Политический сыск: История становления и развития

 

Каковы могли быть последствия возможного вступления Алексея на престол (например, в случае внезапной смерти Петра)? Как бы сочетались его намерения опереться на духовенство (царевич рассчитывал, что архиереи и священники его «владетелем  учинят»), не «держать» флот и передать российские войска и «великую сумму  денег» в распоряжение Австрии с  планами просвещенных реформаторов? Сами «оппозиционеры» отнюдь не были единодушны, и тот же Кикин специально хранил письмо царевича к В. В. Долгорукову «на обличение» последнего. Алексей унаследовал отцовский темперамент: обещал посадить на кол детей канцлера Головкина и братьев Трубецких и всерьез задумывал жениться на своей любовнице Евфросинье: «Видь де и батюшко таковым же образом учинил».[36]

 

Из дела Алексея можно  сделать вывод, что приход его  к власти был чреват серьезными политическими  столкновениями в имперской верхушке с вероятными исходами как в виде дворцового переворота, так и ссылки или плахи для слишком европейски ориентированных и самостоятельных вельмож. Но и избранный Петром «силовой» выход из кризиса – устранение законного, в глазах общества, наследника – обещал потрясения. Однако, какими бы ни были последние часы жизни царевича (происхождение опубликованного Герценом в 1858 году в «Полярной звезде» письма с описанием его убийства по приказу Петра остается загадкой[37]), в народном сознании его гибель связана с волей отца. Ветераны Петровской эпохи спустя много лет рассказывали собеседникам:

 

«Знаешь ли, государь своего сына своими руками казнил», – как  солдат Навагинского полка в далеком Кизляре Михаил Патрикеев в 1749 году.[38]

 

Другим итогом дела Алексея  стало выдвижение Петра Толстого в ряды наиболее приближенных к царю лиц. Возглавляемая им Тайная канцелярия, в отличие от прочих «майорских канцелярий», не была ликвидирована, а стала одним  из важнейших государственных органов, подчиненных лично монарху. 25 ноября 1718 года кабинет-секретарь Алексей  Макаров известил Толстого и генерала И. И. Бутурлина: «Понеже его величество для слушания розыскных дел канцелярии вашей изволил определить один день в неделе, а именно – понедельник, и для того изволите о том быть известны»; в этот день министры должны были являться по велению царя в  канцелярию в четыре часа пополуночи.[39]

 

Теперь учреждение стало  именоваться в бумагах (хотя и  не всегда) «Канцелярией тайных розыскных  дел». Петр лично бывал в канцелярии, где в присутствии «министров»  выслушивал доклады и составлял  по ним резолюции. В документах канцелярии постоянно встречаются упоминания: «Великий государь ‹…› Петр Алексеевич ‹…› будучи в Канцелярии тайных розыскных дел, указал»; «Его царское величество изволил быть своею высокою особою в канцелярии тайных розыскных дел и слушал дел». Обычно царь «слушал» материалы допросов обвиняемых или уже готовые экстракты по делам с заготовленным приговором, вынесенным «министрами» канцелярии. В основном приговоры руководителей сыскного ведомства царем одобрялись и лишь изредка не получали его согласия.

 

Однако чиновники  не всегда выносили приговоры, и вопрос: «По тому делу что чинить?» –  оставлялся до царского указа. Тогда  на полях экстракта вносилась  царская резолюция, иногда даже собственноручная. Петр тут же по ходу расследования  мог дать указания кому-либо из начальников  канцелярии, а они позднее приводили  их в исполнение. В письме одному из чиновников Толстой так и сообщил: колодника Костромитинова можно  пытать хоть до смерти, «ибо памятно, как  царское величество изволил о  нем говорить, когда изволил быть в Тайной канцелярии». В редких, особо отмечаемых в протоколах следствия случаях царь принимал участие и в самом розыске, если имел личный интерес к делу. Так, в 1723 году солдат Дорофей Марков сказал, что донос он объявит только самому Петру, и сделал это «того же ноября 3 дня при присутствии его императорского величества».

 

Когда царь уезжал из столицы, его сопровождал Толстой, к которому стекалась вся последняя информация о работе Тайной канцелярии. Так, когда Петр отправился в последний в своей жизни Персидский поход, Толстой захватил с собой для доклада целый ворох бумаг: «выписку о Левине», «допрос стояра дому Меншикова Василия Королька», «распросные речи Михаила Чирикова», дела капрала Ивана Козьмина, отца и сына Бахметевых, солдата Никиты Куракова и др.[40] Пакеты с новыми делами гонцы регулярно доставляли в действующую армию, и царь, как следовало из ответов Толстого, находил время ими заниматься.

 

Другие руководители ведомства, в первую очередь А. И. Ушаков, вели расследования и регулярно  сообщали обо всем Петру Андреевичу Толстому. В мае 1721 года Бутурлин и  майор Ушаков на извещение о посылке  для доклада экстрактов по Тайной канцелярии получили ответ из Риги: «По оным я его царскому величеству не доносил, а когда донесу, и какая  резолюция будет, о том не оставлю  вас без известия».

 

Вот образец докладов, которые остававшийся при следствии  А. И. Ушаков посылал Толстому. «Милостивый государь мой Петр Андреевич, – писал он в начале мая 1722 года, – понеже его императорское величество при отсутствии своем в поход изволил быть в непрестанных делех, и того ради не имел я времени, чтобы по пунктам о Корольке и о прочих Тайной канцелярии делех донести его величеству и для того оные пункты посылаю до вашего превосходительства при сем, и доношу: изволь, государь мой, по ним донести его императорскому величеству; и какой его величества указ состоится, о том изволь, государь мой, уведомить меня».

 

При письме Ушаков прилагал «экстракт о делах»: «1. Старцу Левину по окончании розысков какую казнь учинить, и где: в Москве ль или на Пензе?

 

2. Он же Левин показал  на родственников своих 4-х  человек, что при них в доме  злые слова он говорил; да  вышеписанные ж слова говорил он в церкви всенародно при капитане да при камисаре.

 

3. Он же Левин те  слова говорил в дву монастырех на трапезах при игумене с братьей, да в третьем монастыре одному игумену, да на исповеди отцам своим духовным трем попам, да старцу (у которого он был под началом); и оных два попа и старец молвили ему Левину: «и мы де так признаваем», а третий поп молвил: «полно де, ты не грешишь ли»? однако ж причаститься ему не возбранил; и из означенных один поп в том себя и признал, а другие, ежели признают, и им за то что учинить?

 

4. По его же Левина  распросу касается нечто до рязанскаго архиерея, но токмо ныне без разспросу старца Прозоровскаго нельзя того явственно признать; и ежели по разспросу онаго покажетца до него архиерея важность, и его допрашивать ли, и где: в Синоде ль, или в Тайной канцелярии, и как его содержать?

 

5. Светлейшего князя столяр Королек с расспросу и с дву розысков показал важные слова дому его княжева на клюшника, да на гребца, которые померли; а потом на исповеди отцу духовному он объявил, что те слова (токмо не все) слышал он его ж княжева дому от служительницы вдовы Варвары Кубасовой, о чем и на очной с нею ставке тоже сказал; а в распросех де, и с розысков, и в очной ставке во оном запирается и в том себя не признавает; и ежели тот Королек с третьего розыску станет говорить на нее вдову, а ее в застенок к очной ставке брать ли, и ею розыскивать ли?

 

6. По важному делу  бабы Акулины следствование остановилось за тем, что она больна; и ежели в тех словах, на кого, что показала, она умрет, а те в оном себя не признавают, и ими розыскивать ли?

 

7. Ежели в Тайную  канцелярию будут подавать доношения о здоровье императорскаго величества, о бунте, о измене, и по таковым доношениям следовать ли, или оныя отсылать в Преображенский приказ?»

 

Толстой отвечал на запрос: «Государь мой Андрей Иванович! Присланные от вас пункты его императорское  величество изволил подписать, которые  при сем прилагаю, и ваша милость  изволит чинить по оной резолюции; о  бабушке изволил говорить: буде Королек  с третьей пытки с ней не зговорит, то де можно и оную попытать, и того ради на оный пункт изволил подписать, чтоб розыскивать. О Акулине для того не изволил ничего подписать, что можете и вы окончать, чего будет надлежать; чтоб дело сие отдать в Преображенский приказ, я докладывал, на что изволил сказать, чтоб вы при себе окончили только самую важность; по делу Лебедкину и, буде коснетца до Резанского, чтоб и то также при вас окончать; и Королькова дело вам же надлежит окончать; а Левина и других, кого он оговорил, когда уже важности не будет, отослать в Преображенский приказ. ‹…› Покорный слуга Петр Толстой, из Коломны мая 16 дня 1722 года».

 

При письме Толстой приложил экстракт с резолюциями Петра. Против первого пункта царь указал: «на  Пензе», против второго – «следовать и смотреть, дабы напрасно кому не пострадать, понеже сей плут глупый временем мешается»; против третьего – «тоже что и Левину»; против четвертого – «когда важное касаца будет, тогда Сенату притить в Синод и там допрашивать и следовать, чему подлежит»; против пятого пункта стоит указание: «розыскивать»; прочие пункты остались без резолюции.[41]

 

Бывало, по каким-то причинам Петр изменял решения и тогда  об этом сообщал «министрам». В одном  письме Ушакову царь вспоминал: «ежели вологоцкому попу экзекуция не учинена, то обожди ею, пока увидимся со мною» (но попа уже казнили по предыдущей царской резолюции). Фискала Ефима Санина за ложные доносы царь утром 23 января 1723 года сначала решил просто казнить, потом передумал – велел колесовать; затем, будучи на обедне в Петропавловском соборе, отменил последнее решение.[42]

 

Иногда вместо краткой  резолюции Петр посылал более  подробные записки. «Дьякона пытать, – писал он в Тайную канцелярию в феврале 1720 года, – к кому он сюда приехал и приставал, и кого здесь знает своего мнения потаенных; а по важных пытках послать с добрым офицером и солдаты от гвардии в Нижний, и там казнить за его воровство, что мимо выбранного старца воровски учинил. Другого, Иону, пытать до обращения или до смерти, ежели чего к розыску не явится». Таким образом, царь предопределил приговор независимо от результата будущих допросов и пыток.[43]

 

В случае занятости государь передавал свои указания через кабинет-секретаря  Макарова. Последний «препровождал» в Тайную канцелярию те дела, которые  царь решил передать в ее ведение. «Благородный господин бригадир и маэор от гвардии, – писал Макаров Ушакову в феврале 1720 года, – царское величество указал отослать к вам раскольщика дьякона Александра и с его доношением, которое он подал его царскому величеству; а что оный раскольщик в допросе сказал, тому записка при сем тако ж прилагается; и оного колодника изволите приказать посадить в город; а что с ним надобно делать, о том я вам донесу сам». Иногда секретарь объявлял царские указы устно, и тогда они записывались в указную книгу за подписями руководителей канцелярии.

 

Импульсивный царь мог  даже лично сдать в застенок нового «клиента». В день рождения Петра, 30 мая 1724 года, сын купца гостиной сотни  города Серпухова Афанасий Шапошников оказался рядом с императором  на службе в церкви села Преображенского, где поднес ему три украшенных цветными лентами калача. Тот подарок  принял, пригласил приглянувшегося  ему молодого купца в Лефортовский дворец и посадил его с собой обедать. Но за столом осмелевший молодец позволил себе спросить: «Есть ли польза в том употреблении табаку?» – и рассказал, как пробовал курить и нюхать табак, но в этом занятии «пользы не нашел, кроме греха». В ответ император «изволил рассмеятца и сказал ему: „Не рыть бы де тебе, Афонасей, у меня каменья“„, – а после трапезы внезапно подошел к своему гостю, «изволил ударить его тростью дважды и указал взять ево под караул“; незадачливый детина последовал за царем из Москвы в Петербург уже в качестве колодника и просидел в Тайной канцелярии до самой смерти государя.[44]

 

В этой истории проявились и характерный для царя интерес  к новому знакомому – должно быть, бойкому молодцу, и «отеческая»  угроза неразумному «сыну» – подданному, переходящая в рукоприкладство  с отправлением гостя «под караул». С другой стороны, искренний поступок простолюдина сделал возможными для  него и величайшую милость – право  сидеть за царским столом, и мгновенное попадание в застенок за не к месту сказанное слово. В этом эпизоде, случившемся на фоне коронационных торжеств, наглядно проявились не только нрав самого Петра, но и его методы проведения реформ, в одночасье возносившие людей к вершинам власти и могущества и безжалостно свергавшие их оттуда в небытие.

 

 

История многоликой Тайной канцелярии и Тайной экспедиции Сената завершилась по высочайшему указу  императора Александра I от 2 апреля 1801 года. С этого момента дела, «важность  первых двух пунктов заключающие», должны были рассматриваться местными судебными учреждениями «на тех  же самых правилах, каковые и во всех уголовных преступлениях наблюдаются». Для лиц «простого звания»  эти судебные решения утверждали губернаторы, а судьбу дворян окончательно решал Сенат.

 

 

Глава III: Тайная экспедиция.

 

 

 

 

Политических преступлений за 34 года правления Екатерины II было предостаточно. Большинство из них  успешно обнаруживались экспедиторами. По свидетельству современников  они знали «все, что происходит в столице: не только преступные замыслы  или действия, но и даже вольные  и неосторожные разговоры».

      На содержание  этого ведомства официально выделялось  всего 2000 рублей в год, но  эти деньги тратились лишь  на выплату жалования немногочисленным  сотрудникам. Реальные суммы содержания  экспедиции держались в строжайшем  секрете, как и все, что было  с ней связано. Екатерина всячески  старалась вывести службу политического  сыска из поля зрения общественности, поэтому основной резиденцией  экспедиции даже стала Петропавловская  крепость. Помимо этого, Императрица  решила внести несколько изменений  в организацию сыскного ведомства.

      Первым  шагом на этом пути стала  смена названия – с октября  1762 года Особая экспедиция была  переименована в Тайную. Цели обновленного органа сводились к сбору сведений «о всех преступлениях противу правления», аресту злоумышленников и ведению расследований. Официальным главой Тайной экспедиции вначале был генерал-прокурор Сената А. И. Глебов, а затем сменивший его князь А. А. Вяземский. Однако фактическим руководителем политической полиции был Степан Иванович Шешковский, действовавший под непосредственным контролем Екатерины II.