Октябрьская революция: главное событие XX века или трагическая ошибка?

Большинство народа, поставленное перед решающим выбором — власть Советов или диктатура контрреволюционной военщины, — вполне сознательно, но собственному выбору стало на сторону Советов. Правда, смысл социалистического выбора массы осознали много позже, в Октябре они боролись за укрепление демократии, за утверждение народовластия. Социалистический характер Октябрьской революции придала также руководящая роль рабочего класса, возглавляемого партией большевиков, выступавшей в блоке с левыми эсерами.

За большевиками стояли, подпирая их, многомиллионные массы  трудящихся. В самый канун Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде левоменьшевистская газета «Новая жизнь» писала: «Большевики — это не шайка злоумышленников, которых можно легко расстрелять или посадить в Кресты (петроградская тюрьма. — П. В.); и их выступление не есть попытка дворцового переворота. Большевики опираются на подавляющую часть всего того населения, которое вообще способно за кем-либо идти, чтобы делать какую-либо политику».

И наконец, надо принять  во внимание, что Февраль был бы обязательно сокрушен силами буржуазной и монархической контрреволюции. Это отчетливо представляли себе не только лидеры большевиков, но и идеологи буржуазии — кадеты. Так, один из них, В. А. Маклаков, уже в эмиграции писал, что если бы революция остановилась на февральском этапе, то революционное волнение скоро бы улеглось. «В России остались бы прежние классы, остался прежний социальный строй, могла бы быть парламентарная монархия или республика», то есть коренного переворота в политических и социальных отношениях не произошло.

Ю. Поляков. Сейчас модно говорить об альтернативности, многовариантности развития. В самом деле, у каждого исторического явления, процесса всегда есть множество вариантов. Революция, к примеру, может победить или потерпеть поражение. Она может остановиться на полпути, на трети пути, на трех четвертях пути. Она может на каждом этапе уклониться влево или вправо, и все это зависит от множества объективных и субъективных факторов, множества причин, не поддающихся прогнозированию.

Мне кажется, правильнее говорить не об альтернативности вообще, а о реальных альтернативах. На мой взгляд, в нашей революции, наряду с социалистическим выбором, более или менее реальными были три пути. Это — установление военной диктатуры; парламентское (буржуазное) развитие; полная анархия, хаос, развал государства с непредсказуемыми последствиями.

Попытки — и достаточно серьезные — установления военной  диктатуры и перехода на парламентский  путь предпринимались, но жизнь показала, что они не решают назревших проблем  и не поддерживаются большей частью населения. Народ сделал социалистический выбор.

П. Волобуев. Я бы к соображениям Юрия Александровича об альтернативах сделал одно дополнение. Дело не в моде на категорию «альтернатива», а в том, что еще два-три года назад такой подход — альтернативный анализ исторического процесса — не воспринимался большинством историков, да и сейчас не стал еще инструментом исторического познания.

В. Мельниченко. Юрий Александрович, вот вы сказали: народ сделал социалистический выбор. Но как убедить в этом нынешние поколения советских людей, которые явились свидетелями краха многих, казалось бы, незыблемых постулатов? Ведь еще не завершился спор о том, какая часть населения поддержала социалистическую революцию: весь народ, его подавляющее большинство или просто большинство? Конечно, революцию совершил пролетариат в союзе с крестьянской беднотой, при поддержке всего крестьянства, заинтересованного в ликвидации помещичьего землевладения. Это обстоятельство, естественно, убеждает в массовом характере движущих сил революции, но, согласитесь, не дает исчерпывающего ответа на вопрос о социалистическом выборе.

Ю. Поляков. Сложность ответа на поставленные вами вопросы заключается в том, что отношение к революции, к ее целям и задачам было неоднозначным не только у различных слоев населения, но и в рамках одного класса, одного слоя или группы. Разброс политических взглядов определялся историческими, географическими, национальными и множеством других факторов. Поэтому так трудно сделать суммарный вывод применительно ко всей стране. Сама революция представляла собой сложнейшее переплетение различных течений и направлений, туго завязанный узел классовых, общедемократических, общенациональных тенденций, многослойное сочетание объективного и субъективного, позитивного и негативного.

Здесь и социалистические идеалы рабочего класса (весьма неоднородного  по своему составу), и специфические  требования российского крестьянства (еще более неоднородного прежде всего по социальной стратификации, а также по региональным условиям), и стремление народов к равноправию и самоопределению, и общее для большинства граждан, но по-разному понимаемое желание демократии. Очевидная и острая тяга к миру сочеталась с патриотическими настроениями, присущими всему народу, но особенно сильными у интеллигенции, офицерства, мелкой буржуазии.

Для победы революции  важно не арифметическое большинство, а большинство активное, действенное, важно его сосредоточение в жизненных, решающих пунктах страны. Анализ расстановки  политических сил осенью 1917 г., сделанный  позднее Лениным, и поныне остается непревзойденным по глубине и точности (см.: Полн. собр. соч. Т. 40. С. 5—10). Ленин показал, что большинство, которое имели большевики в решающий момент и решающих пунктах — в Петрограде, Москве, промышленных центрах, на Балтийском флоте, наиболее близких к столице фронтах, — определило победу.

Я глубоко убежден  в том, что, так сказать, арифметический подсчет большинства, выступившего за Советскую власть, неправомерен. Здесь нужен алгебраический комплексный  учет факторов, обстоятельств и количественных данных. Только он позволяет с достаточной очевидностью выявить определяющую тенденцию.

В. Мельниченко. Каковы же слагаемые этой тенденции?

Ю. Поляков. Первое. Состав Советов рабочих и солдатских депутатов был достаточно пестрым, но преобладание в них большевиков осенью 1917 г. значительно и несомненно. Это и показал Второй Всероссийский съезд Советов. При этом победа Советов на местах обеспечивалась не велением центра, а волеизъявлением трудящихся масс, преодолевавших серьезное сопротивление противников революции. Добавлю, что соперники большевиков в Советах — меньшевики, эсеры, анархисты, склоняясь к соглашению с буржуазией, все же выступали в своих программах за социалистические идеалы.

Следовательно, не подлежит сомнению, что действительно подавляющее большинство рабочих и солдат по всей стране поддержало большевистские призывы или, во всяком случае, так или иначе высказывалось за социалистическую ориентацию страны.

Второе. Крестьянство в  конечном счете поддержало в своей массе лозунг «Вся власть Советам!», то есть лозунг победы революции. Большевики Декретом о земле, отразив настроения крестьянства, законодательно оформили их чаяния. Воля крестьянства совпала с действиями большевиков. Конечно, деревенская буржуазия не исповедовала социалистических идеалов. Однако она не выступала против Октября, имея в виду прежде всего получение помещичьей земли.

Наконец, немалая часть  интеллигенции встала на сторону  Октября благодаря демократическому наполнению лозунга «Вся власть Советам!», а многие группы национальных движений увидели в революции залог осуществления своих чаяний.

Сопоставляя состав Советов  и Учредительного собрания, можно  сделать совершенно определенный вывод: при всех существенных различиях (в  Советах преобладали большевики, а в Учредительном собрании — эсеры и меньшевики) подавляющее большинство делегатов как Советов, так и Учредительного собрания стояло за социалистическую ориентацию страны. Следовательно, подавляющее большинство народа действительно сделало социалистический выбор. Лидер правых эсеров В. Чернов сказал в Учредительном собрании, что «страна показала небывалое в истории желание социализма».

Кто же выступил против социалистического  выбора? Это крупная и средняя  буржуазия, помещики и связанные  с ними «генетически», экономически, идеологически, политически круги высшего чиновничества, интеллигенции, генералитета и офицерства. В октябре 1917 г. они потерпели политическое поражение и в дальнейшем были лишены привилегий и экономических рычагов, многие подверглись суровым репрессиям. Такова трагедия свергнутого меньшинства, охватившая в России сотни тысяч людей. С точки зрения общечеловеческих ценностей и гуманизма об этом не следует забывать. Но исторический опыт показывает, что на протяжении тысячелетий развитие общества не шло мирным, гладким путем и разрешение назревших противоречий происходило преимущественно при помощи революционных взрывов. А революция потому и революция, что она опрокидывает старое, уничтожает власть и привилегии меньшинства в интересах большинства. Быть может, лишь в конце XX в. начинают создаваться возможности для эволюционного или реформистского решения назревших в обществе противоречий.

В. Мельниченко. Итак, социалистический выбор был сделан. Но социалистический путь представляли не только большевики. На политической арене действовали меньшевики, левые и правые эсеры, другие социалистические группы...

П. Волобуев. Да, социалистические настроения масс, хотя и не пролетарско-социалистические, питались тем, что все основные политические партии, кроме кадетов, были социалистическими. Однако не следует забывать, что меньшевики и эсеры были в 1917 г. против самой постановки вопроса о переходе России к социализму.

Меньшевики, ссылаясь на незрелость страны, дальше буржуазно-демократического устройства общества идти не хотели, откладывая переход к социализму на отдаленное будущее. Более того, они запугивали массы опасностью «прыжка» к социализму. Эсеры, как известно, развивать идею «особого пути» «России к социализму через крестьянскую общину и кооперацию на основе социализации земли и уравнительного землепользования. Но после Февраля они положили свою программу «крестьянского социализма» под сукно и уверились в теоретической мудрости меньшевизма о преждевременности социализма в России.

В. Мельниченко. И все же эсеро-меньшевистские лидеры говорили о «третьем пути» — между буржуазной и большевистской диктатурой. Почему же не был избран «третий путь»?

Ю. Поляков. Действительно, после Октябрьской революции они заявили, что выступают и против открытой контрреволюции, и против большевистской диктатуры. В дальнейшем, в ходе гражданской войны, это нашло свое отражение в формуле «Ни Ленин, ни Колчак». Идея «третьей силы», «третьего пути» представляется сегодня некоторым весьма заманчивой. Но дело не в привлекательности той или иной альтернативы, а в ее реальности.

В. Мельниченко. Очевидно, нельзя не учитывать того, что в условиях небывалой классовой ожесточенности, поляризации революционных и контрреволюционных сил сама возможность лавирования между этими силами оказывалась ничтожной. Когда баррикады классовых боев разделили страну, нельзя было находиться посредине, между баррикадами.

Ю. Поляков. Вот именно, «третьего пути» не получилось. Попытки его осуществить, и в 1917 г., и позднее, неизбежно заканчивались неудачей. Практически «третья сила» работала против Советской власти, на пользу контрреволюции, хотя многие лидеры эсеров и меньшевиков были искренни в своем стремлении не допустить торжества белогвардейщины. Но объективно правые эсеро-меньшевистские вожди все больше и больше отражали позиции контрреволюционной буржуазии. Многие из них проявляли испуг, растерянность перед размахом революции.

В этой связи особую важность приобрел вопрос о возможности коалиции между большевиками и другими  социалистическими партиями. Думаю, что в принципе коалиция была желательна и возможна. Но коалиция коалиции рознь. Ее содержание зависит от обстановки, от соотношения сил. Вопрос о коалиции возникал и до Октября, а в конце 1917 г. он практически не сходил с повестки дня, чуть ли не каждую неделю приобретая новые формы и наполняясь новым содержанием. На Втором съезде Советов правые меньшевики и правые эсеры предложили начать переговоры с Временным правительством об образовании кабинета, который опирался бы на все слои общества. Но ведь Временное правительство было уже свергнуто, и попытки его реанимации вели к полному отрицанию победы революции. Такая коалиция была бы попросту нелепой. Поэтому съезд встретил предложения правых лидеров с возмущением, а они покинули Смольный.

Сразу после образования  первого Советского однопартийного правительства вопрос о социалистической коалиции встал с новой силой, приобрел новые формы. Как известно, в ноябре 1917г. в связи с требованиями Всероссийского исполнительного комитета железнодорожного профсоюза (Викжеля) создать «однородное социалистическое правительство» большинство членов ЦК высказались за такую коалицию, но при сохранении в ней большинства за большевиками. Меньшинство (Зиновьев, Каменев, Милютин, Ногин, Рыков) стояли за коалицию с меньшевиками и эсерами любой ценой. Уже тот факт, что обсуждение вопроса о коалиции привело к серьезному — первому после взятия власти — кризису в руководстве партии, говорит о чрезвычайной важности вопроса. Думаю, что на этот раз не все возможности для компромисса были использованы. Пожалуй, большевики должны были быть уступчивей.

Но нельзя забывать и  о позиции правых эсеров и меньшевиков. А они, от Февраля к Октябрю  провозглашая социалистические лозунги, фактически препятствовали развитию революции, вели курс на соглашение с буржуазией. Оппортунистические лидеры открыто, явно, грубо отмежевались от большевиков, с невиданной злобой обрушились на них за взятие власти, сомкнувшись, по существу, с корниловско-калединской белогвардейщиной.

В. Мельниченко. Юрий Александрович, мне представляется интересным ваш анализ этой, так сказать, коалиционной ситуации. Тем более что советскими историками вопрос этот пока не прояснен. К каким же выводам приходите вы?

Ю. Поляков. Прежде всего я считаю, что никакой компромисс, никакая коалиция в условиях конца 1917 — начала 1918 г. не должны были означать сдачу позиций силам, запутавшимся в соглашательстве с буржуазией и потому не способным отстаивать социалистический выбор. Эти силы, как показал последующий опыт, не смогли осуществить на практике «третий путь», а легко капитулировали перед открытой контрреволюцией.

Тем не менее коалиция со всеми действительно революционными силами была, несмотря на все трудности, все же возможна. Хотя блок с левыми эсерами в конце концов закончился неудачей, он на определенном этапе сыграл серьезную положительную роль и, главное, показал возможность объединения левых сил. Стоит вспомнить, что во многих районах страны существовали объединенные большевистско-меньшевистские партийные организации. В отдельных районах (например, на Тереке) успешно осуществлялся союз демократических сил в момент усиления контрреволюционной опасности.

В. Мельниченко. А широкая коалиция социалистических сил в конце 1917 — начале 1918 г. была возможной?

Ю. Поляков. Слишком разнородны были социалистические силы. Поэтому, повторяю, с действительно революционными элементами типа левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов — да. С Керенским, Даном, Гоцем, Авксентьевым — нет. Нужно иметь в виду исключительную обостренность классового сознания и нараставшую радикализацию масс, которая отталкивала правых лидеров. Нужно иметь в виду и сложность, запутанность, противоречивость внешних и внутренних обстоятельств, придававших особую окраску политическим решениям. Сказались также давние разногласия, тяжесть новых наслоений, озлобление эсеров-меньшевиков и максимализм большевиков. В результате взаимное неприятие нарастало. Приоритет принципа «кто не с нами, тот против нас» усиливался с обеих сторон. Доходившая до зоологической ненависть соглашателей к большевикам усугублялась твердостью и решительностью, с которой последние осуществляли диктатуру. Непримиримость большевиков к оппортунистическим лидерам, резкость предъявляемых им обвинений, в свою очередь, отталкивали тех от идеи сплочения революционных сил. Меньшевики и эсеры мечтали стать «третьей силой». Большевики хотели остаться единственной силой, способной разгромить буржуазно-помещичью контрреволюцию без помощи эсеро-меньшевиков, а если требовалось — против них. Большевики отвергали соглашательство эсеров и меньшевиков, а последние отвергали большевистскую непримиримость. Трагическая логика политической борьбы, перераставшей в гражданскую войну!