Библейские образы и мотивы в «пророческой книге» У. блейка “the marriage of heaven and hell”

 Поэт в начале своего произведения отсылает читателя к 34 и 35 главам Книги Пророка Исаии, построенным на антитезе: в первой говорится о Божьем наказании, а во второй – о Его помиловании и милосердии.

Автор смог понять сложную  диалектику бытия. В «Бракосочетании Неба и Ада» он говорит: “Without Contraries is no Progression. Attraction and Repulsion, Reason and Energy, Love and Hate, are necessary to Human existence. From these contraries spring what the religious call Good & Evil. Good is passive that obeys Reason. Evil is the active springing from Energy. Good is Heaven. Evil is Hell” [1, p. 247]; «Без противоположностей нет движения вперед. Симпатия и Антипатия, Разум и Энергия, Любовь и Ненависть – все они необходимы для существования человека. Из этих противоположностей вытекает то, что священнослужители называют Добром и Злом. Добро пассивно и подчиняется Разуму. Зло активно и порождается Энергией».

Блейк развивает традицию, намеченную Джоном Милтоном в поэме  “Paradise Lost” («Потерянный Рай»), связанную  с чрезвычайно сложной диалектикой  Добра и Зла в мире и человеке, с особым прочтением образа Сатаны. Однако делает это в совершенно новой жанровой и стилистической форме – сжатой, лаконичной, афористичной. Поэтика Блейка оригинальна и самобытна. Жанр «Бракосочетания» определить однозначно непросто. Это одновременно и философский трактат, и свод афоризмов, и стихотворение в прозе. 

Достаточно смелым было нападение  автора на Церковь и на устоявшиеся  в обществе моральные принципы. Он говорит о том, что «все библии и священные писания являются причинами следующих ошибок»; “All Bibles or sacred codes have been the causes of the following Errors” [1, p. 248]. И перечисляет то, с чем он не согласен в христианской доктрине. В первую очередь, Блейк объявляет неправильным извечное противопоставление духовного и телесного начал в человеке: “Man has no Body distinct from his Soul for that call’d  Body is a portion of Soul discern’d by the five Senses, the chiеf inlets of Soul in this age” [1, p. 247]; «Человек не имеет тела, отличного от своей души, так как то, что зовется телом, есть часть души, определяемая пятью чувствами, основными проявлениями души в данное время». Поэт тем самым говорит, что в человеке все едино, нет смысла подавлять свое тело, страсти, изначально присущие человеческой природе. “Energy is the only life and is from the Body and Reason is the bound or outward circumference of Energy” [1, p. 247]; «Энергия – это единственная жизнь, и она исходит из тела, а Разум – ограничение или внешняя оболочка Энергии». Творческий импульс, энергия возвышают человека над обыденной прозой жизни, и только слабые люди нуждаются в сковывающих Воображение догматах. Английский критик Фостер пишет: “Energy is exalted; to attempt to limit or divert it is to threaten man’s spiritual integrity. The strong man resists such tyranny, the weak succumb; yet, unable wholly to repress natural instincts, they veil their inevitable gratification under legal sanction, by their hypocrisy generating all forms of moral, spiritual and physical corruption. By cunning, the weak come to power in this world, and, setting up their slave-moralities as the measure of truth, call themselves the righteous, the elect, the angels and heirs of heaven, while those whose clearer vision refuses obedience are cast out as of the devil’s party: they are the rebels in Hell. Angels repress joy as sin; devils hold it to be the justification of all action” [15, p. 280]; «Энергия возвышенна; попытка ограничить ее или направить в иную сторону – угроза человеческой духовной целостности. Сильный человек противостоит этой тирании, слабый – поддается; однако не имея возможности полностью подавить естественные инстинкты, слабые прячут свои неизбежные наслаждения под завесой Закона, ложью порождая все формы нравственного и духовного упадка. Хитростью слабый человек приходит к власти в этом мире и, устанавливая свою рабскую мораль в качестве необходимой меры правды, называют себя праведниками, избранными, ангелами и наследниками небес, в то время как отказывающиеся повиноваться более умные люди изгнаны – они мятежники в аду. Ангелы подавляют радость, объявляя ее грехом; демоны придерживаются ее, объявляя оправданием для всех действий».

Красной нитью  через поэму Блейка проходит идея о том, что Воображение – это  высший дар, данный человеку. Только с помощью Интуиции, Воображения, а не с позиции абстрактного разума, можно приблизиться к познанию окружающего мира. В одном из своих видений при встрече с Исаией поэт спрашивает великого пророка: “Does a firm persuasion that a thing is so, make it so?” [1, p. 251]; «Делает ли твердое убеждение в том, что вещь такова, ее на самом деле такой?» Исаия отвечает: “All poets believe that it does, & in ages of imagination this firm persuasion removed mountains; but many are not capable of a firm persuasion of any thing” [1, p. 251]; «Все поэты верят, что это так, и во времена воображения это твердое убеждение сдвигало горы; но многие не способны к твердому убеждению в чем-либо».  Самым «крамольным» в произведении Блейка является то, что творческое начало исходит не от Бога, а от Его оппонента – Сатаны. Именно устами Сатаны Блейк вопрошает человека:

How do you know but ev’ry Bird that cuts the airy way,

Is an immense world of delight, clos’d by your senses five? [1, p. 253] //

«Как тебе узнать, что каждая птица, пересекающая воздушный путь, // есть огромный мир восторга, скрытый твоими пятью чувствами?»

В библейском мире птица является многомерным символом. Здесь она выступает олицетворением духовной свободы, символом возможности  постичь скрытую от человеческих глаз реальность, отдавшись во власть воображения и сбросив оковы, которые накладывает на человека строгая догматика. Тем самым Блейк стремится освободить Поэтический Гений, раскрыть его сущность. Поэт – это Пророк, а значит, он видит, слышит и чувствует больше, нежели окружающие люди. Поэт облекает свое знание о мире в форму, не всегда понятную, порой кажущуюся крамольной обыденным умам.

В поэме  написано о Милтоне: “He was a true Poet and of the Devils party without knowing it” [1, p. 249]; «Он был настоящим Поэтом, из компании Сатаны, не зная этого». Блейк творит своего рода Библию Ада: “I have also The Bible of Hell, which the world shall have whether they will or no” [1, p. 258]; «У меня также есть Библия Ада, которую примет мир, хочет он того или нет». Он во многом предвосхитил величественный образ Люцифера из мистерии Дж. Г. Байрона «Каин».

В своем произведении Блейк использует сложный, многомерный  образ Левиафана из библейской Книги  Иова. Как отмечает исследовательница  библейских текстов Г. В. Синило, Левиафан – это «олицетворение самого ужаса. Но то, что ужасно для человека и неподвластно его разумению, исполнено Божественной красоты, которая невероятно многообразна» [11, с.  629]. Лирический герой Блейка видит Левиафана, когда Ангел хочет показать ему участь, которая постигает всех вольнодумцев. Увидев Левиафана, Ангел скрывается, для него он ужасен, а душа поэта остается, для нее голова гигантской змеи (monstrous serpent, как определяет Левиафана Блейк) – нечто прекрасное в своем грозном величии. 

Нельзя не обратить внимания на важный символ огня, одну из теофаний – зримое присутствие Бога среди людей, а также неотъемлемую составляющую апокалиптических пророчеств. Огонь выступает как символ преобразования, духовного обновления, а также как знак вдохновения. Неслучайно поэт пишет: “As I was walking among the fires of hell, delighted with the enjoyments of Genius; which to Angels look like torment and insanity” [1, p. 150]. В переводе В. Чухно: «Я ходил меж кострами Геенны Огненной, наслаждаясь ощущением царящей там атмосферы духовной свободы, принимаемой Ангелами за мучительные страдания и безумие» [5, с. 85].

В ангелах и  демонах Блейка можно увидеть  и описание двух категорий людей. Ангелы – это религиозные (даже скорее ханжеские), чересчур рассудочные, уверенные и замкнутые в своей правоте люди, чье наиболее высокое духовное достижение – это достижение формальной логичности. Дьяволы Блейка – это творческие, близкие миру природы и искусства, знающие ложность общепринятых мнений люди.

Большое значение имеет заключительная часть поэмы – “A Song of Liberty” («Песнь Свободы»), в которой говорится о социальных язвах, разрушающих современное общество, призывает опомниться, пока не поздно. В переводе В. Чухно:

2. Брега Альбиона нездоровы, безмолвны; луга Америки полуживы!
3. Призраки Прорицанья зыблются по озерам и рекам; глухое их бормотание слышится по другую сторону океана: «Разрушь свои темницы, о Франция!
4. Золотая Испания, смети барьеры, оставленные дряхлым Римом!
5. А ты, о Рим, брось свои ключи в глубины бездонного водопада, а еще лучше в глубины Вечности
6. И возрыдай…» [5, с. 92]

Поэма Блейка, не нашедшая понимания при жизни  автора, подвергалась многочисленным интерпретациям в XX веке. В ней видели предвосхищение идей З. Фрейда и К. Г. Юнга, рассматривали ее как иллюстрацию борьбы между подавляющим Супер-Эго и аморальным Оно. В произведении искали основу для ницшеанской философии о различии в морали рабов и господ. Все это свидетельствует о высокой значимости поэмы для современного человека, о ее актуальности, ведь проблемы, поднятые в ней, не имеют однозначного истолкования. Блейк создает свою мифологию, требующую вдумчивого осмысления. К ней неприменимы однозначные оценки: это хорошо, а это плохо, нельзя обвинить поэта в богохульстве. Как справедливо замечает А. Глебовская, «Блейк приходит к мысли, что Добро невозможно без Зла, ибо Добро (Порядок, Рассудок, Небо) – пассивно, подчинительно, а Зло (Энергия, Воображение, Ад) – созидательно. Только взаимодействие обоих начал образует естественный порядок вещей, одно немыслимо без другого, и называть первое – позитивным, а второе – негативным нельзя» [6, c. 247]. Добро и Зло, Небо и Ад в понимании Блейка являются чрезвычайно сложными, диалектическими символами или аллегориями. Человек является носителем как Неба, так и Ада, и его задача – объединение этих двух начал, что приведет к гармонизации.  

2. “The Proverbs of Hell” как квинтэссенция философских взглядов Блейка.

Хотя Блейк  в поэме и дает резкую критику  закосневшей христианской морали, это  не говорит о его неприятии  библейского мира. В предыдущем параграфе мы показали, насколько важными были для поэта тексты пророческих книг.

Значительное  место в поэме занимают «Пословицы Ада» (“Proverbs of Hell”, на наш взгляд, более  точным переводом английского слова  “proverb” будет “притча”, по аналогии с библейской Книгой Притчей Соломоновых), в которых заключена квинтэссенция философии Блейка. Подобно автору Книги Притчей Соломоновых английский поэт излагает в «Пословицах Ада»  житейскую мудрость, свои наблюдения, вырабатывает собственную моральную систему. Можно сказать, что в полной мере Блейк следует принципу, изложенному в «Философии искусства» Шеллинга: «Всякий великий поэт призван превратить в нечто целое открывшуюся ему часть мира и из его материала создать собственную мифологию; мир этот (мифологический мир) находится в становлении, и современная поэту эпоха может открыть ему лишь часть этого мира; так будет вплоть до той лежащей в неопределенной дали точки, когда мировой дух сам закончит им самим задуманную великую поэму, и превратит в одновременность последовательную смену явлений нового мира» [14, с. 147–148]. В афористичной, часто парадоксальной форме поэт формулирует свои идеи относительно места человека в мире, отстаивает высокие гуманистические ценности. “Where man is not, nature is barren” [1, p. 254]; «Где нет человека, природа бесполезна».  Однако говорится в поэме и относительности человеческого знания, так как любая информация воспринимается людьми по-разному: “A fool sees not the same tree that a wise man sees” [1, p. 254]; «Дурак видит не то же дерево, что мудрый». Кроме того, обращаясь к одной из генеральных тем Книги Иова о невозможности постичь во всей полноте тайны Божественного бытия и Божественной красоты, которая чрезвычайно многообразна, Блейк пишет: “The roaring of lions, the howling of wolves, the raging of the stormy sea, and the destructive sword, are portions of eternity too great for the eye of man” [1, 254]; «Рев львов, вой волков, бушующее бурное море и разрушающий меч – части Вечности, слишком великие для глаза человека». Язык Блейка метафоричен; высказывания порой короткие и напоминают стилистику библейской Книги Притчей Соломоновых, порой объемные,  яркие и вызывают в памяти картины пророческих видений, но всегда полные глубокого внутреннего смысла. Поэту удалось создать ряд емких художественных эмблем, которые, как отметил американский критик Джин Хангструм, «экономичные в выражении, интеллектуально утонченные, нравственно серьезные»; “economical in expression, intellectually sophisticated,morally serious” [16, p. 75]. Блейк призывает не только мыслить, но и действовать, творить, ибо “He who desires but acts not, breeds pestilence” [1, p. 254]; «Тот, кто желает, но не действует, порождает чуму, бедствие».  Он выступает против косности мышления и догматизма. Говорит о том, что если бы не было людей, способных мечтать, творить, мыслить,  высказывать самые абсурдные идеи, то человечество остановилось бы в своем развитии. Автор пишет: “What is now proved was once only imagin’d” («То, что сейчас доказано, было когда-то лишь плодом фантазии»). И добавляет: “You never know what is enough unless you know what is more than enough” («Ты никогда не знаешь, что такое достаточно, если не знаешь, что такое более, чем достаточно»). Все это свидетельствует о том, что представления людей о мире меняются, становятся вернее и глубже, гипотезы, выдвигаемые великими мыслителями и затем проверяемые опытным путем, превращаются в научные теории.

Блейк пишет: “He whose face gives no light, shall never become a star” [1, p. 254]; «Тот, чье лицо не излучает света, никогда не станет звездой». “The head Sublime, the heart Pathos, the genitals Beauty, the hands & feet Proportion” [1, p. 255]; «Голове – высокие мысли, сердцу – добрые чувства, чреслам – физическую красоту, рукам и ногам – гармоничные пропорции» (перевод В. Чухно). Эти афоризмы можно понять, если вспомнить идеал греческой античной культуры и опирающейся на него культуры Ренессанса – красота в гармонии духовного и телесного. Прекрасное лицо или тело могло считаться свидетельством прекрасной души.

Блейк яростно  выступал против всех догм, сковывающих  человека. Для него всякое ограничение есть угнетение. “Prisons are built with stones of Law, Brothels with bricks of Religion” [1, p. 254]; «Тюрьмы построены из камней Закона, публичные дома – из кирпичей Религии». Поэт считает, что человека лишают всего подлинно прекрасного в мире: “As a caterpillar chooses the fairest leaves to lay her eggs, so the priest lays his curse on the fairest joys” [1, p. 254]; «Подобно тому как гусеница выбирает лучшие листья, чтобы отложить яйца, так священник накладывает свое проклятие на лучшие радости». У Блейка, как справедливо отмечает Фостер, «Слово и Закон буквально предстают кандалами, закрывающими безграничные возможности вселенной посредством мрачной тюрьмы чувств и священных книг. Наука и религия прекращают быть, в понимании Блейка, противоположными силами, вместо этого они становятся преградой на пути к истинному знанию – первая, ограничивая взгляд законами материального мира, вторая, ограничивая мысль словами священных книг. В этом смысле единственно возможное «Добро», насколько это представляется Блейку, – это противодействие мнению – видеть многочисленные возможности через экстатические видения. Для Блейка это, возможно, означало мистическое и художественное знание, служащие путем к спасению души. Это может быть применено для всех видов многостороннего мышления» (“The Word and the Law are literally presented as manacles closing away the boundless possibility of the universe to the dull prison of the senses and the holy books. Science and religion cease to be opposing forces in Blake's understanding, instead becoming obstacles to true knowledge - one by binding sight in the laws of the material universe, the other by binding thought in the words of the holy books. In this sense, the only possible "Good" as far as Blake is concerned, is the rebellion of sight - growing to see multiple possibilities through ecstatic vision. For Blake this probably meant mystical and artistic gnosis but intellectually it can be applied to all kinds of pluralist, multilateral thinking, if not to literal "mind-expansion"” [15, p. 175]). Тем необычнее предстают идеи, выдвигаемые поэтом, если мы вспомним, что весь XVIII век прошел под знаком Разума, который выдвинули на первый план просветители. В противовес им Блейк пишет: “Prudence is a rich ugly old maid courted by Incapacity” [1, p. 255]; «Благоразумие – это богатая, безобразная старая дева, привлекательная в глазах лишь того, чье имя – Бессилие» (перевод В. Чухно). В этом отношении поэт, конечно, расходится с автором Книги Притчей Соломоновых, который провозглашает разум высшим началом в жизни человека: “Wisdom is the principal thing; therefore get wisdom: and with all thy getting get understanding” (Prov 4:7) // «Главное – мудрость: приобретай мудрость, и всем имением твоим приобретай разум» (Прит 4:7).