Первые славянские кодификации

Евангельская формула о наказании виновных «по их делом», отмеченная выше, нашла свое место в правовых памятниках ВКЛ XV в. Начало ст. 12 Судебника Казимира, открывающей раздел о размерах наказаний, содержит следующее выражение: «А коли злодея выдадуть с права, а чим его възвелять казнити по его деломь (выделено мной. - И. С.). Этот же оборот употреблен дважды в привилее Александра киевским мещанам (конца XVв.) в части, восходящей к «Листу», выданному Казимиром. В первом случае выражение «а татя казнити по его делом подле права» входит в состав постановлений, источником которых были статьи Судебника Казимира, регулирующие ответственность за преступление семьи вора. Во втором предложение «казнити виноватого по его делом, как права скажут» кратко формулировало принцип индивидуализации и наказания пропорционально тяжести содеянного, который содержался в ст. 3 и 4 привилея 1447 г. о личной ответственности и наказании только по суду. Таким образом, евангельская формула о наказании виновного божьим судом «по его делом» приобрела актуальность в литовских уголовных законах XVв., стала эквивалентом выражения о наказании виновных земных судом «подлуг их великости проступков» общеземского привилея. Это наблюдение свидетельствует о применении принципов, провозглашенных в общеземских привилеях в уголовном законодательстве. Такая же формула «и вы бы их про то казнили по их деломь употреблена в грамоте полоцких местичей рижскому городскому совету об аресте немцев, державших корчму в Полоцке, что говорит о ее распространении в деловой письменности ВКЛ.

Другая рассмотренная выше формула из русской публицистики конца XV-начала XVI в. также нашла отражение в Судебнике Казимира. Заключительные слова ст. 12, запрещающей отпускать выданных по суду преступников, находят прямое соответствие с мыслью о правомерности наказания «злых»: «А над злодеи милости не надобе». Остается добавить, что «злодеи» Судебника Казимира - «тати», нарушители права частной собственности и Судебник предписывал за воровство коня, коровы и домашних вещей стоимостью выше полтины грошей казнить их. Впрочем, на практике нормы, кажется, были не столь суровыми.

В посольских речах короля Казимира рязанскому князю Ивану Федоровичу требование разрешения спорных дел судом снова подкрепляется уже знакомой ссылкой: «абыхмо приказывали нашим наместником тым делом обидным управу давати на обе стороне, абы правый не гибли, а виноватый кажънены были»„

Приведенные свидетельства позволяют думать, что вопрос о справедливом суде занимал умы литовских юристов XV в., пытавшихся выразить идеологическое обоснование репрессий в праве известными на Руси с древнейших времен формулами в постановлениях, отражающих прогрессивные идеи европейского правотворчества.

Идеал строгого правителя, не щадящего преступников, наказание пропорционально тяжести содеянного нашли отражение и в сочинении польского хрониста, современника Казимира IV, воспитателя его сыновей Яна Длугоша. Польская исследовательница М. Кочерска отметила, что, по Длугошу, христианский владыка обязан проявлять суровость к нарушителям законов. Казимира IV он упрекал в недостаточной строгости к преступникам.

Знакомая формула встречается в более позднее время. В начале XVI в., определяя необходимость издания законов для поддержания правопорядка, Франциск Скорина писал: «И вчинены суть права, или закон, для людей злых, абы боячися казни, усмирили смелость свою и моци не имели иным ушкодити, и абы добрый межи злыми в покои жить могли» . Конон отметил, что этот тезис «лишь частично характеризовал правовые взгляды Ф. Скорины, смотревшего на эту проблему с более общей, универсальной, можно сказать, вселенской позиции». Объективности ради нужно добавить, что встречавшаяся в судебных актах XVI в. эта формула служила и для оправдания произвола крупных феодалов. Во второй половине XVI в. в ответ на жалобу на своего урядника, совершившего убийство, пан Миколай Миколаевич Дорогостайский, стольник, староста велюнский, тивун Жемайтии, ответил, что он своему уряднику «росказал добрых миловати, а злых варовати». Но при этом добавил: «Але, дей, так-то, Максим, ведай, иж не толко того слугу, але и инших многих, на остаток, дей, и тебе самого, и, хто бы, дей, ми одно на властном кгрунте моем шкоду якую чинити мел, тых кажу имати и вешати». судебник литовский княжество устав

Задачи определения цели законов, оправдания жестокости суда, компетенции верховного правителя как высшего судьи были актуальны в ВКЛ в конце XVI в., как и в соседних государствах. Историк М. Стрыйковский и в «Хронике», и в сочинении «О происхождении литовского народа» приводит речь, произнесенную при вручении Александру Казимировичу регалий власти, в которой были использованы мысли, звучавшие и столетиями раньше, но выраженные поэтом-гуманистом ярко, образно, красочно: великий князь должен править обеими руками, в одной из которых он всегда должен иметь меч для осуществления строгой справедли-вости над злыми, а в другой милость для поощрения чести и дел добрых людей.

Вопросы ограничения коллективной ответственности и индивидуализации наказания частично рассмотрены мной в специальной статье, я лишь кратко повторю ее выводы. Идея индивидуальной ответственности нашла отражение в общеземском привилее 1447 г. (ст. 4), а также в Полоцком и Киевском областных привилеях и привилее киевским мещанам. В I Литовский статут эти положения привилея 1447 г. перешли почти без изменений. Ст. 1, 4-6 Судебника посвящены определению ответственности семьи за преступления ее главы. Семья признавалась виновной, если жена и дети моложе семи лет знали о краже. В таком случае, если имущества вора для оплаты причиненного ущерба не хватало, Судебник предписывал «жоною и детьми платити». При этом предусматривалась возможность их выкупа собственными средствами или их владельцем. Семья признавалась невиновной, если вор был схвачен с поличным на месте преступления, а значит, не приносил в дом краденого и жена и дети этим не пользовались. Затем специально уточнялось, что если вор утрачивал украденное без жены и детей, то нужно было платить его имуществом, а имущество жены и детей не трогали. Следовательно, виновность семьи обуславливалась знанием о преступлении и пользовании украденным.

Похожие принципы применялись при определении ответственности хозяина за преступление зависимого от него крестьянина. Но если он знал о краже или «с ним удел имел», то отвечал «как который злодей». Невиновная семья не несла ни личной, ни имущественной ответственности. Отмеченные нормы входят в комплекс статей, трактующих вопросы ответственности. К ним примыкают ст. 2, 3, оговаривающие преимущественные права истца на возмещение причиненных ему убытков при несостоятельности вора. Ст. 7 определяет ответственность владельца за соучастие в злодействе зависимого от него человека, ст. 8 - ответственность хозяина дома за тайное держание посторонних лиц «лежней». Здесь же следует назвать ст. 19, рассматривающую ответственность «господаря», т. е. хозяина, за воровство паробков, хотя и расположенную в другой части Судебника.

Таким образом, семь из 25 статей посвящены вопросам разграничения ответственности, из них четыре затрагивают сферу внутрисемейных отношений. Несомненен интерес составителей к теме. Вряд ли это простая случайность. Такое явление можно поставить в связь с общей тенденцией к увеличению гражданских и личных прав, проявившейся в Литве в XV в. Особое внимание, уделяемое составителями Судебника разграничению ответственности, по-видимому, можно объяснить тем, что кодификаторы попытались отразить принцип индивидуальной ответственности, провозглашенный в общеземском привилее, в уголовных законах. Этот принцип, однако, не всегда применялся на практике по отношению к массе малоимущего населения. В Литве и белорусских землях продолжала существовать ответственность жены и детей за долги мужа и отца и выдача их по суду, отчего страдали прежде всего необеспеченные слои населения. В комплексе статей Судебника Казимира указан 7-летний возраст вменения. В русском законодательстве эта градация впервые появилась лишь в новоуказных статьях 1669 г. Рассмотренные статьи были важным этапом в развитии литовского права. Они свидетельствовали о следовании общеевропейским правовым принципам, разумеется, с учетом местных условий.

В Витебском привилее, сформировавшемся до 1447 г., общих постановлений об ограничении коллективной ответственности нет. Этот принцип не прослеживается и в статьях о татьбе. В Полоцком и Киевском привилеях содержится общее положение привилея 1447 г. Статья о татьбе Полоцкого привилея жену и детей не упоминает. Нормы о татьбе Киевского привилея сформулированы под влиянием Судебника Казимира.

Иммунитетные права литовских и русских феодалов получили свое развитие в целом ряде привилеев, изданных великими литовскими князьями с 1387 по 1568 г. Особенностью развития иммунитета в Литовском государстве является распространение иммунитетных прав в системе сословных привилегий на всех феодалов, ведущая роль среди которых принадлежала аристократии - князьям и панам. С конца XIV в. литовские князья последовательно осуществляли массовую раздачу феодалам государственных земель, ранее находившихся в их подчинении. Перераспределение земельной собственности, сопровождавшееся расширением шляхетских прав и свобод, привело и к уменьшению судебно-административных прав монарха. Оформление сословных прав литовского боярства происходило ускоренно, а уния с Польшей облегчала проведение реформ, почва для которых отчасти была подготовлена прежде. Судебный иммунитет был сформулирован в ст. 12 общеземского привилея 1447 г. в самом общем виде. Здесь был определен порядок разрешения конфликтов между подданными разных владельцев и зафиксирован принцип осуществления правосудия властью, в подчинении которой находится обвиняемый. Отказ от посылки детского за частновладельческими подданными, зафиксированный в этой статье, вероятно, ассоциировался у современников с признанием широкого судебного иммунитета.

Судебник Казимира 1468 г., по существу, более подробно разработал принцип вотчинного суда, провозглашенный в общеземском привилее 1447г. В ст. 9-11 определен порядок обращения к суду при возникновении конфликтов между подданными разных владельцев. Вопросу о том, кому шла «вина», судебный штраф, посвящена особая статья, не связанная с вышеуказанными - ст. 3. Согласно этой статье, штраф сначала выплачивался истцу, а затем уже хозяину обвиняемого. Специальная статья Судебника (21) посвящена делам о насильственных захватах и наездах.

Таким образом, Судебник Казимира, оказывается, тесно связан с общеземскими привилеями. Вопрос о том, кто являлся составителями Судебника, остается открытым.

Место судебника казимира в литовском праве

Место Судебника Казимира и его значение в литовском праве второй половины XV-начала XVI в. исследователи определяли по-разному. Его называли «белорусским статутом» и считали памятником русского права, отмечали, что ничего литовского в нем нет, считали попыткой фиксирования «литовских обычаев», определяли как первый опыт кодификации в масштабах всего Литовского государства; наконец, утверждали, что он действовал только в ВКЛ в собственном смысле.

Первые исследователи Судебника специально вопроса о его областном или общегосударственном характере не ставили. В работах И. Н. Даниловича, Т. Нарбута, Ю. Крашевского, Ю. Ярошевича и других этот памятник рассматривался как первое свидетельство законодательной деятельности Литовского государства. Отдельно стоит суждение В. А. Мацеевского, полагавшего, что Судебник был издан для белорусских земель ВКЛ. В литературе эту точку зрения никто не поддержал.

Историки России, изучавшие историю ВКЛ, не занимались специально вопросом, для какой области предназначался Судебник. Однако в своих работах они исходили из признания его общегосударственным кодексом. В большой степени это обуславливалось общей концепцией рецепции Литвой русского права. В соответствии с ней Судебник рассматривался как прямое продолжение Русской Правды. По словам Чарнецкого, после Русской Правды Судебник «можно назвать первым кодексом общих законов в литовско-русских областях».

Аргументации сторонников областного значения Судебника. Название «Судебник» не отвечало его содержанию. Он не являлся общим законом для всего государства и потому по самоназванию и некоторым формулам совпадал с областными привилеями (Борисенок, Лаппо). В источниках есть указания на то, что в Литовском государстве в начале XVI в. не было общегосударственных письменных законов (Борисенок, Лаппо). Влияние Судебника на I Литовский статут незначительно, так как он не имел общегосударственного значения (Лаппо). [В памятнике упомянуты воеводы, которые ко времени его издания были только в Вильне, Троках, Новгороде (Лаппо). Законы отличались от правовых норм других земель (Любавский, Борисенок, Лаппо). Все эти тезисы находили соответствие в характере государственного строя ВКЛ рассматриваемого времени, поскольку, несмотря на определенную государственную консолидацию, Литовское княжество во второй половине XV в. отличалось политическим и правовым сепаратизмом.

Доказывая общегосударственный характер Судебника, Янулайтис ссылается на то, что литовские феодалы им не дорожили, «списки сохранились не в литовских, а только в «русских» землях, его нет в Литовской метрике, на него не опираются привилеи и другие документы, он не упоминается в решениях судов. Содержание ст. 11 Судебника с термином «воевода» не отличалось от соответствующих постановлений областных и общеземского привилеев, и потому терминологическое различие в данном случае не имело значения для определения территории действия Судебника. Признавая различия между Судебником и областными привилеями в определении наказаний за воровство и другие преступления, Янулайтис расценивал их как исключения из общих норм Судебника .

Рассмотрение аргументации привело к заключению, что некоторые положения не имеют приписываемой им доказательности в уяснении вопроса о предназначении Судебника. Так, например, некоторое сходство формы Судебника и его самоназвания с областными привилеями не доказывает его областной характер. Самоназвание памятника - «лист» («Чиним знаменито сим нашим листом», «как у семь листу писано верху» и т.п.). Такое название в Литве конца XV-начала XVI в. применялось для обозначения самых разных по содержанию грамот и специфической характеристики для определения назначения Судебника в себе не несет. Совпадение формул промульгации Судебника и областных привилеев также не говорит за то, что памятник не имел общегосударственного значения. И самоназвание «лист», и эти формулы были достаточно широко распространены в средневековой литовской дипломатике и встречались в грамотах разных типов. Судебник, привилеи и другие памятники имели похожие элементы формуляра, и одна из основных задач литовской дипломатики и истории делопроизводства - определение сходства и различия в этом отношении между грамотами разного вида.

Исследователи давно обратили внимание на то, что в целом ряде документов достатутового времени говорится об отсутствии в Великом княжестве единого письменного законодательства. В 1501 г., подтверждая привилей Волынской земле, великий князь Александр объявил, что он будет действовать до принятия общих законов в ВКЛ: «А коли права статута у в отчизне нашой уставим, тогды вси земли наши одного права держати мають и одным правом сужоны будуть, подле статуту». В 1514 г. сейм обратился к государю с просьбой дать им писаные права и законы, а не поправить уже существующие, как это было при составлении II Литовского статута. В Эдикте 1522г. также говорилось об отсутствии письменных законов. Похвала королю Сигизмунду в связи с принятием I Литовского статута прославляет его как первого в Литве государя-законодателя.