Историзм и реализм драмы Р. Роллана "Робеспьер"

Содержание

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Роллан –  один из крупнейших французских писателей-реалистов XX в., творчество которого оказало существенное влияние на Р. Мартена дю Гара, Ж.-Р. Блока, А. де Сент-Экзюпери, Л. Арагона, С. Цвейга, А. Моруа, А. Барбюса, Г. Гессе, Я. Ивашкевича.

Роллан –  писатель, который наряду с А. Франсом, Г. Уэллсом, М. Прустом, А. Жидом, Т. Манном стоял у истоков интеллектуального романа XX в. Роллан привнес в западноевропейскую литературу мощное героическое начало, веру в возможности человека. Его главная заслуга, по мнению французского исследователя Ж. Альбертини, заключалась в том, что он «сумел быть интеллектуалом, художником нового типа», отказавшимся от традиционной университетской карьеры и отдавшим свои силы борьбе за человека, его достоинство и свободу духа.

В России Роллан известен, пожалуй, как  ни один другой крупный французский  писатель. Его произведения изданы у нас многомиллионными тиражами. На сюжет повести «Кола Брюньон» Д. Кабалевский написал оперу  «Мастер из Кламси», поставленную в 1938 г. Переводчиками произведений Роллана были М. Лозинский, А. Франковский, Н. Любимов. Творчество Роллана воспринималось в России как образец реализма и гуманизма.

Но  особое место в творчестве Роллана  занимает драматургия, в частности цикл «Театр Революции», в котором писатель представляет деятелей Великой Французской революции. Венчает этот цикл драма «Робеспьер», которая является определенным завещанием Роллана о революции.

Объект работы – драма Р. Роллана «Робеспьер».

Предметом является концепция реализма и историзма в драме.

Цель работы – рассмотреть драму Р. Роллана «Робеспьер» с точки зрения реализма и историзма.

Задачи работы:

1. Охарактеризовать этапы жизни и творчества Р. Роллана;
2. Определить особенности творческого метода Р. Роллана;
3. Исследовать драму Р. Роллана «Робеспьер» с точки зрения реализма и историзма.

Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава I. Жизненный и творческий путь Ромена Роллана

 

Роллан Ромен (1866—1944) — французский писатель. «Роллан — одна из крупнейших фигур литературной и общественной жизни конца XIX - первой половины ХХ в. Его жизненный и творческий облик выделяется среди всей литературы XX в. как облик не только большого писателя, но и виднейшего общественного деятеля, чье имя стало как бы олицетворением идейной чести, неподкупности, моральной высоты» [6, с. 5]. Роллан — один из тех «мастеров культуры», которые поддерживают ее преемственность, принося новому миру лучшие стороны культуры прошлого. Большой и сложный путь Роллана является идейным путем лучшей части западной интеллигенции от индивидуалистических иллюзий к пролетарской революции, от гуманизма буржуазного к гуманизму социалистическому. Эволюция Роллана воплощает и судьбы широчайших масс западной мелкой буржуазии, постепенно приходящих к пролетариату.

Роллан родился в Кламеси (Бургундия), в семье нотариуса, принадлежавшей к старинной французской провинциальной буржуазии, имевшей в числе предков участников французской революции 1789 г. В Нормальной школе, где формируется интеллектуальная верхушка Франции, Роллан изучал историю и историю искусства, погружаясь во всеевропейскую культуру всех веков. Избрав специальностью историю музыки, Роллан защитил в Сорбонне диссертацию «Истоки современного театра — история оперы в Европе до Люлли и Скарлатти» и с 90-х гг. XIX в. читал курс истории музыки в Нормальной школе, позднее в Сорбонне. Музыка играет огромную роль в его творчестве. Ей посвящены его «Музыканты прошлого» (1908), «Музыканты современности» (1908), «Гендель» (1910), замечательная «Жизнь Бетховена в «Cahiers de la Quinzaine» (1903, отд. изд. 1907), с нею же тесно связан и «Жан-Кристоф» (1904—1912).

В литературу Роллан вступил в последние годы XIX в. Годы наступления империализма он воспринял как атмосферу душную и предгрозовую, угрожающую взрывом. Молодое поколение интеллигенции под давлением реакции ощущало себя ущемленным, обиженным, по словам Пеги, «принесенным в жертву» [3, с. 8]. Из этого протеста выросла на рубеже XX в. волна того гуманизма и своеобразного французского «народничества», с которыми связано раннее творчество Роллана. В это время Роллан сблизился с Ш. Пеги, основав вместе с ним журнал «Cahiers de la Quinzaine» (Двухнедельники). В Третьей республике Роллан увидел тогда полное вырождение, измельчание буржуазии и ее культуры, разгул вражды и ненависти, угнетение личности. Но, как писал впоследствии сам Роллан, «для молодого буржуа-интеллигента последней трети XIX в. свободный и сильный индивидуализм был высшей человеческой ценностью» [10, с. 58]. Против буржуазного общества Роллан выдвигал человека, абстрактного «Человека» с большой буквы, того индивидуума, который был порождением того же буржуазного общества. Пигмеям буржуазной демократии Роллан пытался противопоставить мощную индивидуальность, титанические страсти. Тогда, на заре XX в., этот культ титанической личности имел утопический, романтический характер. Часто эта жажда героизма выливалась у Роллана в попытки противопоставить современному вырождению буржуазии ее великое прошлое, романтически гипертрофированные, величественные образы эпохи буржуазного подъема. Из стремления «вдохнуть дыханье героев» рождались довоенные циклы Роллана — «Трагедия веры» (1897—1899, отд. изд. 1913), «Драмы Революции» (1898—1902, отд. изд. 1909), «Героические жизни», «Жан-Кристоф», — стоящие под знаком своеобразного героического романтизма. Именно социальное бессилие мелкобуржуазного поколения, задавленного среди «Ярмарки на площади» (одна из частей «Жан-Кристофа»), пробуждало в Роллане жажду мощи. Ободрить отчаявшиеся массы тружеников, внушить побежденным, что они победители и герои, наконец, показать им примеры героизма — таковы были задачи Роллана.

Но трагедия Роллана заключалась тогда в двойственности, бескрылости его бунта. Возможность быть затертым в схватке гигантов — финансового капитала и рабочего движения — рождала у Роллана, как и у других гуманистов, ужас перед насилием как таковым. Не имея реальных сил для борьбы с капитализмом, они пытались противопоставить ему внутренние, духовные ценности — Любовь, Дружбу, моральную красоту. Утопическая мечта о всечеловеческом братстве и гармонии владела Ролланом. Создавалось своеобразное бегство писателя в царство «Духа», в его творчестве настойчиво возникала идея победителей-побежденных, идея о том, что реальное поражение слабого может стать его духовным, «моральным торжеством». Уход в «духовное», принципиальная аполитичность, связанная с боязнью всякого насилия, обескровливали бунт Роллана. Его большие циклы, задуманные как эпопеи титанической борьбы против общества, объективно оказывались эпопеями компромисса. «Жажда величия, пафос героизма — глубочайшие черты Роллана, — все это лишь с его приходом к революции получило новое и подлинное содержание» [15, с. 94].

С самого начала Роллан тяготел к монументальному «народному искусству». На рубеже XX в. Роллан попытался создать «Народный театр», героический, укрепляющий в народе великие страсти, противопоставленный выродившейся буржуазной драме адюльтера. Защите этой идеи он посвятил ряд статей, объединенных позднее в сб. «Народный театр» (1900—1903, отд. изд. 1908). Эта попытка выражала распространенные «народнические настроения» среди интеллигенции, стремления оздоровить культуру ее сближением с народом. В поисках героических «примеров» для своих драм Роллан обращался к истории. Но и в «Трагедиях веры» и в «Драмах Революции» он в разных эпохах искал в сущности общечеловеческие ценности и вечные характеры. Создавая образы побежденных-победителей, Роллан не столько подчеркивал, за что они борются, сколько их веру, пафос их борьбы, их моральное превосходство над врагом. «Святой Людовик» (1897), как и «Аэрт» (1898), давал образы «внутренней победы». Типичен для раннего гуманистического романтизма Роллана гордый жест молодого побежденного Аэрта, выбросившегося в окно, ибо это самоубийство есть победа сильного духом. Попытка найти в раздираемом противоречиями современном обществе общечеловеческие ценности особенно ярка была в драме «Да будет время» (1903), где эпизоды англо-бурской войны воссоздавались утопистом и пацифистским мечтателем. В английских угнетателях, как и в туземцах-угнетенных, Роллан видел прежде всего людей, уставших ненавидеть, в которых пробуждался дух гуманности, братства. Призывая время, «когда лев будет лежать рядом с ягненком» [11, с. 304], Роллан путь к этому братству видел в непротивлении, отказе сражаться, моральном благородстве. «Трагедии веры», созданные, чтобы пробудить пафос веры и борьбы, трагически завершались призывом к примирению. Страстные и благородные мечты Роллана о служении «Человеку» оказывались утопиями. Обращенные в далекое будущее идеи всечеловеческого братства, гуманности и гармонии были преждевременными и потому бессильными. В XX в. пацифистский отказ от революционных путей к этому братству делал эти идеи не только бессильными, но и опасными.

Крупнейшей попыткой «Народного театра» явился цикл героических  «Драм Революции», начатый Ролланом на рубеже века и продолженный лишь в 20-х гг.: «Триумф разума» (1899), «Волки» (пост. 1898, изд. 1899), «Дантон» (1899—1900), «14 июля» (1902), «Игра любви и смерти» (1924), «Вербное воскресенье» (1926), «Леониды» (1927). В эпохе французской революции 1789 Роллан видел не только процесс рождения буржуазного общества, но и бурный взрыв стихийных мировых сил, создавших титанические страсти и характеры. Здесь очень ярко выразилась философская концепция Роллана, проходящая через все его творчество.

«Это — пантеистическая концепция мира, природы, текущей огромными волнами эмоций, бурлящей стихийными подспудными страстями, которые вырываются наружу взрывами войн и революций» [3, с. 27]. Страсти, эмоции — душа вселенной, человек — прежде всего стихия чувства, творческой страсти, «темперамент» определяет человека гораздо больше, чем «идеи». Эти великие страсти хотел воссоздать Роллан, обращаясь в «Драмах Революции» к героическому прошлому буржуазии. Наиболее яркий образец « Народного театра» — «14 июля», где штурм Бастилии был воссоздан как апофеоз массы, слепой, но героической стихии. Героика революции воплощена Ролланом в целой серии характеров, прежде всего в Дантоне, вместе с Бетховеном являвшемся для Роллана идеалом духовной силы. Не случайно в жирондистах увидел гуманист-Роллан близкие себе образы победителей-побежденных, показав их в виде мыслителей и творцов, уничтожаемых слепой стихией террора, но побеждающих ее своим нравственным величием. Гуманистическая концепция революции заострена в «Леонидах», эпилоге цикла, где дан итог революционной бури, где классовые враги, становясь «людьми», протягивают друг другу руки. «Патетика бурлящих социальных страстей снижалась основной концепцией этого грандиозно задуманного цикла — задачей примирить социальные противоречия в идее человеческого братства» [3, с. 28].

В начале XX в. Роллан создал три биографии — Бетховена (1903), Микель-Анджело (1905) и Толстого (1911), объединив их в сборнике «Героические жизни» как высокие примеры нравственного героизма, силы и величия. «Жизнь Бетховена», появившись в 1903 в «Двухнедельниках» Пеги, имела необычайный успех среди гуманистически настроенной мелкобуржуазной интеллигенции. Титанический образ Бетховена, пафос его творческих страстей, пафос одинокого борца, противостоящего миру, прозвучал гневной пощечиной Третьей республике. Бетховен и Толстой — эти образы встают над всем творческим путем Роллана, в них как бы синтезированы его существеннейшие черты: патетика борьбы, высокий идеализм, отрицание современного общества и уход в моральные ценности, в непротивление. Влияние Толстого на всю жизнь Роллана огромно. Известная переписка юноши Роллана с Толстым в 80-х гг. XIX в. была началом его преклонения перед Толстым как учителем духовного самоусовершенствования. Биография Толстого, созданная в предвоенные годы, превратилась в апофеоз этого «апостола», стоящего над современным буржуазным обществом, отрицающего его, противостоящего ему в своем нравственном величии. Даже отрицание Толстым искусства, смутившее ранее молодого Роллана, восторженно приветствовалось им как гнев против выродившегося искусства буржуазии.

Наиболее сильное и  законченное воплощение героический  индивидуализм Роллан нашел в 10-томном романе «Жан-Кристоф» (1904—1912). Это — монументальная эпопея бунта творческой личности против буржуазного вырождения. Биография немецкого музыканта — история не столько его внешней судьбы, сколько его творческого мира, — поднята Ролланом до глубокого противопоставления творца, художника и современного буржуазного общества. И в этом огромный пафос романа. В Кристофе, чье имя обозначает силу (Крафт), без труда узнается облик Бетховена. «Перенесенный в империалистическую эпоху, среди измельчавшего буржуазного окружения, этот образ кажется огромным, романтически приподнятым, гипертрофированным. В нем еще раз воплотил Роллан свой гуманистический идеал борца-одиночки, «Человека», противостоящего миру. Его оружие — творчество, дух. Не случайно Кристоф — музыкант. Если творчество — высшее проявление духа, то музыка — самое полное проявление той эмоциональной стихии, в которой Роллан видел глубочайшую сущность мира» [1, с. 60].

Три первых тома — «Заря» (1904), «Утро» (1904), «Юность» (1905) — показывают формирование Кристофа. Здесь, как и позднее в «Очарованной душе», обнаруживается глубокий демократизм творчества Роллана. На жизни Кристофа, вышедшего из бедной, демократической среды, лежит печать лишений и труда, страданий, унижений и упорной, постоянной борьбы. Роллан любит людей, закаленных жизненными страданиями, воспитанных суровой борьбой за жизнь и за свое «я». Это уважение и любовь к труду и к борьбе, резко выделяющие книги Роллана среди изнеженной французской буржуазной литературы, вскрывают глубокие связи, соединяющие интеллигента, «мастера культуры» Роллана с широкими массами демократической Франции, объясняют, почему книги Роллана становились своего рода «евангелием» сотен и тысяч тружеников демократической мелкой буржуазии.

«Бунт» (1906—1907) и «Ярмарка на площади» (1908) — самые сильные тома всего цикла — дают незабываемый, резкий, бичующий образ современного буржуазного вырождения. В «Бунте» воссоздает Роллан измельчавший, бескрылый эпигонский идеализм современного немецкого буржуазного искусства, которому он противопоставляет большое искусство буржуазного подъема — Гёте, Баха, Бетховена; их знамя поднимает Кристоф. Роллан боролся здесь за полноценный, как ему казалось, мощный идеализм прошлой буржуазной культуры. «Ярмарка на площади» — гневный памфлет на культуру французской демократии, на ее искусство, внешнее, обеспложенное. «Ярмарка» стремится передать «удушливый запах гниения». Его ощущал Роллан и во все пропитывающем духе иронии и скепсиса, в пассивном и бессильном эстетстве, в деморализации, царящей во всей общественной жизни. Наряду со столь отличными по стилю «Современной историей» и «Островом пингвинов» Франса эти тома «Жан-Кристофа» являются наиболее сильными реалистическими разоблачениями Третьей республики начала века. Этому миру бросает вызов Кристоф, Творец, Человек. Весь цикл звучит на очень высокой, патетической ноте бунта духа против общества. В «Бунте» эта стихия романтической эмоции доходит до предела. Однако романтизм Роллана совершенно не похож на реакционную и пассивную неоромантику начала XX в. Романтизм Роллана — романтика бунта, поисков, пусть утопических, но поисков сил, способных противостоять миру гниения. Весь стиль «Жан-Кристофа» пронизан, охвачен пафосом романтической борьбы, связан с этим «бегством» во внутрь духа, в творчество. «Это — стиль, очищенный от всего внешнего, от лишних фабульных моментов. Движение цикла определяется развитием творческой души. Выявить силы, бурлящие внутри сознания, «бурить души, как колодец», — вот назначение своеобразного патетического стиля Роллана. Психологизм Роллана (а его роман глубоко психологичен) меньше всего напоминает холодный и сдержанный анализ душевных движений» [1, с. 62].