Посредством
создания государственно-административной
системы управлением населением
региона были созданы условия
для введения регулярного налогообложения
кочевого населения, в результате которой
обеспечивалась непрерывная связь
низовых структурных звеньев
кочевого социума с институтами
верховной власти государства. В
течение 30-50х г.г. с казахов сибирского
ведомства взимался натуральный
государственный налог скотом "ясачная
подать", а с казахов оренбургского
ведомства - денежно- фиксированный
государственный налог ("кибиточная
подать"). С 1868 г. казахское население
региона стало выплачивать единую
денежную подать ("кибиточную подать")
с любого вида казахского жилища. Можно
констатировать, что, если в доколониальном
прошлом разные налоговые сборы
и повинности рядовых кочевников
в пользу верховной власти ханов
и султанов (зякет, согум, сыбага) имели
в основном добровольный характер,
были социально локализованными, нерегулярными
и незначительными, то теперь была установлена
жесткая фискальная зависимость
кочевого населения от государства,
которая, в силу колониального положения
Казахстана в составе Российской
империи и многочисленных служебных
злоупотреблений различных должностных
лиц негативно сказывалась на
материальном благосостоянии кочевого
населения.
Одновременно
с созданием налоговой системы
царское правительство проводило
политику по формированию вертикальной
цепи исполнительных органов управления
Казахстаном. Характерной особенностью
функционирования традиционной потестарно-политической
системы номадного общества казахов
являлось отсутствие у кочевников сколько-нибудь
сложившегося и оформившегося принудительно-карательного
аппарата - регулярной армии, полиции,
чиновников, тюрем и опорных пунктов
верховной власти казахов - городов
- внутри кочевнического ареала. С целью
создания этого недостающего звена
в системе государственного управления
новоприсоединенными колониальными
окраинами российские администраторы
приступили к формированию в 20-50-х
г.г. ХIX в. специальных "приказных"
учреждений внутри казахских кочевий
непосредственно на территории образуемых
округов и волостей. Местные приказные
и дистаночные органы власти составили
старшие султаны (в Среднем жузе)
и султаны-правители (в Младшем
жузе), несколько назначенных им
в помощь чиновников колониального
аппарата (переводчик, письмоводитель
и проч.) и отряды вооруженных
казаков.
В ходе военной
колонизации региона внутри казахских
кочевий создавались также в
разных географических точках степи
ряд стационарных укреплений, в пределах
которых размещались окружные приказы,
со временем на занимаемой ими территории
возникали и развивались новые
города. Из ново-основанных стационарных
пунктов в казахские кочевья
высылались сборщики налогов и карательные
вооруженные отряды, в результате
чего царским властям удавалось
обеспечивать более или менее
регулярное поступление в казну
налоговых сборов и поддерживать
функционирование непрерывной управленческой
вертикали на нижнем и среднем
этажах бюрократической пирамиды власти
в данном этно- культурном ареале. Иначе
говоря , в процессе военно-казачьей
колонизации региона, распространения
на кочевое общество казахов общеимперской
налоговой системы и создания
сети местных (нижних и средних) органов
управления кочевниками, посредством
институтов Российской империи были
преодолены центробежные тенденции
и обеспечена централизация казахского
номадного социума.
Параллельно
происходило постепенное приспособление
традиционных степных институтов кочевников
к государственно-бюрократическим
органам общеимперской административно-политической
системы. Эти новации российские
власти проводили при опоре на
традиционную привилегированную прослойку
казахов, сословие султанов, путем взаимного
противопоставления различных групп
кочевого населения по социально-экономическому
и сословно-клановому признакам,
придавая им надклановое содержание.
В результате проводимых ими административно-политических
мероприятий стали формироваться
надгрупповые институты власти, базировавшиеся
на формировании аристократического слоя
управленцев по современным социально-классовым
критериям.
На начальном
этапе утверждения российского
присутствия в казахских жузах
(30-е г.г. XVIII -1-я четверть XIX в.) царское
правительство проводило курс на
поддержание и усиление статусной
роли в рамках традиционной потестарно-
политической системы казахов наследственной
аристократии, руководствуясь главным
образом сословными критериями. Оно
стремилось усилить влияние сословия
торе на казахов посредством сохранения
и приумножения его привилегий в
вопросах землевладения и землепользования,
в сфере уплаты налогов, путем
оказания финансовой поддержки, наделения
социально-престижными наградами
и подарками. Вследствие такой целенаправленной
тактики и интенсивных многолетних
контактов казахских чингизидов
с русскими чиновниками как в
управленческой , так и социально-бытовой
сферах, многие династические потомки
наиболее известных казахских ханов
(Абулхаира, Барака, Батыра, Аблая, Каипа
и др.) в третьем , четвертом и
пятом поколениях подверглись ощутимому
воздействию на них русской политической
ментальности и европейской политической
культуры. Не случайно ряд русских
современников данных чингизидов указывали
в своих служебных материалах
и специальных трудах на появление
во второй четверти XIX в. еще очень
малочисленной, но весьма заметной группы
"просвещенных" казахских интеллигентов-маргиналов,
совмещавших в своих мировозренческих
представлениях, ценностных ориентациях
и моделях поведения стереотипы
традиционного "кочевого менталитета"
и традиционных форм социализации среди
соплеменников с интеллектуальными
новациями европеизированного, "прозападного
образца".
В 20-40-х г.г.
XIX в. основной акцент в административно-политической
деятельности царских колониальных
органов Казахстана был перенесен
с сословия торе как такового на
тех представителей его, которые
проявляли "стремление верно служить"
интересам российского престола
и проводить цели имперской политики
в жизнь. Подобная корректировка
курса выразилась в соответствующем
законодательстве российских властей
и конкретной практике государственно-административных
преобразований в пределах Среднего
и Младшего жузов, ориентировавшихся
на привлечение к государственной
службе только определенных частей султанского
сословия, тогда как все остальные
аристократические лидеры законодательно
лишались легитимного права на политическую
власть. В результате подобных нововведений
господствующий слой общества разделился
на группу бюрократических служащих
колониального аппарата, на базе которых
происходило постепенное складывание
категории местных управленцев,
и активных противников нового режима,
выступавших под лозунгами реставрации
института ханской власти и предотвращения
дальнейшей российской колонизации
на территории Казахстана.
Несмотря
на то, что оба этих сегмента султанского
сословия выступали во внутриполитической
жизни казахского социума с альтернативными
лозунгами и целями, и те и другие
осмысливали современную им социальную
реальность с позиций уже иных
ценностных ориентиров и в сильно
видоизмененных (по сравнению с классическими
номадными возрениями на власть) мировоззренческих
понятиях и ментальных категориях,
о чем наглядно свидетельствует
индивидуальная рефлексия казахских
чингизидов в их письмах к царскому
правительству и местным колониальным
властям.
Содержание
писем и практические мероприятия
видных аристократических лидеров
казахских антиколониальных движений
30-40-х г.г. XIX в. (Габайдуллы Валиханова,
Кенесары Касымова и др.) убедительно
показывают, что, призывая кочевников
восстановить то политическое устройство
в степи, которое было во времена
их деда Аблай-хана, они по существу
отрицали господствовавшие в XVII-XVIII в.в.
кочевнические ценностные императивы,
т.к. пытались конституировать ханскую
власть не по классическому типу номадных
патронатно-клиентных отношений, а
посредством системы соответствующих
политических институтов и механизмов,
приближенных по их регулятивным функциям
к российскому монархическому образцу.
Между тем,
многолетняя оппозиционность казахской
знати против российской военно-политической
экспансии в Казахстане привела
царское правительство к существенной
ревизии прежних политических ориентаций
Российского государства в степи.
С середины XIX века оно постепенно
отказывается от поддержки административными
колониальными органами сословного
престижа и имиджа социальной группы
султанов и делает ставку на "демократические"
группы кочевого населения региона.
При этом новации российских властей
совершенно не затрагивали систему
социально-экономических отношений
кочевого общества и сложившиеся
у казахов формы собственности
на землю и скот, вследствие чего
сам кочевнический способ материального
производства продолжал функционировать
вплоть до 1917 года в практически
неизменном виде.
По мере
вовлечения казахского общества в орбиту
колониального господства России характер
взаимоотношений государственных
институтов царского самодержавия с
традиционными элитами номадов
трансформировался от безусловного
признания приоритетного социального
статуса "торе", обладавшего безусловным
правом управления кочевническими образованиями,
к абсорбированию его отдельных
сегментов путем наделения их
соответствующими инструментами политического
воздействия на общество и властными
прерогативами, и затем, к полной
отмене сословных привилегий и генеалогической
системы властного доминирования
за счет выдвижения на государственные
должности тех индивидов, которые
оказали наибольшие услуги российскому
престолу в усмирении степи и
ее реформировании. Таким способом
происходило формирование надклановых
органов политической власти у казахов.
В этих же интересах
взамен традиционной племенной организации
властных структур казахов на всем
пространстве региона поэтапно вводилась
территориальная, то есть, государственно-административная
система управления. Российские власти
разделили всю территорию Младшего
и Среднего жузов на отдельные
административные единицы (округа, волости,
административные аулы и пограничные
дистанции), попытавшись привязать
к ним определенные родоплеменные
группы кочевников. Во главе каждого
округа назначался старший султан,
в ведении которого придавался небольшой
аппарат управления и принуждения
(отряд вооруженных казахов в
количестве от 200 до 300 человек). Сначала
эти государственные посты занимались
только представителями сословия торе,
право которых были законодательно
закреплены в "Уставе о сибирских
киргизах" за 1822 год и "Положение
об управлении на территории в степных
областях" за 1844 год, но с середины
XIX в. должности старших султанов
и султанов-правителей стали постепенно
заменять лица иной сословной принадлежности.
С конца 60-х годов сословные
привилегии торе были официально отменены
царским правительством и право
на власть получили представители всех
других сословий и социальных групп
казахского населения. В результате
административных реформ 1867-1868 г.г. на
территории региона лица различной
клановой принадлежности получили возможность
на занятие выгодных должностных
мест, следствием чего явилось острое
соперничество самих этих клановых
групп за выдвижение своих представителей.
Попытки царского
правительства обеспечить занятие
управленческих постов наиболее способными
для этой деятельности и энергичными
индивидами на практике оборачивались
обратными результатами. Как и
при традиционной системе власти,
индивид в кочевом обществе не
получал доступа к властным структурам,
не стал субъектом политической деятельности,
так как был по прежнему отделен
от власти своей группой и своей
клановой социальной организацией. Фактически
в этой ситуации бюрократическая
государственно-административная система
управления, внедрявшаяся колониальными
органами в степи, была существенно
трансформирована и адаптирована к
традиционным институтам власти прежними
степными структурами генеалогической
системы социального регулирования
кочевников. Произошел своеобразный
симбиоз традиционной номадной и
российской колониальной систем политического
управления социумом и определенное
сращивание двух разнородных политических
культур. Верхние и средние уровни
управленческой иерархии функционировали
здесь по принципам политической
культуры метрополии, а нижние звенья,
выступавшие носителями традиционных
генеалогических представлений
о структурной организации социума,
продолжали функционировать в соответствии
с характерными для данной политической
культуры принципами.
Приблизительно
с середины XIX в в средние и
отчасти верхние звенья системы
местных органов государственного
управления (структуры генерал- губернаторской
власти, уездные и волостные органы
правления) стали вливаться модернизированные
представители наследственной кочевой
аристократии, т. е. cыновья и внуки
прежних старших "султанов" и "султанов-правителей",
бывших "чингизидов-мятежников",
провозглашенных в прошлом их
сторонниками казахскими ханами, а
также выходцы из разных сословий
знати "черной кости", получившие
светское среднее и высшее образование
во многих российских учебных заведениях.
К данной категории лиц принадлежали
обширное семейство султана Чингиза
Валиханова и его ближайшие родственники
по мужской и женской линиям, несколько
генераций потомков внуков Абулхаира
(султаны Нуралихановы, Жангировы, Шигаевы,
Сейдалины), султаны Сеид-Джафар Асфендияров,
Алихан Букейханов, Газы Валиханов; нечингизиды
Мухаммед- Салих Бабаджанов, Абай Кунанбаев,
Шакарим Кудайбердиев, Ибрай Алтынсарин,
Жакып Акпаев, Ишмухамед Букин, Ахмед
Беремжанов, Мухамеджан Тынышпаев и
многие другие. Эта тонкая интеллектуальная
прослойка казахского общества впитала
в себя наряду с некоторыми мировоззренческими
стереотипами кочевнического менталитета,
унаследованного от семейного окружения,
многие базовые ценности индивидуалистически
ориентированной и урбанизированной
европейской цивилизации, составивших
системообразующую основу ее корпоративных
воззрений на социально-политическую
действительность той эпохи. Тем
самым, отмеченный выше цивилизационный
барьер между политической культурой
метрополии и колонии пролегал теперь
в пределах административной системы
управления кочевым социумом не только
между русскими управленцами высших
звеньев служебной иерархии и
их иноэтничными подчиненными, но и
внутри самой правящей элиты казахского
общества. Ее активное численное меньшинство
в той или иной степени разделяло
идеалы и ценности сторонников модернизации
и западных форм трансформации традиционной
культуры, а свыше 90 % остальных были
приверженцами сложившихся культурных
традиций.
Сильная живучесть
и устойчивость клановой потестарно-политической
традиции и присущей этой политической
культуре системы ценностных ориентаций
и психологических установок
обеспечивалось самим кочевым способом
производства казахов, являясь его
неотъемлемым атрибутом. Поскольку
же способ материального производства
не подвергся ощутимому вмешательству
со стороны царских властей и
постоянно воспроизводил общинные,
групповые формы жизнедеятельности
аграрного населения, выступавшего
носителем групповых воззрений
и идеалов, то имела место идеологизация
групповых форм общественного сознания
, апеллирование индивидов к традиционным
ценностям определенных групп и
родоплеменным идеалам. Попытки
царского правительства добраться
посредством многоступенчатой управленческой
вертикали до каждого индивида и
осуществить органичное включение
кочевников в социальный организм оседлого
населения Российской империи не
увенчались ощутимыми успехами, т.к.
он по-прежнему ассоциировал себя с
той или иной родоплеменной группой.
Именно этим обстоятельством, на наш
взгляд, можно объяснить слабую восприимчивость
основной массы казахского населения
демократических идей и модернисткой
антиколониальной платформы преобразования
кочевого общества, выдвигавшихся национально-либеральной
интеллигенцией Казахстана (Алаш- орда,
Уш-жуз и др.) на рубеже XIX-XX вв. Казахи-кочевники
в подавляющем большинстве своем
остались вне активной сознательной
политической деятельности, оказавшисьотчужденными
от широких национальных интересов
и сохранив приверженность к традиционным
родоплеменным ценностям и интересам.