Эдвин Хаббл и его вклад в развитие астрономии

Выше мы выяснили, что рассмотренное в философско-гносео-логическом плане понятие Бога резюмирует познавательные отношения человека к миру. То же понятие в плане философско-онто-логическом выражает единство мира, универсума. Это абсолютизированное единство может быть полностью противопоставлено самому миру, находиться вне его. В этом случае мы получим различные варианты религиозно-теистических воззрений. Но оно может быть деперсонализировано и максимально приближено к универсуму. Тогда возникают различные варианты пантеистических воззрений, в которых философское содержание преобладает над религиозным. В рассматриваемую многовековую эпоху (начавшуюся еще в античности) именно пантеизм с наибольшей силой выражал единство мира.

В этой связи напомним, что в мистическом пантеизме, в общем преобладавшем у Кузанца, мир, универсум погружались в Бога, сохранявшего свою обособленность по отношению к ним и лишавшего их самостоятельности. Вместе с тем, как уже подчеркивалось, мистический пантеизм (или панэнтеизм) редко выступал в чистом виде. Когда мировоззренческий акцент ставился на природе, в глубины которой погружался деперсонализированный Бог, пантеизм становился уже натуралистическим. В сущности, он и составлял главную мировоззренческую основу всех натурфилософских построений позднего Ренессанса, в которых теоретические усилия были сконцентрированы на объяснении природы. В произведениях Джордано Бруно можно видеть кульминацию этого процесса. «Бог есть бесконечное в бесконечном, он находится во всем и повсюду, не вне и над, но в качестве наиприсутствующего» Бруно утверждает, что «природа есть Бог в вещах» (Deus in rebus, Dio nelle cose), божественная сила, скрытая в них же Выражения мистического пантеизма, столь обильные у Кузанца, редки у Ноланца. В отличие от первого у Бруно весьма незначительны богословско-креационистские выражения, а трансцендентное, внеприродное понимание безличного Бога в общем проявляется довольно редко. Природа в понимании Бруно фактически приобретает полную самостоятельность, а Бог мыслится как синоним ее единства. Соответственно вещи и явления природы — не символы «сокрытого Бога», из которого соткано покрывало таинственности, окутывающее ее, несмотря на все успехи познающего человека (с чем мы часто встречались у Кузанца), а самостоятельные и полноценные реальности, в мире которых он живет и действует. Конечно, актуально-бесконечный («целокупно-бесконечный») Бог «в свернутом виде и целиком» не может быть отождествлен с потенциально бесконечным универсумом, существующим «в развернутом виде и не целиком». Однако максимальное приближение такого Бога к миру природы и человека толкало Бруно к их отождествлению во множестве конкретных случаев. Именно многочисленность таких отождествлений Бога то с природой,то с ее различными вещами и процессами, а иногда прямо с материей делает пантеизм Бруно не только натуралистическим, но и материалистическим. Особенно показательны здесь заключительные главы его поэмы «О безмерном и неисчислимых».

Максимальное сближение Бога и природы у Бруно имело для его натурфилософской доктрины другое важнейшее следствие, которое можно назвать реабилитацией материи. Такая реабилитация была направлена против аристотелевско-схоластических представлений о совершенно пассивной «первой материи» как предельно абстрактной возможности, дающей начало конкретным вещам лишь в результате воздействия на нее единственно активных форм, за которыми скрывался опять же Бог как последний источник некой универсальной активности. Такой «логической» материи Ноланец противопоставил ее пантеистическо-ренессансное истолкование, согласно которому материя есть не что иное, как «божественное бытие в вещах» (essere divino nelle cose). Оно означает тесное объединение материи и формы, отрицание самостоятельности последней, многократно усиленное в схоластической философии, признававшей вопреки Аристотелю множество форм, не связанных с материей. Наиболее общий вывод, сформулированный в этом контексте Ноланцем, состоял в том, что материя объявлялась тем началом, которое «все производит из собственного лона» (proprio e greinio. Источником форм, всего бесконечного качественного многообразия бытия оказывается в этом контексте уже не Бог, а материя. Любой пантеизм в принципе антикреационистичен. В силу натуралистического пантеизма Джордано Бруно, сознательно заостривший воззрения, восходившие к Авиценне, Аверроэсу и особенно Авицеброну и Давиду Динанскому, сделал антикреационизм важнейшим устоем своей натурфилософии. Натурализм Ноланца фактически здесь становится и материализмом.

Материя, рассматриваемая в ее единстве с формой, отождествляется и с природой. Бруно постоянно развивает ренессансное понимание ее как многокачественной, живой, непрерывно изменяющейся — воззрение, в общем преобладавшее и в античности. Подобно другим ренессансным (как и античным) натурфилософам он исходит из идеи тождества микро- и макрокосма, человека и универсума, вселенной. В его произведениях, в отличие от работ Кузанца, актуально-бесконечный Бог довольно редко напоминает о своем вездесущии, единство микро- и макрокосма истолковывается более натуралистически. «Все вещи находятся во вселенной и вселенная во всех вещах; мы—в ней, она—в нас»

Трактовка природы в произведениях Бруно почти всегда органистическая — чувственные и интеллектуальные свойства микрокосма переносятся на всю природу. Важнейший результат такой аналогии — гилозоистическое и панпсихическое истолкование всего и всякого бытия. «Мир одушевлен вместе со всеми его членами», а душа—«ближайшая формирующая причина, внутренняя сила, свойственная всякой вещи». Вместе с тем она выступает и в качестве всеобъемлющей духовной субстанции — платоновско-неоплатонической мировой души, к понятию которой многократно обращались многие средневековые, чаще всего неортодоксальные философы и которая стала одним из главных онтологическо-гносеологических понятий ренессан-сной философии. Мы встречались с ней при рассмотрении онтологии Кузанца (и тем более флорентийских платоников), но ее роль в натурфилософии Ноланца еще большая. В столь важном его произведении, как диалог «О причине, начале и едином», понятие мировой души фактически подменяет понятие самого Бога (чего, как мы видели, совсем нет у Николая Кузанского).

Такого рода подмена во многом объясняется тем, что важнейшим атрибутом мировой души признается некий «всеобщий ум», универсальный интеллект. Правда, автор говорит о трех разновидностях интеллекта — божественном, мировом и множестве частных, но решающую роль приписывают именно мировому (являющемуся центральным, связующим звеном этой платоновской триады).

Благодаря его деятельности можно объяснить целостность любой вещи, в особенности организма и всего мира, ему уподобляемого. Хотя Бруно и отвергал некоторые положения аристотелевской философии (особенно ее трактовку материи), он развивал в общем тот же органистический взгляд на мир, выражавшийся прежде всего в подчеркивании телеологического характера деятельности организма, а вместе с ним и всего мира. Выяснение цели существования различных вещей, растений, животных и тем более человека составляет с этих позиций главную задачу исследователя.

Телеологическая трактовка бытия у Бруно тесно связана и с не раз отмечавшимся нами сближением природы и искусства у ряда ренессансных философов. Гармония и красота природы, которые невозможно понять без уяснения ее целесообразности в большом и малом, могут быть объяснены, согласно Ноланцу, лишь тем, что всеобщий ум выступает как «тот художественный интеллект, который изнутри семенной материи сплачивает кости, протягивает хрящи, выдалбливает артерии, вздувает поры, сплетает фибры, разветвляет нервы и со столь великим мастерством располагает целое». Природа полна бессознательного творчества (что утверждал и Аристотель), и человеческое — только уподобление ей.

Без мировой души и присущего ей всеобщего ума, без духовной субстанции, частицы которой наличны во всех вещах, такого рода творчество было бы невозможно. Если бы мировая душа трактовалась Бруно лишь как духовная субстанция, существующая совершенно самостоятельно (а с такими трактовками читатель встречается в его произведениях), было бы совсем не просто относить его к числу материалистов. Как уже сказано, пантеизм, даже натуралистический, невозможно полностью отождествлять с материализмом. Однако следует учитывать, что сам Бруно, как бы подводя итог своей онтологической доктрины, подчеркнул, что последнее, наиболее глубокое начало универсума составляет некая единая субстанция, в которой совпадают телесное и духовное, материальное и формальное, возможность и действительность. Поэтому, утверждается в названном выше диалоге, «мы обнаруживаем двойную субстанцию — одну духовную, другую телесную, но в последнем счете и та и другая сводятся к одному бытию и одному корню». Задолго до Бруно такого рода «корень» Давид Динанский называл Богом, а в последующем столетии Спиноза отождествит его как с субстанцией, так и с природой.

Материалистическая суть учения Бруно становится особенно очевидной, если с онтологического уровня спуститься на уровень собственно натурфилософский, непосредственно связанный с истолкованием природы. Таково, например, его положение, согласно которому материальный субстрат в принципе остается неизменным, сколько бы изменений и переходов ни осуществлялось в конкретных природных изменениях и превращениях. Так, семя становится стеблем, на нем вырастает колос, из которого получается хлеб, превращающийся в желудочный сок, трансформирующийся в кровь, рождающую уже совсем другое семя, становящееся зародышем, из которого возникает и растет человек, со временем превращающийся в труп, разлагающийся в землю, в свою очередь становящуюся камнем, и т.п.. Натурфилософский материализм заключен и в традиционных воззрениях, шедших с глубокой древности, относительно главных стихий, или элементов, образующих, так сказать, тело природы. Это качественное воззрение античной физики было воспринято как схоластическими трактовками природы, так и ренессансной натурфилософией. У Бруно же оно стало первостепенным элементом его космологических воззрений.

7. Механистическая картина мира  Галилео Галилея.

  Основоположником экспериментально-математического метода исследования природы был великий итальянский ученый Галилео Галилей (1564- 1642). Леонардо да Винчи дал лишь наброски такого метода изучения природы, Галилей же оставил развернутое изложение этого метода и сформулировал важнейшие принципы механического мира.

Галилей родился в семье обедневшего дворянина в городе Пизе (недалеко от Флоренции). Убедившись в бесплодии схоластической учености он углубился в математические науки. Став в дальнейшем профессором математики Падуанского университета, ученый развернул активную научно-исследовательскую деятельность, особенно в области механики и астрономии. Для торжества теории Коперника и идей, высказанных Джордано Бруно, а следовательно, и для прогресса материалистического мировоззрения вообще огромное значение имели астрономические открытия, сделанные Галилеем с помощью сконструированного им телескопа. Он обнаружил кратеры и хребты на Луне (в его представлении - «горы» и «моря»), разглядел бесчисленные, скопления звезд, образующих Млечный Путь, увидел спутники, Юпитера, разглядел пятна на Солнце и т.д. Благодаря этим открытиям Галилей стяжал всеевропейскую славу «Колумба неба». Астрономические открытия Галилея, в первую очередь спутников Юпитера, стали наглядным доказательством истинности гелиоцентрической теории Коперника, а явления, наблюдаемые на Луне, представлявшейся планетой, вполне аналогичной Земле, и пятна на Солнце подтверждали идею Бруно о физической однородности Земли и неба. Открытие же звездного состава Млечного Пути явилось косвенным доказательством бесчисленности миров во Вселенной.

  Указанные открытия Галилея положили начало его ожесточенной полемике со схоластиками и церковниками, отстаивавшими аристотелевско-птолемеевскую картину мира. Если до сих пор католическая церковь по изложенным выше причинам была вынуждена терпеть воззрения тех ученых, которые признавали теорию Коперника в качестве одной из гипотез, а ее идеологи считали, что доказать эту гипотезу невозможно, то теперь, когда эти доказательства появились, римская церковь принимает решение запретить пропаганду взглядов Коперника даже в качестве гипотезы, а сама книга Коперника вносится в «Список запрещенных книг» (1616 г.). Все это поставило деятельность Галилея под удар, но он продолжал работать над совершенствованием доказательств истинности теории Коперника. В этом отношении огромную роль сыграли работы Галилея и в области механики. Господствовавшая в эту эпоху схоластическая физика, основавшаяся на поверхностных наблюдениях и умозрительных выкладках, была засорена представлениями о движении вещей в соответствии с их «природой» и целью, о естественной тяжести и легкости тел, о «боязни пустоты», о совершенстве кругового движения и другими ненаучными домыслами, которые сплелись в запутанный узел с религиозными догматами и библейскими мифами. Галилей путем ряда блестящих экспериментов постепенно распутал его и создал важнейшую отрасль механики - динамику, т. е. учение о движении тел.

  Занимаясь вопросами механики, Галилей открыл ряд ее фундаментальных законов: пропорциональность пути, проходимого падающими телами, квадратам времени их падения; равенство скоростей падения тел различного веса в безвоздушной среде (вопреки мнению Аристотеля и схоластиков о пропорциональности скорости падения тел их весу); сохранение прямолинейного равномерного движения, сообщенного какому-либо телу, до тех пор, пока какое-либо внешнее воздействие не прекратит его (что впоследствии получило название закона инерции), и др.

  Философское значение законов механики, открытых Галилеем, и законов движения планет вокруг Солнца, открытых Иоганном Кеплером (1571 - 1630), было громадным. Понятие закономерности, естественной необходимости родилось, можно сказать, вместе с возникновением философии. Но эти первоначальные понятия были не свободны от значительных элементов антропоморфизма и мифологии, что послужило одним из гносеологических оснований их дальнейшего толкования в идеалистическом духе. Открытие же законов механики Галилеем и законов движения планет Кеплером, давшими строго математическую трактовку понятия этих законов и освободившими понимание их от элементов антропоморфизма, ставило это понимание на физическую почву. Тем самым впервые в истории развитие человеческого познания понятие закона природы приобретало строго научное содержание.