Классицизм и барокко: два стиля одной эпохи

Несколькими строками выше оппонируя  тому, кто «строчит стихи как бы охвачен бредом», кто «доказать  спешит, что думать так, как все, его  душе претит», оставляя итальянцу «пустую  мишуру с ее фальшивым глянцем», Н. Буало постулирует: «Порой у разума всего одна дорога»; и безапелляционно обобщает несколькими строками ниже: «Неудивительно, что нас дремота клонит, Когда невнятен смысл, когда во тьме он тонет…»

Можно уснуть, когда разворачивающаяся  игра жизни подавляет массой неосвоенных, закодированных впечатлений, иезуитских поворотов. Можно сказать «Жизнь есть сон» вместе с драматическим  поэтом барокко Кальдероном, учившимся  в управляемом иезуитами учреждении, или упомянуть философскую драму  «В этой жизни все истина и все  ложь». Но можно сквозь сон этой жизни  требовать стойкости духа в постижении нравственной ценности другой личности, точнее, требовать моральной стойкости  от самого себя. Но можно, как герой  Кальдерона Сехисмундо, тщете всего земного противопоставить любовь. Универсальный моральный кодекс позволяет противостоять трагически иллюзорным перипетиям жизни, придает силовую устойчивость духу, приговоренному к распаду под натиском не согласующихся между собой форм:

У слова был всегда двойной  коварный лик. Двусмысленности яд и  в прозу к нам проник: Оружьем  грозным став судьи и богослова, Разило вкривь и вкось двусмысленное  слово. Но разум, наконец, очнулся и  прозрел: Он из серьезных тем прогнать его велел, Безвкусной пошлостью  признав игру словами, Ей место отведя в одной лишь Эпиграмме…

Разрешенное Буало остроумие в одном жанре, что продиктовано принципиальными соображениями, изложенными в сатире «О двусмысленности» и направленными открыто против иезуитов, распространяется у иезуита Грасиана на Науку благоразумия: «Действовать, исходя из умысла, то второго, то первого. Жизнь человека -- борьба с кознями человека. Хитрость сражается, применяя стратагемы: никогда не совершает то, о чем возвещает… Явит один умысел, дабы проверить соперника помысел, а затем, круто повернув, нападает врасплох и побеждает… Заметив, что ее раскусили, злокозненность удваивает усилия, используя для обмана самое правду. Иная игра, иные приемы… На помощь тогда приходит наблюдательность; разгадав дальновидную цель, она под личиной света обнаруживает мрак, изобличает умысел, который, чем проще кажется, тем пуще таится…».

Н. Буало:

Не злобу, а добро стремясь посеять в мире, Являет истина свой чистый лик в Сатире. Луцилий первый ввел Сатиру в гордый Рим. Он правду говорил согражданам своим. И отомстить сумел пред сильным не робея, Спесивцу богачу за честного плебея.

Далее, упомянув Горация и  Ювенала, Буало отмечает, что сатирики не боялись называть имена в своих сатирах тех, против кого они были направлены: глупцов, фатов и льстецов.

Но правда Кальдерона в  тех пробуждениях, которые совершает  Сехисмундо, пройдя длительный путь от любви к Росауре до вооруженного восстания, не будучи уверенным, правда или сон то, что он еговозглавил, разбив войска, оставшиеся верными отцу. И вот одно из пробуждений:

Что важно -- оставаться добрым: Коль правда, для того, чтоб быть им, Коль сон, чтобы, когда проснемся Мы пробудились меж друзей.

И еще она цитата: «Любовь  Кальдерона, -- как отмечает академик Г.В. Степанов, -- помогает разуму проложить дорогу не только к людям, но к вещам и событиям. Любовь у Кальдерона нерасторжимо связана с верой, которая означает не только сверхъестественную христианскую добродетель, но и обыденную доверчивую преданность и верность в действиях и поведении всякого «естественного» человека… Вера в другую личность без надежных оснований и гарантий превращается в высшее испытание моральной стойкости и подлинный критерий в отношениях человека к человеку» (Кальдерон де ла Барка П. Драмы. М.: Наука. 1989. Кн. 1. С.10).