Юродство как феномен культуры

 Что если трикстер по сути своей является не комической или трагической, а игровой фигурой? Ведь игровой принцип лежит в основе и трагедии и комедии. Или, лучше сказать, это диалектический принцип, заложенный в основе человеческого общества и в сознании каждого человека. Без него не было бы никакого прогресса и развития. Можно сказать, что любая культура должна непрерывно подвергать себя сомнению, иначе она умирает. Нужен кто-то противостоящий культуре, свободный от нее, готовый играть с ней, высмеивать ее, умереть за нее. Иначе говоря, трикстер — это некий вечный партнер по игре, в нем воплощается потребность в том, чего не хватает - в инаковости, диссидентстве, свободе. И на определенном этапе игра должна становиться серьезной. На самом деле в христианстве тоже заложен момент игры. Господь «играет» становясь человеком, соглашаясь на роль жертвы, отказываясь на время от всесилия. Однако, неистовое человеческое сознание уж если играет, то играет до крови. Привычный ритуал должен быть проведен до конца, и только тогда игра в смерть, может стать игрой в Воскресение. Сама система кровавых жертв, магическая игра в которую вступает Господь, это некое страшное, сверхъестественное плутовство, трикстеризм. Но Господь в этой игре знает, что человек безнадежно серьезен, обижен и противопоставляет себя Богу. Ожесточенные, крайне инертные в своих страстях люди могут довериться Богу, только если Он готов умереть за них. Принесение себя в жертву это уподобление языческому обряду жертвоприношения. Но ведь уподобление, имитация, приобретающая символический (т.е. сверхъестественный) смысл это одно из возможных определений игры. Людям надо при этом, чтобы Господь был не просто принесен в жертву, но унижен, чтобы он не выглядел как царь. И эта игровая ситуация утверждается постоянно, начиная с Рождества, когда Царь Царей воплощается в хлеву, среди домашних животных и пастухов, и заканчивая Голгофой, где первым спасенным становится разбойник.

 Однако на более низком  уровне — в чем чудо и  радость всех мировых историй  о трикстерах — неудачниках, которые совершают невозможное? Зритель и слушатель снова и снова смеется (или плачет, если хочет) над их неудачами, чтобы в конце очередной раз убедиться в их неуязвимости и успешности. Шуты не просто готовы сконцентрировать в себе все наши неудачи — они «отчуждают» их от нас и тем самым исцеляют от чувства неполноценности. А дальше с ловкостью фокусника и хитростью плута достают солнце с неба, чтобы людям было на чем зажарить яичницу. И лишь Трикстеру люди могут доверить свое спасение и прогресс. Подсознание верит в Божественное чувство юмора и в конечную райскую метаморфозу реальности. Мир только притворяется дурным, страшным и жестоким, как трикстер притворяется дурачком, но когда занавес упадет, все окажется иным. Трикстер обустроит вселенную, и будут  Новое Небо и Новая Земля.

1.2. Краткий генезис явления

«По наблюдению крупнейшего  культуролога П. Брауна, в восточном  христианстве, в отличие от западного, изначально присутствовало ощущение, что мир напоен святостью, которая  лишь ищет способа, чтобы проявиться».  Также для восточного христианства характерна установка на парадоксальность святости: «… тайная святость выше явной, а степень святости не определяется соблюдением стандартных правил аскезы».

Юродство возникает  в среде восточного монашества около V в. «Палладий в «Лавсаике» рассказывает о монахине в одном из египетских монастырей, которая делала вид, что она безумна и одержима бесами, жила обособленно, выполняла всю грязную работу. Позднее обнаруживается ее святость, и Палладий указывает, что она воплотила в жизнь слова апостола Павла из Послания к Коринфянам: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (Кор. 3. 18-19) Евагрий (ум. 600 г.) рассказывает в своей Церковной истории о травоядцах, аскетах, которые питались травами и растениями; эти аскеты вернулись из пустыни в мир, но в миру продолжали аскетический подвиг – ходили в одних набедренных повязках, постились и притворялись безумными. Их поведение было исполнено соблазна, и это демонстрировало то совершенное бесстрастие, неподверженность соблазнам, которых они достигли своим аскетическим подвигом. Из этой среды, согласно житию, написанному Леонтием Неаполитанским (середина VII в.), выходит Симеон, юродивый из Эмесы в Сирии, который, прикрываясь безумием, обличал грешников, творил чудеса; после его кончины жители Эмесы убеждаются в его святости».

В Византии феномен юродства появляется и распространяется параллельно  со становлением христианства в качестве государственной религии. В момент внешней или внутренней опасности  для христианской веры (нашествия арабов-мусульман, иконоборческих споров) подвиг юродства затихает. И вновь появляется в периоды относительного спокойствия (стагнации) IX-X вв.

 «Церковные власти  крайне настороженно относились  к Христа ради юродству. Так,  Трулльский Собор (692 г.) в своём шестидесятом каноне строго осуждает "лицемерно беснующихся и таковый образ действий по злости нравов притворно на себя приемлющих". В комментарии к этому правилу канонист ХII века Феодор Вальсамон заключает, что оно относится к Христа ради юродивым - и делает такой вывод, несмотря на то, что, по его мнению, наряду со злонравными" обманщиками вполне могут существовать истинные юродивые Христа ради. Любопытна дата появления этого канона: он был принят примерно через полтора века после появления жития Симеона Эмесского и, возможно, выражает официальную реакцию на популярность этого текста. А другой канонический источник, осуждающий юродство - "Толкования" Никона Черногорского - прямо упоминает житие Симеона: "Божественные законы осуждают предающихся юродству по образу великих Симеона и Андрея; подобное также запрещено и в наши дни".

На Руси Собор 1666-1667 гг. воспроизвел этот канон.

Греческая Церковь чтит шестерых юродивых. Жития двоих из них (вышеупомянутого св. Симеона (VI век) и св. Андрея (видимо, IX век) были известны  в Древней Руси.

 «Первые случаи  юродства отмечены на Руси  очень рано (Исаакий Печерский,  дата смерти — 1090 г.), однако  время широкого распространения  и утверждения этого вида подвижничества  приходится на XIV — первую половину ХVII столетий, пик подъема — XVI век. Из известных 247 имен юродивых русской церковью канонизировано 36, что свидетельствует о необычайной популярности их в народной и церковной среде».

«К эпохе расцвета юродство стало русским национальным явлением. В это время православный Восток почти не знает юродивых. Их нет также ни на Украине, ни в Белоруссии (Исаакий Печерский так и остался единственным киевским юродивым). Римско-католическому миру этот феномен также чужд. Это, в частности, доказывается тем, что о русских юродивых с немалым удивлением писали иностранные путешественники XVI—XVII вв. — Герберштейн, Горсей, Флетчер и др. Чтобы вступить на путь юродства, европейцу приходилось переселяться в Россию. Поэтому среди юродивых так много выезжих иноземцев».

«По столетиям чтимые русские юродивые распределяются так: XIV век – 4; XV – 11; XVI – 14; XVII – 7. Появление святого юродивого совпадает по времени с угасанием княжеской святости». По мысли русского философа Федотова,  это совпадение не случайно. «Новый век потребовал от христианского мирянства нового подвижничества. Юродивый стал преемником святого князя в социальном служении».

«Редко находим мы для русских юродивых житийные биографии, еще реже – биографии современные. Почти везде неискусная, привычная  к литературным шаблонам рука стерла своеобразие личности. По-видимому, и религиозное благоговение мешало агиографам изобразить парадоксию подвига. Многие юродивые на Руси ходили нагие, но агиографы стремились набросить на их наготу покров церковного благолепия… Русские агиографы предпочитают заимствовать из жития св. Андрея, в котором элемент имморализма отсутствует. Лишь народные предания о Василии Блаженном да скудные упоминания летописей показывают, что и русским юродивым не чужда была аффектация имморализма. Жития их целомудренно покрывают всю эту сторону их подвига стереотипной фразой: "Похаб ся творя". "Юрод" и "похаб" – эпитеты, безразлично употреблявшиеся в Древней Руси, – по-видимому, выражают две стороны надругания над "нормальной" человеческой природой: рациональной и моральной».

Начало «угасание» юродства на Руси совпадает с институциональными изменениями внутри Церкви:  церковным  расколом и реформами Петра. В XVIII-XIX вв. власть (как светская, так и церковная)  перестает признавать юродивых. Указом 1732 г. «впускать юродивых в кощунных одеждах в церкви» запрещается.

«Обличение власти русскими юродивыми после раскола становилось  для власти, ориентировавшейся больше на светские ценности, неудобным и  неприемлемым, поэтому поведение  юродивых воспринималось менее терпимо.

В России XVIII в. официальное  отношение к юродству изменялось под влиянием государственных реформ, касающихся различных маргинальных групп населения. Первоначально  внимание властей было направлено скорее на водворение общественного порядка — т. е. все, что в принципе не приносило реальной пользы, либо, еще хуже, нарушало общественный порядок и приносило какой-либо вред, становилось специальным объектом внимания власти. Реформы Петра I буквальным образом создали новое измерение юродства — административное. В обществе с четко артикулированной властью, основным принципом жизни которого провозглашалась рациональность, основанная на производстве и собственности, безумие было непростительным грехом не столько потому, что это было плохо, сколько потому, что это было непродуктивно, не приносило никакой пользы. Если ранее юродство наделялось сакральными чертами, то теперь оно приобретало форму праздности».

Постепенно юродивые стали исчезать с официальной  сцены. Их  больше не канонизируют. С.А. Иванов приводит имена только четырех известных юродивых XVIII в. (Иванов, 1994. С. 150, цит.).

Л. Янгулова пишет, что,  «несмотря на все гонения на юродство, XIX в. считается ренессансом русского юродства…  Это… большое количество как светской, так и церковной литературы, написанной по поводу юродивых». Все так, однако сам подвиг юродства фактически вырождается. «Интервения власти происходит не только на уровне производства истины». Юродивых «инкарцерируют» (кладут в психиатрические больницы): «Возможно, последним подвигом юродивых стало не столько обличение царя и мирян, погрязших в грехе, сколько обличение делами (своим сознательным выбором безумия) науки как господствующей системы практик производства истины, — якобы более гуманной, но основанной на отсечении, заключении и рассечении на части всего, что ей противостоит или становится объектом ее специального внимания».

• Глава II. Юродство как феномен культуры

2.1. Мотивы юродства

По мнению Федотова, в  подвиге юродства соединяются следующие  моменты:

«1.Аскетическое попрание тщеславия, всегда опасного для монашеской аскезы. В этом смысле юродство есть притворное безумие или безнравственность с целью поношения от людей.

2. Выявление противоречия  между глубокой христианской  правдой и

поверхностным здравым  смыслом и моральным законом с целью посмеяния миру (I Коринфянам, I-IV).

3. Служение миру в  своеобразной проповеди, которая  совершается не словом и не  делом, а силой Духа, духовной  властью личности, нередко облеченной  пророчеством.

Дар пророчества приписывается  почти всем юродивым. Прозрение духовных очей, высший разум и смысл являются наградой за попрание человеческого разума подобно тому, как дар исцелений почти всегда связан с аскезой тела, с властью над материей собственной плоти.

Лишь первая и третья сторона юродства являются подвигом, служением, трудничеством, имеют духовно-практический смысл. Вторая служит непосредственным выражением религиозной потребности. Между первой и третьей существует жизненное противоречие. Аскетическое подавление собственного тщеславия покупается ценою введения ближнего в соблазн и грех осуждения, а то и жестокости. Св. Андрей Цареградский молил Бога о прощении людей, которым он дал повод преследовать его. И всякий акт спасения людей вызывает благодарность, уважение, уничтожает аскетический смысл юродства. Вот почему жизнь юродивого является постоянным качанием между актами нравственного спасения и актами безнравственного глумления над ними.

В русском юродстве вначале  преобладает первая, аскетическая сторона, в XVI столетии уже несомненно – третья: социальное служение».

Уэр, описывая житие св. Симеона Эмесского приводит 3 мотива поведения юродивого: «юродивый  глумится над миром; юродивый ищет путь смирения и уничижения; юродивый желает спасти других из чувства сострадания». Как мы видим, положения этого апологета несколько отличаются от версии Федотова.

По поводу первого  мотива юродского поведения, Уэр  говорит: «Всем своим образом  жизни он свидетельствует о "непримиримости", фундаментальном несоответствии между  двумя порядками или уровнями бытия: между этим настоящим веком и веком грядущим, между царствами мира сего и Царством Небесным, между - выражаясь языком св. Августина - "градом земным" и "градом Божиим". Юродивый напоминает о "полной противоположности ценностей"; в Царстве Божием - обратная перспектива, пирамида стоит на вершине. Это и есть буквальное значение покаяния: metanoia, "перемена мыслей" - не чувство вины, а кардинальная смена приоритетов, совершенно новое понимание. В этом смысле юродивый по преимуществу есть покаявшийся. … Он "проживает жизнь в обратном порядке", он "живой свидетель анти-мира, возможности невозможного". Он по-своему переворачивает мир и строит его по Заповедям Блаженств…    Глумясь над миром, юродивый срывает маски лицемерия, разоблачает лицедеев, вскрывает за фасадом достоинства и благородства человеческое, слишком человеческое. Он - единственный, кто осмеливается сказать: «А король-то голый!". Чтобы излечить окружающих от "благочестивого" самодовольства, ему нередко приходится прибегать к шоковой терапии. Но вместе с тем, он никогда не пытается поколебать веру ближних или заставить их усомниться в истинах Церкви, даже если сам нарушает пост или хулиганит во время Божественной Литургии. Юродивый… не схизматик и не еретик. Он не глумится над Священным Писанием, Символом веры, таинствами или иконами. Он глумится только над напыщенными и самодовольными особами, занимающими высокое положение в церковной иерархии, и над угрюмыми обрядоверами, путающими внешние жесты с внутренним благочестием. Протест его не деструктивный, но освобождающий и созидающий. "Глумясь" над миром, юродивый "приносит мир" в мир».