Октябрьская революция: главное событие XX века или трагическая ошибка?

Октябрьская революция: главное событие XX века или трагическая  ошибка?

Беседа доктора исторических наук, заведующего сектором Идеологического  отдела ЦК КПСС В. Мельниченко с академиком АН СССР П. Волобуевым и членом-корреспондентом  АН СССР Ю. Поляковым 

В. Мельниченко. Еще несколько лет назад обсуждение вынесенной в заголовок темы было бы попросту немыслимо. А сегодня дискуссия о том, чем же была Октябрьская революция — главным событием нашего завершающегося столетия или трагической ошибкой, приобретает все более широкий характер. Как известно, в столкновении мнений рождается истина.

К сожалению, в разноголосице  споров об Октябре нередко звучат весьма субъективные, непрофессиональные суждения, которые скорее уводят нас  в сторону от правды, от истины, чем  приближают к ней. Встречаются попытки представить Октябрьскую революцию да и всю последующую историю страны как ошибку, трагическую случайность. Ставится под сомнение историческая необходимость революции, ее закономерность.

В связи с этим просьба  к участникам беседы прежде всего высказать свое отношение к утверждениям тех публицистов, которые считают, что в предреволюционные, особенно предвоенные, годы Россия находилась на подъеме. А отсюда их вывод: продвижение империи вперед эволюционным путем в рамках капитализма привело бы ее, дескать, в разряд процветающих буржуазных государств. Мысль, прямо скажем, не новая, но и хорошо забытое старое требует сегодня нового объяснения.

П. Волобуев. Вы правы, такое мнение высказывалось давно. Французский экономист Эдмон Тэри еще в 1914 г. заявлял, что если бы у России дела шли так же, как между 1900 и 1912 гг., то к середине XX в. она стала бы «доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношениях».

Конечно, было бы неверным отрицать, что всего за 50 лет своего развития капитализм существенно продвинул страну вперед в экономическом, главным образом промышленном, отношении. К началу мировой войны Россия занимала пятое место в мире (после Франции) по общему уровню производства промышленной продукции. При этом темпы роста ее промышленности в 90-х годах XIX в. и в предвоенные годы были довольно высокими, выше, чем, например, в США. И все же отставание России от передовых стран Запада в индустриальном отношении сохранялось и даже усилилось в первое десятилетие XX в. Д. И. Менделеев оценивал это отставание, например, от США как десятикратное (современная статистика называет цифру — в 8 раз). А по показателям выпуска основных видов промышленной продукции на душу населения Россия в 1913 г. была соседкой Испании, тогда самой отсталой страны в Европе.

Русский капитализм не смог решить задачу индустриализации страны, он лишь заложил ее основы. При этом индустриальный прогресс был куплен ценой разорения деревни, массового  раскрестьянивания. Капиталистические методы хозяйствования (прибыль, себестоимость и т. п.) не коснулись крупнейшего в мире государственного сектора, представленного главным образом казенными заводами, работавшими на оборону. Великая держава не обладала развитым машиностроением. Даже товарами народного потребления промышленность России, вопреки общераспространенным представлениям, обеспечивала народ далеко не полностью. Скажем, одной из наиболее развитых отраслей была текстильная промышленность, однако деревенское население в громадной массе своей носило домотканую одежду. Капитализм не успел перестроить на буржуазный лад сельское хозяйство — главную отрасль народного хозяйства России, в нем преобладали формы примитивного капитализма, не говоря уже о засилье остатков крепостничества — худшей разновидности феодализма.

В нашей публицистике настойчиво подчеркивается, что в  предвоенные годы (1909—1913 гг.) Россия ежегодно вывозила 9—14 млн тонн зерновых, то есть была в отличие от нынешнего  времени крупным экспортером  зерна. На основе сопоставления личного потребления городского населения в России (1913 г.) и США доказывается, что мы по этим показателям не уступали или почти не уступали американцам.

В действительности громадная  часть сельского, крестьянского  населения империи систематически недоедала, жила в бедности, нищете, обреченная на безграмотность и темноту. А в 1911 г. разразился очередной неурожай, охвативший 20 губерний Европейской России. Голодало и нуждалось в продовольственной помощи, по официальным данным, 20 млн человек. Конечно, это не сталинские масштабы, но все же... Экспорт зерновых осуществлялся за счет недопотребления, недоедания широких народных масс, а не из-за переизбытка сельскохозяйственной продукции. «Сами недоедим, а вывезем» — такова была установка творцов экономической политики того времени. Как видим, нет оснований для идеализации дореволюционной России, для замены одной утопии другой, обращенной в «прекрасное прошлое». Его попросту не существовало.

В. Мельниченко. Меньшевики, как известно, надеялись, что русский капитализм, освободившись от груза тянувших его вниз докапиталистических остатков, и прежде всего от прогнившей политической надстройки царского режима, выполнит свою миссию по модернизации страны...

П. Волобуев. Но история не предоставила ему такой отсрочки, а имевшиеся возможности русской буржуазией не были использованы. Нужен был перевод развития капитализма с «российско-прусского» пути на передовой «американский». Однако реформистские методы для этого были малопригодными. В то же время российская буржуазия боялась буржуазно-демократической революции. Правда, непомерно восхваляемый ныне П. А. Столыпин хотел реформами сверху расчистить почву для развития капитализма по старому, наиболее консервативному, «прусскому» пути. И тем ускорить это развитие. По незнанию наши публицисты, в том числе экономисты, изображают его сторонником фермерского варианта аграрно-капиталистической эволюции. А Столыпин стремился наделить землей одних крестьян за счет других и прежде всего сохранить помещичье землевладение, не открывавшее, а закрывавшее путь к свободному фермерскому хозяйствованию. Это же было лишь полурешение задачи. Да и сами меньшевики, оказавшись вместе с эсерами после Февральской революции в составе Временного правительства, палец о палец не ударили, чтобы очистить русскую деревню от помещичьих латифундий.

Как и следовало ожидать, в годы первой мировой войны среднеразвитая система русского капитализма не выдержала военного напряжения и  вступила в полосу затяжного и  острого кризиса. В 1917 г. этот кризис принял не предвиденные никакой теорией формы распада — распада не только самих капиталистических отношений и производительных сил (промышленности, транспорта) и финансов, но и функционирования всего народнохозяйственного организма. Россия шла навстречу национальной катастрофе. А разница между кризисом и распадом, развалом та, что кризис можно пережить и даже выйти из него окрепшим, а распад — это тупиковый вариант. Распад хозяйственной системы в 1917 г. показал, что русский капитализм себя исторически исчерпал, он, как провидчески писал в 1884 г. Г. В. Плеханов, отцветет, не успевши окончательно расцвесть. Он тем самым как бы самодискредитировал себя в глазах широких народных масс.

В. Мельниченко. А как вы отнесетесь к следующему тезису: если таков был отечественный капитализм, значит, правы те, кто считает, что Россия не созрела для социализма и внутренних условий для его победы в стране не было?

П. Волобуев. С точки зрения «классического», то есть доктринерски понимаемого, марксизма действительно для совершения социалистической революции и перехода к социализму необходим высокий уровень производительных сил, которым стало тесно в рамках капиталистических производственных отношений. В этом смысле Октябрьская революция произошла не «по Марксу». Но она произошла «по Ленину», который, исходя из реалий новой исторической эпохи, существенно скорректировал по этому вопросу марксизм. Он, в частности, отбросил постулат о прямой, непосредственной зависимости между готовностью отдельно взятой капиталистической страны к социализму и высоким уровнем развития производительных сил. Не нужно забывать, что Ленин, как и Маркс, подходил к оценке готовности страны к социализму во всемирно-историческом контексте. Социалистическая революция в России рассматривалась им как начало и составная часть мировой революции, поскольку вся капиталистическая система к началу XX в. в целом созрела для перехода к социализму. Социализм, победив в передовых странах Запада, окажет помощь — материальную, техническую, организационную — отсталой России в ее социалистическом преобразовании. Эти надежды, как известно, не сбылись, и мы вправе сегодня сказать о серьезном теоретическом просчёте Ленина в ставке на мировую революцию.

Однако хорошо известно, что Ленин вовсе не строил свои планы только на этих надеждах. Проведенный им конкретно-исторический анализ показал, что Россия достигла «известной высоты» капитализма, причем в ее крупной промышленности, на транспорте и области кредита, то есть в ведущих отраслях экономики, как и на Западе, господствовали капиталистические монополии и крупные банки. В индустриальном секторе, следовательно, были определенные, назовем их минимальными, материальные предпосылки для перехода к социализму. Что касается деревни, то она еще находилась накануне буржуазно-демократической революции и ни о каких предпосылках социализма там не могло быть и речи. Поэтому социалистический проект Ленина не предусматривал немедленное «введение» социализма в России, поскольку страна для этого в целом не созрела экономически, а первоначально исходил из необходимости постепенно начать переходные шаги и мероприятия, ведущие к социализму (национализация банков, монополий и земли, рабочий контроль над производством и т. п.).

Центр тяжести в своем  обосновании необходимости социалистической революции Ленин перенес на анализ конкретно-исторических факторов, поставивших в порядок дня переход России к социализму. Среди них назовем два главных: первая мировая война и отсталость страны. По мнению Ленина, высказанному им в сентябре 1917 г., война так ускорила развитие, что «за три года подтащила нас вперед лет на тридцать...» (Полн. собр. соч. Т. 34. С. 113). Хотя от порожденной войной разрухи страдали все воюющие страны (кроме США), но масштабы и глубина расстройства экономической жизни в России приобрели катастрофический характер, поставив ее в безвыходное положение. Отсталость, относительная слабость капитализма облегчили его революционный штурм. В частности, тем, что пролетарская революция против буржуазии соединилась с крестьянской революцией против помещиков.

Итак, Россия первой совершила  социалистическую революцию не благодаря  высоте своего капиталистического развития, не из-за мнимой зрелости материальных предпосылок, как у нас десятилетиями  утверждалось, а как раз наоборот — «наша отсталость, — подчеркивал Ленин, — двинула нас вперед» (Полн, собр. соч. Т. 36. С. 235).

В. Мельниченко. Здесь, очевидно, важно отметить, что ввиду крайней остроты внутренних противоречий, порожденных как капитализмом, так и остатками крепостничества, по силе революционных классов, то есть по зрелости политических предпосылок революции, Россия превзошла другие страны. Именно это давало возможность вывести ее революционным путем из тупика?

П. Волобуев. Да. Ход ленинской мысли был таков: раз страна отстала, а войной и разрухой поставлена на грань национальной катастрофы и в то же время обладает мощным революционным потенциалом, надо революционным путем видоизменить обычную историческую последовательность, порядок ее развития, то есть не ждать «полного» созревания материальных предпосылок социализма, а сначала свергнуть буржуазию, неспособную обеспечить прогресс страны, установить рабоче-крестьянскую власть, а затем на основе этой власти двинуть вперед производительные силы. Залог спасения от национальной катастрофы и социального возрождения родины Ленин видел в разрыве с капитализмом, революционном обновлении всех сторон общественной жизни. Революция для нашей страны не национальная катастрофа, а средство ее предупреждения или спасения, новая политическая основа для всестороннего развития цивилизации. Пора, отказавшись от старых догм и новых мифов о преждевременности Октября, понять следующее.

Первое. Социалистический проект Ленина представлял собой  не план «осчастливливания» россиян, а  программу практического выхода из кризиса буржуазно-помещичьего строя, из войны и разрухи, из того тупика, в котором оказалась наша страна в 1917 г., то есть он был конкретным ответом на конкретные проблемы и потребности общественного развития России.

Второе. Октябрьская революция  представляет собой наш, российский, отличный от западноевропейского, вариант пути к современной индустриальной цивилизации. Октябрьская революция не только не преждевременна, но, как и все великие революции в мировой истории, она произошла тогда, когда в начале XX в. пришел ее черед. Не позже и не раньше. Смешно предполагать, что у истории есть расписание сроков или очередности революций. Наш народ выстрадал Октябрь, пройдя перед этим через тернии двух буржуазно-демократических революций и поняв, что иначе ему не удастся очистить страну от завалов средневековья. Характерно, что эту истину стали постигать и русские эмигранты. Так, один из них, правый эсер Ф. Степун, в 1929 г. писал: «Нет слов, путь, пройденный большевизмом, ужасен, но как знать, был ли историей дан иной путь революционной победы над старой Россией».

Ю. Поляков. Совершенно очевидно, что революция была не преждевременной, а закономерной. В старом облике Россия оставаться не могла. Действительно, в стране за 12 лет произошло три революции, вовлекшие в свою орбиту десятки миллионов людей. Разве это обстоятельство могло быть случайным? Разве можно его объяснить действиями отдельных партий, течений, групп? Разумеется, нет. Три массовые революции подряд объективно свидетельствуют о том, что перемены назрели, стали жизненной тенденцией, требованием большинства классов и групп страны. Еще один аргумент, тоже представляющийся мне, как и предыдущий, неопровержимым. Многочисленные противники революции, борясь с ней, ненавидя ее, признавали вместе с тем, что устои старой России были подточены задолго до Февраля и Октября. Один из крупнейших лидеров контрреволюции, А. И. Деникин, в эмиграции написал огромный — шеститомный — труд «Очерки русской смуты». Он констатировал, что знаменитая формула, на которой испокон веков держалась идеология армии и всей страны — «За веру, царя и отечество», — оказалась накануне революции расшатанной, размытой. «Религиозность русского народа... к началу 20 столетия несколько пошатнулась... писал он, — постепенно терялась связь между народом и его духовными руководителями». Ослабели и монархические чувства среди солдат и офицеров. По словам Деникина, у русского народа было налицо неверие в общегосударственную идею: «...его психология не подымалась до восприятия отвлеченных национальных догматов». Подобных признаний можно привести множество. А ведь деятели контрреволюционного лагеря не вспоминают о других, еще более важных противоречиях, разъедавших общество, — о нараставшем недовольстве угнетенных национальностей, о борьбе крестьян против помещиков, о стремлении рабочих ликвидировать капиталистическую собственность и т. д. Революция не была выдумана большевиками, не была навязана народу «кучкой фанатиков-террористов». Она назрела, стала исторически неизбежной. Большевики оказались у руля не волей случая, а потому, что они предложили идеи, наравленные не на подновление, а на обновление, переустройство общества. В последнее время в спорах вокруг Октября 1917 г. все чаще звучит мысль о других вариантах исторического развития России. Одним словом, приобрел особую остроту вопрос о том, почему революция приняла социалистический характер.

П. Волобуев. После победы Февральской революции историческая альтернатива была такова: социализм или капитализм. Других путей развития не было и быть не могло. Речь могла идти лишь о различных формах, способах решения обеих альтернатив: мирном, революционно-демократическом или революционно-пролетарском пути к социализму, соответственно реформистском пути утверждения в России демократического строя на базе капитализма, очищенного от остатков крепостничества, или военно-террористической буржуазной диктатуре, неизбежно обрекавшей страну на социальный, политический, экономический регресс. Не исключался и возврат к монархии. Как известно, Февральская революция, свергнув царизм, не решила основных общедемократических и общенациональных задач (о мире, о земле, о борьбе с хозяйственной разрухой и голодом, рабочий и национальные вопросы). Это и стало внутренней пружиной развития революционного процесса в социалистическом направлении. После Февральской революции пришли в движение многомиллионные массы трудящихся — рабочих, крестьян, солдат, демократической интеллигенции, беднейших городских слоев. Массами двигало неодолимое стремление к переменам, к социальной справедливости, к улучшению и обновлению своей жизни, к закреплению и развитию демократических завоеваний. Поскольку буржуазная республика во главе с кадетами, эсерами и меньшевиками не смогла удовлетворить этих чаяний масс, не провела никаких социальных реформ в их интересах, они левели, радикализировались, проникались антибуржуазными настроениями и в конечном счете осенью 1917 г. стали на сторону большевиков. Собственный политический опыт — вот что привело народные массы под знамена большевиков. Большевистская же партия дала народу на поворотном рубеже его истории четкую социалистическую ориентировку, увязав их демократические требования с лозунгами социалистического переворота («Вся власть Советам!»).