Автор работы: Пользователь скрыл имя, 08 Октября 2013 в 16:06, доклад
В истории русской литературы имена Гоголя и Чехова стоят не близко; тут нет уже и следа той непосредственной и очевидной - даже и в чисто биографическом плане - связи, какая существовала между Гоголем и Пушкиным, где традиция предстает в ясной форме творческого содружества и раскрывается без особых трудов.
Чехов отделен от Гоголя несколькими десятилетиями истории, отмеченной именами Тургенева, Толстого, Достоевского и Щедрина, не говоря уж обо всей «натуральной школе», о Лескове и Григоровиче, о Писемском, Помяловском, Успенском, Гаршине, о писателях второго и третьего плана, без которых история русской литературы - как история - все же не мыслится.
«Средний человек», по понятиям Чехова, - представитель новой массы, всякий человек.
«Степь» среди литературных предшественников повести «Степь» чаще всего называются произведения Гоголя. Сознательное ориентирование на «Тараса Бульбу», «Мертвые души» и др. произведения Гоголя в чеховской повести очевидно. Оно видно в первых фразах «Степи», в манере повествования, в отдельных композиционных приемах. В одном из писем Чехов сам говорил, что вторгается во владения «степного царя» Гоголя.
В отличие от «Анны Карениной» окружающее общество в «Даме с собачкой» по отношению к беззаконной любви отнюдь не агрессивно – скорее, вполне равнодушно. В ответ на попытку поделиться переполняющими его чувствами Гуров слышит знаменитую реплику об «осетрине с душком». Вряд ли случайно этот перебив перекликается с иронически построенной фразой из гоголевских «Мертвых душ»: «Чичиков никогда не чувствовал себя в таком веселом расположении, воображал себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух душ и стал читать Собакевичу послание в стихах Вертера к Шарлотте, на которое тот хлопал только глазами, сидя в креслах, ибо после осетра чувствовал большой позыв ко сну».
Контраст между утробным, низменным, и духовным, возвышенным, нередко в произведениях русских писателей (у Салтыкова-Щедрина, у Некрасова в «Современниках») достигается через упоминание именно рыбного блюда – осетрины ли, севрюжины ли с хреном. Прием этот дойдет до романа Булгакова, но родоначальник его – Гоголь.
Объект иронии Гоголя здесь – не Собакевич, который перед тем «пристроился к осетру» и «доехал его всего»: Собакевич ведет себя в полном соответствии с ранее обозначенной сущностью. И в чеховском рассказе чиновник, партнер Гурова по клубу, изображен нейтрально: он просто продолжает начатый «давеча» Гуровым же разговор. В обоих случаях героям, испытывающим подъем духа, контрастно противопоставлены герои, поглощенные в этот момент перевариванием осетрины, как иронические напоминания о жизни, их окружающей и угрожающей им самой обыденностью своих проявлений.
Чичиков вовремя спохватывался, что «начал уже слишком развязываться». Гуров же, услышав возмутившую его реплику, раздражается внутренним монологом о «куцей, бескрылой жизни». Жизнь, которую «под покровом тайны» ведет Гуров, совсем не то, что тайные плутни Чичикова, и искренность негодования чеховского героя не подвергается сомнению. Но отчетлива ирония по отношению к его желанию встретить немедленное сочувствие, получить адекватный ответ на свой порыв. Это не столько насмешка автора, сколько ирония самой жизни.
Такая ирония в чеховских произведениях проявляется нередко. Так же безуспешно пытался разделить с кем-нибудь свою тоску Иона Потапов, найти ответ на свое чувство Ионыч. Основной предшественник Чехова в изображении иронии жизни по отношению к мечтам, исповедям, декларациям героев – это Гоголь. Особенно заметно это проявится в чеховской драматургии.
Еще одна подробность в «Даме с собачкой» - губернаторская дочь в театральной ложе как непременная принадлежность провинциального общества – также хранит отдаленную связь с «Мертвыми душами», где «губернаторская дочка» фигурировала в разговоре двух дам.
Разумеется, обе подробности могли
прийти в чеховский рассказ «из
жизни». Но они получают дополнительные
оттенки смысла, так как уже
встречались в предшествующей литературе.
Обе звучат скрытыми цитатами и усиливают
ощущение косности мира, в котором
возникает новое в жизни
Приведенные примеры показывают, сколь специфично использование вечных образов у Чехова. Эхо мифа придает новую глубину произведению, позволяет осознать его в ироническом или, наоборот, в патетическом плане. Но чаще всего мифологические и литературные праобразы Чеховым перерабатываются, снижаются, обытовляются. Наконец, никогда произведение Чехова не сводится целиком к вариации того или иного вечного образа. Если отражения раздумий Чехова над концепцией гетевского «Фауста» заметны и в «Скучной истории», и в соотносимых с ней текстах, то в «Даме с собачкой» следы литературных связей спрятаны глубже, «книжное» не только не заслоняет «жизненного», но требует усилий, чтобы быть обнаруженным.
Заключение
Таким образом, мы рассмотрели связь Чехова с Гоголем на примере нескольких произведений.
Мы можем увидеть следы Николая Васильевича Гоголя в творчестве Антона Павловича Чехова практически везде: в темах, в ведущих мотивах и в героях его произведений.
Чехов хранил о своем предшественнике благодарную память. 12 января 1888 года он писал Д. В. Григоровичу» «Я глубоко убежден, что пока на Руси существуют леса, овраги, летние ночи, пока еще кричат кулики и плачут чибисы, не забудут ни Вас, ни Тургенева, ни Толстого, как не забудут Гоголя».
Писатель обращается к опыту Гоголя и других своих предшественников не только в годы ученичества, когда соразмеряются силы, формируется направление и в своеобразном жанре юношеских подражаний складывается его стиль. В пору расцвета и зрелости эта соотнесенность с прошлым становится несравненно более тонкой и сложной, но и более наследственной и важной для него. Жизненный материал литературы, мир ее прообразов, конфликтов и тем, в особенности же ее язык меняются постепенно и переходят к новому поколению в своей исторической сохранности. В конце концов, чем неподражательнее и самобытнее художник, тем глубже и очевиднее его связь с предшествующим художественным опытом и классической литературной традицией.
Список литературы