Просторечная культура: лингвокультурологический аспект

Употребление молодёжного сленга в повседневной жизни ярко иллюстрируют примеры из публицистических изданий:

«Можно рискнуть и попробовать  сходить в оперный театр… Не сумеете поймать кайф – стало быть, посылайте все эксперименты подальше и продолжайте тащиться от привычного вам музона, вы неисправимы»⁴⁵.

«А четвёртые, по приколу, говорили, что непонятным голосом поёт сам Макс»⁴⁶.

Также использование молодёжных просторечий  в реальной жизни может продемонстрировать «подслушанный» на улице разговор двух девушек 17-20 лет:

- Хай!

- Хай!

- Как делишки?

- Зашибись. А у тя как?

- Нормал. Чё щас делать будем? Может в киношку, а потом в кафешку завалимся?

- Угу, давай.

Основными способами порождения субстандартных единиц являются: заимствование, метафорическое переосмысление и морфологическое словообразование.

Заимствование является старейшим из продуктивных способов формирования криминального лексикона. При этом следует отметить, что криминальные экзотизмы формируются как путём внутренних заимствований – из разных деревенских диалектов (гайтан, канать, халтура, хавать, хрять, бухать, лямзить, тырить, стрёмить), так и благодаря внешним источникам заимствования – иноязычным (фиш, фарт, шухер, жлоб, мазурик, курва, падло (падла), лахудра, кураж, чувак, бздеть, лафа, капать, мандра, кайф, мент, баксы, пассер). В большинстве случаев заимствованный регионализм оказывается предпочтительнее нейтрального слова благодаря ощутимой внутренней форме, которая создаёт ту образность, каковой лишена привычная русская номинация (глаза – зенки, хороший – клёвый, выпивать – бухать, есть – хавать)⁴⁷.

Заимствования в жаргонных системах молодёжной речи принципиально отличаются от заимствований в криминальной языковой среде. Социально-профессиональные подъязыки современной молодёжи практически не обращаются к лексико-семантическому потенциалу территориальных диалектов. Одним из внутренних источников «расцвечивания» молодёжной речи является блатная лексика (улёт, харэ, шняга, париться, гнать, чувак, ништяк, лошара, башня, кранты, пипец, чумовой, базар, шмон, жахнуть, верняк, уломать, спокуха, бомжатник, балдеж, кадрить, непруха, маза, ксива, лажа, круто, лабать, наезжать, динамить, кидала, захомутать, тусняк, гопник, кликуха, лафа, гнобить, бабло, чикса, бухло, зашибись). Внешние, иноязычные источники в настоящее время почти полностью исчерпываются английскими варваризмами (копф, олды, герла, грины, хаер, пипл, крезанутый, лонговый, лукать, лузер, аскать, сайзы, фейсовать, обхайраться, парента, полиса, перенайтать, фрилавник, дрынкать, фэйсом об тэйбл)⁴⁸.

Русская просторечно-жаргонная традиция часто подвергает иноязычные экзотизмы в их речевом использовании помимо трансформации значений и морфологического освоения такому испытанию, как ассоциативно-фонетическая мимикрия, то есть иноязычное слово заменяется русским на основе случайного внешнего сходства при полном расхождении смыслов (cash (“наличность”) – каша, lady (“дама”) – бледи, “роутер CISCO”- киска, “система AutoCAD”- автогад)⁴⁹.

Метафора также представляет собой своего рода заимствование, своеобразный семантический экзотизм. Однако это заимствование не слова или значения, а образа, и не из чужих лексических систем, а из собственной общеупотребительной и общедоступной лексико-семантической базы. Метафоризация связана с переосмыслением общеупотребительного нейтрального слова и предполагает обязательный учёт его внутренней формы, исходной нормативной семантики⁵⁰. Примеры метафоризации: крыша поехала, туз, жирный, кобыла, кошелка, кляча, цыпа, швабра, подстилка, мельница, сибирский валенок, пенёк, гастролёр, крот, репа - голова, фары - глаза, грабли – руки, локаторы – уши, мокрое дело, засечь, стучать, перекрыть кислород, пришить, замочить, откинуть (отбросить) коньки, вправить мозги, посадить на болт (кол, штык), вешать лапшу на уши, втирать (шары), загнать в бутылку.

Метафора выполняет две основные функции: номинации и характеризации (экспрессивной оценки).

«Метафорическая номинация – это  обозначение новых понятий с  помощью старых знаков, т.е. единиц, уже имеющихся в лексической  системе общеупотребительного языка...»⁵¹. Примеры: хвост – академическая задолженность, слесарь – квартирный взломщик, ходить на огонёк – совершать кражи в вечернее время суток, плечевая – дорожная проститутка, могильщик – вор, промышляющий на кладбищах, рыбачить – красть на пляжах.

«Метафора-характеризация, или, иначе, метафорическая реноминация, служит для экспрессивного образного переименования общеизвестных понятий…»⁵², когда ранее известное понятие приобретает совершенно новый оттенок значения. Метафоры-реноминации, в отличие от метафор-номинаций, в основном образуются синкретичным и ассоциативным способами. Примеры метафор-реноминаций: фонтан – рот, кадра – девушка, подрулить – подойти, толкать телегу – доносить, бандура – компьютер.

Жаргонная метафора наряду с другими языковыми (и неязыковыми) средствами выполняет целый комплекс функций: номинативных, психологических, социальных, креативных. Номинативная функция выражается в возможности с помощью жаргонной метафоры давать названия специальным внутрикорпоративным понятиям. Психологическая функция метафоры заключается в её воздействующей силе, в способности привлечь внимание слушателя, шокировать его воздействием грубо сниженного, вульгарного или даже оскорбительного образа. Социальная функция жаргонной метафоры проявляется в возможности говорящего, употребляющего определённые метафоры-жаргонизмы, заявить о своей социально-групповой принадлежности. Креативная функция метафоры в свою очередь проявляется в творческом самовыражении говорящего⁵³.

Лексическая подсистема жаргонных  подъязыков обогащается за счёт ещё  одного источника – морфологического словообразования, то есть «за счёт продуктивного аффиксального продуцирования слов из производящих нормативных и  жаргонных лексических единиц»⁵⁴. Жаргонное морфологическое словообразование представляет собой по большей части своеобразное выражение массового словотворчества, реализацию креативной языковой природы. Примеры морфологического словообразования просторечной лексики: домушник, форточник, перетырщик, гадюшник, дергач, свежак, мудак, водила, кидала, ментяга, доходяга, сучара, дружбан, Колян, кликуха, групповуха, мокруха, порнуха, заваруха, причесон, закидон, верняк, висяк, ништяк, тусня, мутотень, хренотень, отсидка, лапшить (вешать лапшу на уши), лажать, облажать, кидалово, мочилово, врубалово, курево.

Многообразие стимулов развития и использования просторечных единиц, множественность способов и источников пополнения просторечной системы не размывают при этом его типологического единства, того, чем просторечие в целом противопоставлено литературному языку, а «третья» культура – культуре элитарной. Если литературный язык представляет собой мир (космос знаков, значений, функций), то просторечие – это антимир, знаковая система с единым семантико-прагматическим модусом снижения. Всё разнообразие просторечных средств подчинено идее снижения, утверждению низкого, противопоставлению не только высокому, но и нейтральному, стандартному. Городское просторечие во многих своих проявлениях принципиально дистанцируется от мира, находится в оппозитивном противопоставлении «высокому миру», в том числе к официальной культуре, общепринятой нравственности, морали, то есть  к нормам в широком смысле. Находясь в противоречии с литературными нормами, жаргонно-просторечный мир утверждает свои собственные «нормы»: локальные, частные традиции, подчинённые невзыскательным вкусам массовой культуры. Всё это создаёт иной, особый мир – антимир (или иллюзию такого мира – антимира): одновременно стабильный и постоянно обновляемый, зависимый и в то же время свободный, раскованный, игровой, но при этом упрощённый, нередко смеховой и почти неизбежно вульгарный⁵⁵.

Нетрудно заметить такой парадокс в русской языковой культуре: «две базовые системы в структуре  культурного пространства – исторически  первичная народная культура и авторитетная элитарная культура – отличаются известной социальной ограниченностью, в то время как промежуточная  «третья» культура и обслуживающее  её просторечие оказываются массовыми  и общедоступными»⁵⁶.

Экспансия современного городского просторечия  была предопределена длительными историческими процессами этноязыкового и этнокультурного дистанцирования (разделение этноса на социокультурные слои, классы – город и деревня, образованные и необразованные, элита и простые люди, рабочие и интеллигенты). Этноязыковое и этнокультурное дистанцирование обычно происходило двумя путями: «сверху» и «снизу».

Дистанцирование «снизу» представляло собой уход от традиционной народной культуры и происходило благодаря перемещению крестьянских масс из сельской местности в города, где носитель деревенских традиций дистанцировался от своей привычной культурной среды. Обезличенная масса вчерашних крестьян, носителей разных местных субкультур, создавала свою новую городскую культуру. Образцом ей служила «господская» высокая культура, понимаемая внешне, вульгарно, а в качестве строительного материала выступали элементы доступной традиционной культуры, вывезенные из деревни.

Дистанцирование «сверху» происходило в большей мере под натиском петровских норм, когда наиболее привилегированный слой населения начал отдаляться от прочего народа, вырабатывая особые манеры социального этикета, придворной культуры. При этом высшее общество не довольствовалось исключительно элитарной культурой и её канонами, а искала различные возможности выхода за пределы норм, которые нашла в культуре простонародной⁵⁷.

В отечественных нормативных словарях низкая, просторечная лексика и фразеология  до недавнего времени обычно не фиксировалась. В настоящее время ситуация изменяется, часть традиционно табуируемых  единиц уже включена в состав русских толковых словарей и энциклопедий, а в последние два десятилетия даже стали издаваться специальные словари, книги, которые представляют собой сборники низкой, просторечной лексики. Так примерами словарей и энциклопедий, содержащих сленговые слова и выражения, являются следующие издания:

- Т.Г. Никитина Молодёжный сленг.  Толковый словарь. М.: АСТ, АСТРЕЛЬ, 2009. – Включает около 20 000 слов и выражений молодёжи разных возрастных групп и движений. Также в словаре приводится информация об особенностях словообразования, а в отдельных случаях даётся этимологическая справка. Книга содержит большое количество примеров употребления молодёжного жаргона из литературных текстов, газетных и журнальных статей, интернет-источников, записи живой речи;

- В.С. Елистратов Толковый словарь русского сленга // Словари XXI века. М.: АСТ-Пресс Книга, 2010. – Данное издание включает в себя около 12 000 слов и выражений современного русского арго, а также варианты произношения, грамматические и стилистические пометы, которые показывают специфику арготизма. Этот словарь уникален тем, что в нём впервые в качестве приложения включён русский кинемалогос – крылатые слова и выражения, вошедшие в наш язык из популярных кинофильмов;

- М.А. Грачев, В.М. Мокиенко Русский жаргон. Историко-этимологический словарь // Словари XXI века. М.: АСТ-Пресс Книга, 2009. – Словарь знакомит читателя с происхождением арготических слов и выражений. Книга написана доступным для массового читателя языком, оживлена многочисленными примерами из художественной литературы, живой речи криминальных элементов, тюремного фольклора;

- А.В. Моченов, С.С. Никулин, А.Г. Ниясов Словарь современного жаргона российских политиков и журналистов. М.: АСТ, 2003. – В данной книге авторы предприняли попытку исследовать российский политический сленг, которым активно пользуются работники СМИ, политики, бизнесмены, военные и т.д.

Несмотря на то, что городское  просторечие является частью языка, а также способствует обогащению системы литературного языка, следует  задаться вопросом, а как же уменьшить чрезмерное злоупотребление жаргонно-просторечной лексикой малообразованным населением, то есть представителями натурального типа речевого поведения, у которых практически полностью отсутствуют навыки литературной нормы? До сегодняшнего дня в русской истории были активно опробованы два пути. Первый из них представлял собой жёсткий запрет на использование табуированной лексики, строгую регламентацию речевого поведения, особенно в официальной сфере, в средствах масс-медиа, художественных текстах. Второй путь был полной противоположностью первому. Он являл собой полную вседозволенность в употреблении низкой, обсценной лексики⁵⁸.

Недейственность этих двух путей показала, что выход нужно искать в новом  подходе к данной проблеме. В.В. Химик полагает, что «выход, очевидно, не в административном противостоянии низкому и не в пассивном следовании низкой стихии, а в усилении влияния на общество высокой культуры, достойных образцов искусства и языка, в пропаганде их национального авторитета, в последовательном воспитании чувства меры и вкуса и, как желаемое следствие, - в целенаправленном устремлении общества к гармоничному соотношению мира и антимира»⁵⁹. В первую очередь следует разработать программу в различных учебных заведениях (школы, сады, университеты и т.д.) и на предприятиях, которая бы способствовала развитию культуры речи, научила бы людей сознательно относиться к своему родному языку, так как образованные личности должны уметь контролировать свою речь, ограничивая употребление просторечных, жаргонных конструкций в нежелательных для того ситуациях (деловые переговоры, выступление на конференции и т.п.).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ понятия «городское просторечие», выявление структуры просторечно-жаргонной лексики, источников появления обсценной языковой культуры, широты использования «низкого» речевого поведения показал, что интерес к просторечию как части русского языкового пространства до сих пор был достаточно слабо выражен, несмотря на то, что просторечная языковая культура является основным источником пополнения литературного языка, а также источником, обогащающим русский национальный язык в целом.  

В данной работе показано, что просторечие  характерно городской речи и часто  используется для придания ей специфического оттенка (функционально-регистровый  тип речевого поведения), то есть использование  просторечия может совершаться  с осознанием его анормативности для выражения более глубокой чувственной окраски речи говорящего. В таком случае употребление низкой лексики не несёт за собой ничего негативного. Но использование просторечия малообразованным населением в качестве нормированной речи (натуральный тип речевого поведения), как следствие неспособности использовать стилизованную речь,  ведёт к расслоению национального языка, его деградации. Таким образом, ясно, что просторечие может быть уместно только в определённых случаях, но не более чем стилистический приём, использование же его в качестве повседневной речи может иметь только негативные последствия.

Данное исследование, затрагивая такие аспекты просторечной культуры, как её типологическое единство, разнообразие источников пополнения, наличие собственных «норм», выявило, что просторечная культура представляет собой антимир, который противопоставлен миру литературному, «высокой культуре». Работа показала, что «третья культура» является массовым и общедоступным явлением, тогда как литературная и традиционная народная культуры – социально ограниченные феномены.