Языческие традиции и христианство в Древней Руси

“другие мифологические персонажи  восточнославянской традиции, упоминаемые  в поздних (вторичных) источниках как  боги или же подозреваемые в “божественности” некоторыми исследователями (Ярила, Купала, Морена, Лада-Ладо, Дидо, Лель Полель, Позвизд-Погвизд-Похвист, Троян, Род и др.), не могут считаться  богами в строгом смысле слова: в  одних случаях для этого нет  надежных аргументов и соответствующих  доказательств, в других случаях  такое предположение основано на ошибках или фантазиях”.      

Скорее  всего не составляет исключения в этом ряду Род и рожаницы, культ которых воссоздается Б.А. Рыбаковым. Исходным текстом для этой реконструкции послужило “Слово святого Георгия изобретено в толцех о том, како първое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят”. В нем, в частности упоминается:

“...проклятого же Осирида  рожение. Мати бо его ражающи оказися  и того створиша богом и требы  ему силны творяху, окньнии... И  от тех [?] избыкоша древне халдеи и начаша требы им творити великия - роду и  рожаницам пороженью проклятого бога Осира... Извыкоша Елени класти требы Артемиду и Артемиде, рекше роду и рожанице... [Затем следует рассказ о том, как культ перешел к египтянам и римлянам] ...Тако и до словен доиде се же слова, и ти начали трапезу ставити Роду и рожаницам переже Перуна бога их. А преже того клали требы упиремь и берегыням. По святом крещении Перуна отринуша, а по Христа Господа Бога нашего яшася, нь и ныня по украинам их молятся проклятому богу их Перуну, Хърсу и Мокоши и вилам, нъ то творять акы отдай...”.      

По  мнению Б.А. Рыбакова этот текст представляет собой первый опыт периодизации славянского язычества. Сама же периодизация, согласно Б. А. Рыбакову, может выглядеть следующим образом (“если расставить этапы славянского язычества, как они обрисованы в “Слове об идолах”, в хронологическом порядке):

“1. Славяне первоначально “клали требы упырям и берегыням”.

2. Под давлением средиземноморских  культов славяне “начали трапезу  ставити Роду и рожаницам”.

3. Выдвинулся культ Перуна (возглавившего  список других богов).

4. По принятии христианства “Перуна  отринуша”, но “отай” молились  как комплексу богов, возглавляемому  Перуном, так и более древним  Роду и рожаницам”.      

В предлагаемых построениях, однако, несколько  моментов вызывают сомнения. Прежде всего, если следовать тексту источника, то автор “Слова об идолах” называет “родом и рожаницами” не каких-либо конкретных божеств, а различных  богов и богинь - от Изиды и  Осириса до Перуна и Мокоши. Такое  впечатление, что для него это - мужские  и женские ипостаси языческих  божеств, независимо от того, какие  личные имена они носят. Об этом, в частности, свидетельствуют прямые указания “Слова”:      

“...Артемии, юже нарицаюь род...”;      

“...Артемиду и Артемиде, рекше роду и рожанице...” и пр.      

Аналогичные замены встречаются и в других источниках. Так, в “Паремийном сборнике” 1271 г. в фразе: “А вас, которые ... приготовляете трапезу для Гада...” (Исайя 65: 11; евр. Gad - бог счастья) читаем:

“Вы же, ... готовающеи р_о_ж_а_н_и_ц_а_м трапезоу...”.      

В свою очередь род в ряде текстов обозначает судьбу:

“Фарисеи род и лучаи  несъмысльнъ въроужть”.      

Во  всех случаях род и рожаницы связываются с представлениями о счастье и судьбе, но не с особыми собственно славянскими божествами.      

Кроме того, предлагаемая Б.А. Рыбаковым “периодизация” есть скорее реконструкция, чем точное переложение текста источника; там  такой четкой системы не прослеживается. Да и трудно было бы ожидать в XII в. от автора-христианина глубоких познаний в истории языческих религий, охватывающей несколько столетий. Скорее перед нами - принципиальное разделение множества языческих культов  “рода и рожаниц” (“упирей и берегынь”; быть может, предков, которые в свою очередь делились на “чистых” и “нечистых” мертвецов?), под какими бы именами они не скрывались, и веру в “Христа Господа Бога нашего”.       

Как видим, род и рожаницы могут быть отнесены скорее к представителям низшей мифологии славян, среди которых особое место отводится покойникам. Согласно Е.Е. Левкиевской,

“основу славянских мифологических верований составляют представления  о существовании двух видов покойников - тех, чья душа после смерти нашла  успокоение на “том” свете, и тех, кто продолжает свое посмертное существование  на “границе” двух миров. К числу  первых принадлежали умершие “правильной”, т.е. естественной, смертью и похороненные согласно правилам ритуала. Такие покойники  становились покровителями своего рода, они обладали способностью продуцировать, увеличивать благосостояние живых  сородичей... К числу покойников второго  типа принадлежат те, кто умер преждевременной  или неестественной смертью, был  похоронен с нарушением правил ритуала  или вообще не получил погребения. Из этой категории умерших и формировался многочисленный корпус персонажей, известных  в поздних славянских традициях: вампиры, русалки, польские богинки, украинские потерчата, русские кикиморы и пр. Именно с этой категорией покойников в славянских верованиях связаны представления о возникновении многих атмосферных явлений, в том числе вихря, града, ливней”.      

Впоследствии  эта неразвитая система божеств  различного уровня была вытеснена (но не полностью и не окончательно) или поглощена христианством.

“Христианизация славянских земель, происходившая с VII по XII в., привела, - пишет В.Н. Топоров, - к гибели всей системы богов как представителей высшего уровня религиозно-мифологической организации. Первый и самый сильный  удар был направлен против веры в  языческих богов. И на Руси (в Киеве  и Новгороде), и у балтийских славян христианизация начиналась с уничтожения  идолов богов, сопровождавшегося их поношением. И позже христианское духовенство зорко следило за искоренением веры в богов и обрядов, так или иначе связанных с  ними. Дальнейшая судьба богов была связана или с полным забвением их, или с резко изменившимся и “ограниченным” их существованием: в одних случаях происходила “деноминация”, переименование, при котором многое из относившегося к старым языческим богам сохранялось, но имена заменялись именами христианских персонажей (св. Илья-пророк, св. Параскева Пятница, св. Власий, св. Никола и т.д.); в других - оттеснением на периферию, понижение в ранге, резкое сужение участников культа (ср. старые русские божества, почитавшиеся “богомерзкими бабами”, тайно справлявшими свои требы; о них сообщают древнерусские “слова” против язычества); в третьих - “демонизация” богов, их “ухудшение”, приводившее к тому, что бывшие языческие боги становились бесами, нечистыми вредоносными существами; и, наконец, “аппелятивизация” теофорных имен (ср. Перун и перун - “гром”,Волос и волос - “род болезни”, Мокошь и мокосья - “женщина дурного поведения” и т.п.)”.       

Несколько “легче” пришлось “низшим этажам”  языческих персонажей, о чем Е.Е. Левкиевская пишет так:

“Система славянских мифологических персонажей (демонов и духов), основное ядро которое сложилось в праславянскую эпоху, находилось еще в состоянии становления и развития к тому моменту, когда принятие христианства поставило языческих демонов “вне закона”. Судьба низших мифологических существ оказалась более “счастливой”, чем судьба высших славянских богов. Известия о них в древних письменных источниках так же немногочисленны и расплывчаты, как и о высших божествах, но вера в духов и демонов, населяющих природу и непосредственно влияющих на жизнь человека, оставалась актом реального религиозного сознания до самого последнего времени, хотя и претерпела за столь длительное время значительные изменения”.