Практика борьбы с преступлениями, расследования и розыска в Древней Руси

Русская Правда определяла особенности проведения "свода" в тех случаях, когда он переходил на территорию другой общины, за пределы города, где проживал пострадавший, и даже за границу княжества. Так, если "свод" переходил на территорию другой общины, то потерпевший вел его только до третьего ответчика и, взыскав с него стоимость похищенной вещи (имущества), предоставлял уже там право вести "свод" до конца. По общему правилу "свод" не должен был выходить за границы своего княжества или града. Если же ответчик ссылался на покупку обнаруженного у него разыскиваемого имущества у неизвестного лица или подданного другого княжества, то должен был подтвердить данный факт показаниями не менее двух свидетелей или сборщика торговых пошлин (мытника). В таком случае похищенное все же передавалось собственнику, а он, сохранив доброе имя, освобождался от наказания, но, потеряв деньги, приобретал право иска в случае, если обнаружит лицо, продавшее ему украденную вещь. В отличие от розыска вещей материального мира, в случае похищения холопов розыск не ограничивался никакими условиями, а должен был продолжаться до конца, до выявления похитителя. Таким образом, в основе процедуры "свода" лежал принцип профилактики воровства, то есть запрета на покупку имущества у неизвестных лиц, иначе покупатель мог сам оказаться в положении преступника или потерять деньги.

Другой формой досудебных отношений между потерпевшим и обидчиком, подозреваемым в причинении вреда, было гонение следа". Оно заключалось в розыске потерпевшим преступника, скрывшегося с места происшествия, по оставленным следам "А не будеть ли татя, то по следу женуть; аже не будеть следа ли к селу или к товару, а не отсочять от собе следа, ни едуть на след или отбьтся, то тем платити татбу и продажю; а след гнати с чюжими людми а с послухи; аже погубять след на гостиньце на велице, а села не будеть, или на пусте, кде же не будеть ни села, ни людии, то не платити ни продажи, ни татбы" (ст. 77 Русской Правды)."

В данном случае закон исходит из предположения, что там, куда приводил след и находится преступник. Если след терялся на большой дороге или в пустой степи, где не было никакого жилья, розыски прекращались. Но если следы приводили в ту или иную общину (вервь), то на нее ложилась обязанность оказать содействие розыску преступника. При этом перед общиной возникало три альтернативы. Во-первых, она могла "отсочить" от себя след, то есть указать, что следы ходят за территорию общины, и тогда преследователи должны были продолжать поиск в другом месте. Во-вторых, помочь найти преступника внутри своего общества и выдать его. И в-третьих, община могла отказаться от поиска преступника по каким-либо причинам, но в этом случае в соответствии с принципом круговой поруки она должна была выплатить "татьбу и продажи)" или "дикую виру" различные виды штрафов, определявшиеся в зависимости от вида совершенного преступления. Таким образом, в основе "гонения следа" лежал принцип круговой поруки, который заставлял жителей Киевской Руси внимательно относиться к соседям, чтобы не платить за их преступления уголовные штрафы.

"Свод" и "гонение  следа" были первыми процессуальными  формами досудебной подготовки  дела о причинении вреда преступлением  и сыска виновного, узаконенными государством на территории Древней Руси. Но поскольку они выросли из методов разрешения конфликтов поры родоплеменных отношений, то несли в себе их особенности. В частности, бремя розыска преступника и доказывание его вины ложились на пострадавшего, а когда он физически не имел такой возможности (был убит или тяжело ранен) - на его родственников. Такой порядок выяснения отношений между потерпевшим и причинителем вреда получил название частно-искового, состязательного или обвинительного.

Он был свойственен временам, когда преступление не рассматривалось еще как общественно опасное деяние, а борьба с ним считалась частным делом самого пострадавшего и его родственников. От их личного усмотрения зависело, начинать или не начинать в каждом конкретном случае преследование вероятного преступника, искать его, если он скрылся, либо не связываться с этим делом. Отсюда и название такого процесса разрешения споров - обвинительный, частно-исковой. Пострадавший выступал в данном случае не только в роли инициатора возбуждения уголовного процесса против причинителя вреда, но и сыщика, осуществляющего его розыск.

Конечно, это не означало, что органы княжеской администрации не участвовали в розыске уголовных преступников. Но если в делах частного обвинения государство выступало, главным образом, в роли арбитра в споре сторон, то тогда, когда затрагивались интересы государства, княжеской власти, привилегированных слоев общества или в случае неординарных преступлений, государство применяло активные формы розыска преступников.

Как известно из рассказа летописца, еще князь Владимир Святославович, после того как участились разбойные нападения в районе Киева, по совету епископов ввел смертную казнь. (Очевидно, количество разбоев настолько потрясло воображение современников, что этот факт был зафиксирован не только в летописях, но и в народном былинном эпосе, где появилась фигура Соловья-разбойника). Несомненно, в подобных случаях розыск преступников не мог не проводиться без активного участия княжеских людей. Обратная замена по фискальным соображениям смертной казни по настоянию бояр Владимира денежными вирами, идущими в княжескую казну, не упраздняла сама по себе розыскные действия власти, заинтересованной в раскрытии преступления.                                                                                                             

Источники не сохранили указаний нам формы этого, вероятно, примитивного розыска. Но существование его по делам, затрагивающим интересы власти, несомненно. Один из примеров такого розыска приводится в летописном рассказе под 1071 г., повествующим об осуществлении воеводой Яном Вышатичем по княжескому повелению розыска и расследования дела белозерских волхвов-смердов, повинных в ритуальных убийствах женщин.

По мере развития феодального общества на Руси и вытеснения родоплеменных отношений, роста имущественного неравенства людей и углубления их социального расслоения все более усиливается роль государственного регулирования отношений пострадавшего от неправомерных действий и виновного в таких деяниях. Потребовалось время, и немалое, прежде чем твердо сформировался взгляд на преступление как деяние опасное не только для того, против кого оно непосредственно направлено, но и для всего общества. В соответствии с этим изменяется и законодательство, оно приспосабливается к новым социально-экономическим условиям развития российского общества.

Государство все активнее берет на себя функцию преследования преступников, их розыска и наказания. Обвинительный, частно-исковой процесс разрешения уголовных дел постепенно начинает вытесняться новой формой разбирательства преступлений - розыскной или инквизиционной.

Правда, длительное время обе эти формы разрешения конфликтов сосуществовали параллельно. Более того, элементы древнего обвинительного порядка разрешения споров мы можем встретить и в современном уголовно-процессуальном законодательстве. Это так называемые дела частного обвинения, которые начинаются только по заявлению потерпевшего.

В условиях укрепления государственности на Руси право на личную расправу потерпевшего над преступником постепенно вытесняется переходом полицейских функций в руки князя, по поручению которого отдельные его слуги проводили расследование по делам о совершенных преступлениях. Чаще всего расследование таких дел поручалось княжеским вирникам, мечникам, писцам, тиунам. В их пользу были установлены особые пошлины, а в период расследования они получали довольствие и содержание (кормление) от жителей той местности, где проводили розыскные и иные действия.

Однако в период феодальной раздробленности правоохранительная функция, которая в предшествующую эпоху развивалась по пути централизации в руках государства, начинает теперь распадаться. Причем ее дробление осуществляется не только в соответствии с образованием новых самостоятельных княжеств, но и путем передачи крупным земельным собственникам права на "суд и расправу". Поэтому для данной эпохи характерно существование, наряду с княжеской властью, широкой вотчинной власти бояр-землевладельцев, монастырей и церкви. Княжеские грамоты, по которым боярам и монастырям "жаловались" государственные земли с проживающими на них крестьянами, наделяли вотчинников большими владельческими правами: устанавливать и взимать пошлины, подати и другие повинности в свою пользу; разбирать различные тяжбы находящихся под их властью людей, вершить над ними суд.

Таким образом, бояре и монастырские владыки осуществляли расследование дел, связанных с преступлениями, а также суд над виновными лично либо через своих приближенных, приказчиков, которым они "велят" или "прикажут" чинить расправу над подвластными людьми.

На государственных землях верховным правителем и вершителем всех дел был князь. По мере усложнения общественной жизни, расширения хозяйственных связей единовластное управление государственными делами для князя становилось все сложнее. В этих условиях складывалась объективная необходимость организации княжеской администрации в центре и на местах, которая сосредоточивала бы в своих руках рычаги управления и принуждения.

Местная княжеская администрация формировалась сообразно делению земель на уезды и волости. В уездном городе управлял княжеский наместник, административная власть которого распространялась и на близлежащие к городу волости. На остальной территории княжества в главных селах волостей действовали княжеские волостели с аналогичными судебными и другими административными функциями. Дополняли княжескую администрацию органы местного крестьянского и городского самоуправления.

При каждом наместнике и волостеле имелся свой "административный аппарат" в лице тиунов, доводчиков и праветчиков. Между ними "служебные" обязанности были четко распределены. Тиуны по поручению наместников и волостелей производили суд. Доводчики призывали к суду обвиняемых, ответчиков и обвинителей, истцов. Праветчики "правили", собирали государственные налоги, выплаты по кабалам с закабаленных тягловых людей, а также взимали деньги по судебным решениям.

Поскольку административные органы, как княжеской власти, так и власти бояр-вотчинников и монастырей не были отделены от судебных, процедура расследования уголовных дел и суда над преступниками проводилась одними и теми же органами. Можно сказать применительно к современным понятиям, что наместники и волостели со своим аппаратом осуществляли полицейско-судебные функции. Они вели расследование по уголовным делам, при необходимости осуществляли розыск виновных и производили суд над ними.

Летописи тех лет рассказывают о различных бунтах, многочисленных фактах разбоев, душегубств, других преступлениях, направленных против феодалов и их наместников, тиунов, приказчиков. Феодальная власть отвечала на выступление народа усилением наказания за преступные деяния и укреплением основ розыскного процесса.

Одним из конкретных проявлений этой тенденции стало законодательное возложение на органы крестьянского управления розыскной функции и включение их в состав административно-полицейского аппарата государства. Двинская грамота (1397 г.) обязывала сотников, пятидесятников и десятников "беречь накрепко, чтобы не было у них татей, и разбойников, и корчем, и ябетников, и подписчиков и всяких лихих людей".

Одновременно государство сохраняет и круговую поруку, то есть установление коллективной ответственности за преступления, которые были направлены против интересов господствующих классов. Суть этой формы уголовного процесса сводилась к тому, что ответственность за нераскрытое преступление возлагалась на общину, погост, стан, в пределах, которых оно было совершено.

Таким образом, в период возникновения, формирования и укрепления Древнерусского государства розыск преступников долгое время являлся обязанностью населения или возлагался на землевладельцев-вотчинников. Государство, еще не имея специальных органов охраны правопорядка, осуществляло розыск только в исключительных случаях, когда преступление угрожало основам социального порядка и не могло быть обезврежено силами местного населения.

Об особенностях расследования (об элементах частной криминалистической методики) говорится в ст. 16 Краткой редакции Русской Правды и ст. 38 Пространной Правды, устанавливающих исключение в процедуре свода для дел, касающихся лица, купившего беглого или краденого раба. В данном случае последний должен был передать хозяину раба своего челядина и продолжать розыски при свидетелях в присутствии самого похищенного раба. Когда находился похититель челядина, то он платил штраф, а украденный раб возвращался своему господину. Элементы частной методики расследования прослеживаются и в ст. 2 и 10 Краткой редакции Русской Правды, в которых указывалось, что в случаях отсутствия видимых признаков побоев (кровоподтеков или синяков) потерпевший должен был в доказательство своей жалобы сослаться на показания двух свидетелей.

Как было указано, ст. 35 Пространной Правды посвящена своду, т.е. процедуре нахождения лица, незаконно присвоившего чужую вещь, и возвращения этой вещи ее первоначальному хозяину. Хорошо разработанная система свода характерна, как полагают современные исследователи, для большого города, где пропавшая или украденная вещь впоследствии на торгах могла быть неоднократно проданной (переданной). Благодаря своду перекупщики чужой вещи могли рассчитывать на возвращение своих денег, а судебные власти разыскивали виновника кражи или незаконного присвоения чужой вещи. Рассматриваемая статья имеет приписки, согласно которым она могла применяться только к мелкому воришке, кравшему из дома ("клетный тать"), а не к профессиональному конокраду, рецидивисту ("коневый тать"). Последнего выдавали князю на "поток" и "разграбление".

Характерной особенностью свода как этапа расследования было то, что розыск коневого татя продолжался по землям, прилегающим к городу, где произошла кража. В этом случае, согласно ст. 36 Пространной Правды, истец получал вместо пропавшей вещи денежную компенсацию в размере ее стоимости от третьего добросовестного приобретателя, который продолжал свод до конца. Одновременно ст. 37 Пространной Правды предусматривала случай, когда оказывалось, что краденое было кем-либо куплено на торгу, причем продавец его не разыскан. В таком случае данная норма предусматривала присягу добросовестного покупателя и выставление двух свидетелей или сборщика торговых пошлин ("мытника"), перед кем была совершена покупка, которые под присягой подтверждали факт покупки вещи на торгу. Последняя норма применялась, как следует из смысла ст. 39 Пространной Правды, и в случаях, когда след преступника вел за пределы города и прилежащих к нему территорий, в чужую землю, где свод прекращался.