев, в том числе Пандара, тяжело ранит камнем троянского героя Энея. На помощь Энею прилетает его мать, богиня Афродита, и выносит его с поля битвы. Диомед преследует ее и, не считаясь с тем, что перед ним богиня, ранит ее в руку. Наконец, он ранит и самого бога войны Ареса.

Греки имеют явный перевес в бою (VI песнь). Поединок троянского героя Главка с Диомедом прекращается, когда они убеждаются из разговора, что их отцы были связаны узами гостеприимства. Гектор, видя, что для борьбы с врагами одних человеческих сил недостаточно, отправляется в город и побуждает мать свою Гекубу с другими женщинами молить богиню Афину об отвращении гибели от города. Попутно он заходит к Парису, чтобы пристыдить его и побудить к участию в битве. Кстати, он хочет повидаться с супругой Андромахой и взглянуть на младенца-сына Астианакта, но не застает ее дома и встречается с ней при выходе, у Скейских ворот. Эта встреча описана в знаменитой сцене их свидания (VI, 390 — 496).