Историзм и реализм драмы Р. Роллана "Робеспьер"

В последние годы мы видим  Роллана как одного из крупнейших деятелей мирового антифашистского движения. В 1933 г. он — почетный председатель Интернационального антифашистского комитета. Его систематические многочисленные выступления против всех форм реакции, против итальянского и германского фашизма, борьба за освобождение Димитрова и Тельмана, участие в Амстердамском антивоенном конгрессе 1932 г., вся имеющая мировой резонанс антифашистская работа Роллана показывает, как практически проводит он тезис о неотделимости мысли от действия.

Переоценка ценностей  нашла творческое выражение в  последних томах романа «Очарованная душа» (1932), ставшего одним из самых крупных явлений французской литературы первой половины XIXв. Первые его тома — «Аннет и Сильвия», «Лето» (1922—1923) и «Мать и сын» (1926) — еще типичны для прежнего творчества Роллана. В образе Аннет, в суровой борьбе за жизнь отстаивающей свое независимое «я», бунт личности против общества, который уже вел Жан-Кристоф, получил дальнейшее развитие. Три последних тома — «Смерть одного мира» (1932) и «Рождение» в 2 тт. (1933), — созданные уже после идеологического перелома Роллана, изменяют весь облик романа, превращая его в огромное социальное полотно, в монументальную картину современности, полную больших символов и обобщений (смерть буржуазного мира, рождение нового мира, СССР, и на фоне этой борьбы — путь западной интеллигенции от старого мира к новому). В «Смерти одного мира» Роллан набрасывает как бы новую «Ярмарку на площади», но идя теперь глубже, к самым корням общества. Это — Европа в образе Джунглей, Европа во власти финансистов. Образ Тимона останется одним из сильнейших образов капиталистического хищника. Среди этих Джунглей — гниение французской интеллигенции, «проституция мысли». Роллан развенчал здесь все формы индивидуалистического «бегства», которые явились для интеллигенции способом защиты от старого мира. Эстетство, паневропеизм, гуманизм вскрыты как маски «лжи и рабства». В главах «Семеро против Фив» встает ищущее путей молодое поколение: одни — развращенные и продающиеся, другие — не имеющие сил для борьбы или погибающие в бесплодном анархическом бунте.

На этом фоне Роллан развертывает путь своих героев — Аннет Ривьер и ее сына Марка, воссоздавая в них мучительный и сложный процесс высвобождения от пут предрассудков, проделанный им самим и типичный для тысяч интеллигентов, — путь, полный сомнений и зигзагов, но приводящий их к революции. Аннет — центральный образ романа, как и сам Роллан, и является посредником между двумя мирами и поколениями, между «умирающим величием старого идеализма» и героической пролетарской революцией. Действие происходит в Европе. Но образ СССР все время как бы присутствует в романе. Этот героический огромный образ поясняет пути персонажей, поддерживает их как наконец найденная точка опоры.

Замечательные женские  образы (Аннет, Ася) синтетически вбирают  в себя прежние героические образы Роллана. «В Аннет воскресают Смех Кола и Сила Кристофа, но больше всего та исключительная жизненность, та любовь к жизни во всех ее взлетах и падениях, которая придает «Очарованной душе» ее резко жизнеутверждающий, героический, патетический характер. «Романтический героизм» раннего Роллана воскрешается здесь на новой основе, основе реальной революционной борьбы, и это приводит Роллан к своеобразному революционному реализму» [7, с. 99]. Пути героев уже не кончаются иллюзорной «победой в духе», искажавшей пафос ранних циклов Ролланов. Пафос жизнеутверждения, связываясь с победой нового мира, приобретает новую для Роллана убедительность. «Очарованная душа» полна символов: Аннет — «Мать», «Провозвестница» (Annunziata) — символ глубокой стихийной силы, рождающей новый мир. Имя Аннет — Ривьер, Река — становится символом вечного изменения, течения жизни, постоянного творческого движения вперед, идеи, представляющей может быть самую глубокую и основную черту облика Роллана.

Таким образом, творчество Роллана всегда оказывало огромное воздействие на широкие массы мелкобуржуазного Запада, видевшие в образах Роллана идеальные примеры. Однако пробуждая в массах волю к борьбе, веру в жизнь (что является причиной огромного успеха Роллана у советского читателя), ранние книги Роллан в то же время давали опасные иллюзии «Духовной победы», отвлекая от борьбы реальной. Последние книги Роллана, его потрясающие сборники «Прощанье с прошлым» и «15 лет борьбы», его «Очарованная душа», являются подлинным примером для тысяч и миллионов читателей Запада, для западной интеллигенции. Показывая ей пути освобождения от иллюзий, пути борьбы, эти книги становятся книгами исключительной социальной значимости. Образ Роллана последних лет вырастает в образ подлинного «учителя жизни» в боевом, революционном смысле этого слова.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава II. Историзм и реализм драмы Р. Роллана «Робеспьер»

 

Итогом размышлений  Роллана о судьбах и превратностях  революций стала драма «Робеспьер» («Robespierre», 1939), завершившая цикл «Театр революции».

Главным героем драмы является исторический деятель  Великой французской революции – Максимилиан Робеспьер. Робеспьер, Максимильен (1758-1794) - одна из ключевых фигур Великой Французской Революции, лидер Якобинцев. По образованию юрист, практиковал в Аррасе, защищал права бедноты. В 30 лет был избран депутатом Генеральных штатов и после провозглашения их Учредительным собранием приобрел там большое влияние. Приветствовал Декларацию прав человека и гражданина, выступал против привилегий и добился популярности в Париже. Через два года начал в Якобинском клубе борьбу с умеренными республиканцами — Жирондистами и добился их ухода. Известный своей личной честностью (Томас Карлейль назвал его позже Неподкупным), требовал радикальных социальных реформ. В 1793 г. приветствовал казнь Людовика XVI, организовал изгнание жирондистов из Конвента (правительства) и возглавил Комитет Общественного Спасения, установив в стране режим революционной якобинской диктатуры.

Робеспьер поддерживал решительную борьбу с врагами своей власти как из правого, так и из левого лагеря, отдавая приказы об их казнях. По мере укрепления внутри- и внешнеполитического положения Франции росло всеобщее недовольство диктаторским стилем якобинцев, и в июле (термидоре по революционному календарю) 1794 г. произошел государственный переворот. Лидеры якобинцев, включая Робеспьера, были схвачены войсками Конвента и гильотинированы.

Личность Робеспьера всегда интересовала Роллана, потому что  именно Робеспьер, по его мнению, был  настоящим деятелем революции. Вот  как Роллан в письме от 7 ноября 1898 г. к Мальвиде фон Мейзенбург говорил о своем кумире: «Что ж, вы несправедливы к Робеспьеру, я так и думал; судить справедливо об этом злосчастном человеке можно лишь тогда, когда пристально изучишь его жизнь и его речи. Он был побежден, а история всегда безжалостна к побежденным, пока дело их не восторжествует вновь, в данном же случае такого не случилось. Это была не только самая светлая голова во всей Революции, единственный человек, который был способен установить новый строй и продвинуть человечество более чем на век вперед (ибо нам и теперь еще далеко до Республики о которой он мечтал); это был (в противоположность бытующему мнению) не только оратор более великий, чем Дантон – у Дантона были лишь кое-какие проблески гения, кое-какие пламенные порывы, но он никогда не созидал построений столь могучих, продуманных, четких, одновременно основательных и грандиозных и опирающихся на логику вещей, на глубокие размышления… Но Робеспьер был наделен еще и человечнейшей душой, которая глубоко проникалась страданиями человечества и гораздо больше, чем другие, была склонна им сочувствовать. Он вовсе не был вдохновителем Террора; он был вовлечен в него против воли; он вынес его на своих плечах, направлял его и погиб, пытаясь его остановить. Вспомните, что 9 термидора было делом рук Карье, в Нанте топившего подозрительных в трюмах барж, Фрерона, в Марселе расстреливавшего их картечью, Фуше, собиравшегося стереть с лица земли Лион, Бийо-Варенна, Колло д'Эрбуа, Тальена, которых Робеспьер хотел уничтожить. 9 термидора, я убежден, стало гибелью Республики. – Великолепна последняя речь Робеспьера, произнесенная 8-го; видишь, как он разоблачает гнусность своих противников, совершающих жестокости и приписывающих их ему, чтобы сделать его ненавистным народу; он отвергает брошенное ему обвинение в диктатуре и заявляет о своей решимости, невзирая на любые опасности и на возможную гибель, добиваться справедливости даже ценой собственной жизни. – Кое-какие устаревшие образы и риторические и сентиментальные длинноты в духе времени не отменяют величия этих речей, полных энергии и страсти.

Притом меня не менее глубоко восхищают и  героическая велеречивость Дантона, и глубокие и сжатые максимы Сен-Жюста, и изящество, живость, язвительное остроумие Камиля Демулена. – Нам, французам, есть чему поучиться не столько у древних, сколько у этих ораторов» [14, с. 131].

Такое отношение  к одному из главных идеологов  революции и подвигли Роллана к написанию драмы.

«Робеспьер» –  монументальное произведение с большим  количеством действующих лиц, с  царящей в нем атмосферой революционного возбуждения, людской многоголосицы. В центре драмы – проблемы революционной этики, прежде всего вопрос о целесообразности террора. Роллан показывает, как кровавая мясорубка террора затягивает и его зачинателей. Якобинцы отталкивают от себя массы, что становится причиной их собственной гибели.

Особенно ярко это прослеживается в разговоре  между Элизабетой, Элеонорой и  Анриеттой, когда они спорят о роли своих близких людей в деле революции и о той цене, которую могут они заплатить своими действиями:

«АНРИЕТТА. Я оскорбила Сен-Жюста. Я знаю, какой он вспыльчивый, и не упрекаю его; я еще больше люблю его за это — мне нравится гордость и горячность его нрава. Но я имела дерзость спорить с ним о политике и осуждать его.

ЭЛЕОНОРА. О, как  ты осмелилась? Нам не следует вмешиваться в государственные дела, бремя которых несут наши избранники. Можно высказать свое мнение только тогда, когда они сами тебя об этом спросят. Даже мой отец с Робеспьером, уважая независимость друг друга, избегают взаимных расспросов: один о делах трибунала, другой о делах Комитета. Я никогда не позволю себе первая заговорить с Максимилианом о его политической деятельности.

ЭЛИЗАБЕТА. А  мы с Филиппом не занимаемся политикой, у нас есть занятие поинтереснее.

АНРИЕТТА. Нет, я принимаю все это слишком близко к сердцу. И не мыслю, как можно отстраняться от самого главного в жизни любимого человека. Дело идет не о государственных тайнах... да если и так, его тайны стали бы моими, я имею на то право. Но как могу я закрывать глаза на все несчастья и жестокости, которые происходят каждый день по вине моего друга, да и ваших возлюбленных?

ЭЛИЗАБЕТА. Какие  жестокости?

АНРИЕТТА. Разве  ты не знаешь о безжалостных приговорах, которые выносятся последние  месяцы, день за днем, день за днем?..

ЭЛИЗАБЕТА (упрямо). Нет, не знаю...

АНРИЕТТА. Нам  сулили, что после казни короля, предателей жирондистов, после Эбера, Дантона и Демулена меч правосудия будет вложен в ножны, воздух Франции станет чистым и мирным. И что же? С каждым днем льется все больше крови, все тяжелее становится бремя, все больше жертв, даже женщин и детей... Они проходят у вас под окнами, они тянутся нескончаемой чередой.

ЭЛИЗАБЕТА. Под  нашими окнами?

АНРИЕТТА. Ты же видишь, как мимо вас по улице  проезжают телеги с осужденными.

ЭЛИЗАБЕТА. Нет, нет, ничего не вижу, ничего не видела.

ЭЛЕОНОРА. Наш  добрый отец, благодарение богу, никогда  не разрешал нам смотреть на этих несчастных. Когда их везут мимо, ставни всегда затворены наглухо.

АНРИЕТТА. Но ведь сердце ваше не глухо. Вы не можете не знать, куда везут телеги свой страшный груз, вам должно быть известно, что руки наших близких причастны к этому.

ЭЛИЗАБЕТА (упрямо). Ничего не знаю, ничего не хочу знать.

АНРИЕТТА (Элеоноре). Твой Робеспьер и мой Сен-Жюст издают законы, направленные против этих несчастных. Твой Леба и Комитет безопасности заключают их в тюрьму. Ваш отец в Революционном трибунале приговаривает их к смерти.

ЭЛИЗАБЕТА (затыкает уши). Это неправда!

ЭЛЕОНОРА. Все  они исполняют свой тяжкий долг с  болью в сердце, Анриетта, ты же знаешь. Я часто вижу, как жестоко страдает Максимилиан, хотя он и молчит, чтобы  не огорчать меня. Никогда я не позволю  себе, как ты, неосторожная, усугубить  его муки, омрачить своими тревогами чело возлюбленного.

АНРИЕТТА. Неужели  призыв к милосердию может огорчить его?

ЭЛЕОНОРА. Требуется  немало сил, чтобы нести бремя  вершителей правосудия. Это необходимо для спасения Республики. Неужто нам  ослаблять их волю?» [9, с. 247].

Женщины не говорят  вслух о том, что их тревожит, но в том, как они говорят о  политике, о своих близких чувствуется  тревога за их судьбу. Элизабета не хочет говорить о политике не потому, что она наивная, просто она пытается отогнать от себя мрачные мысли. И только Анриетта вслух произносит то, что тревожит всех трех женщин: каковы последствия действий их возлюбленных.

В создании драмы огромное значение имел жизненный опыт Роллана в годы Народного фронта. Если предшествующие драмы цикла строились на отвлеченном конфликте моральных проблем и революции, то «Робеспьер» воспроизводит живую историческую действительность. В этой драме дается в основном правильная оценка расстановки классовых сил, а также якобинской диктатуры. Роллан не только увидел в якобинской диктатуре вершину развития революции, но и раскрыл ее историческую ограниченность. «Робеспьер» - самая реалистическая пьеса цикла «Театр революции».

Изображая виднейших  деятелей революции, Роллан с новых  позиций разрешал проблему революционного характера. Образы революционеров писатель создавал и в других пьесах цикла, но здесь они были поставлены на реальную почву, стали полнокровнее, правдивее, человечнее. Исчез схематизм в образах Робеспьера, Сен-Жюста. Они наделены всей полнотой человеческих чувств - умением любить и дружить, пониманием прекрасного, любовью к жизни. Тревога друзей друг за друга наиболее ярко проявилась именно в этой драме: