Катынская трагедия

Только потом выяснилось, что  станция Гнездово находилась в 3-х  км. от места массового убийства пленных, в той части катынского леса, которую местные жители называют «Косогоры». На расстоянии 3-х км. пистолетные  выстрелы уже не слышны. Профессор  Свяневич говорит, что ему даже в  голову не приходило, что офицеров неподалеку расстреливают. «Я не подозревал, что  в тот момент, в сиянии такого весеннего дня расстреливали  людей», — пишет он. В полдень  «черный ворон» доставил профессора Свяневича в Смоленск, в городскую  тюрьму, откуда его вскоре перевезли  в Москву, на Лубянку.

Все без исключения товарищи проф. Свяневича по несчастью из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских  могилах. Почему же он единственный уцелел? Сам он не может дать удовлетворительный ответ на этот вопрос. Ведь, если по каким-то причинам ему предполагалось сохранить жизнь, в таком случае профессора надлежало включить в  один из этапов, направленных в Павлищев бор. Может быть, произошла ошибка, может быть, в последний момент сообразили, что в эшелоне смертников находится человек, нужный Москве для  дальнейшего следствия. Профессор  Свяневич предполагает, что его собирались судить за его работу по изучению экономики  СССР как опасного шпиона. Объяснение это нельзя считать удовлетворительным. При всей иррациональности многих смертных приговоров в СССР трудно предположить, что человека, особенно «отягощенного  составом преступления» против СССР, не расстреляли только потому, что  хотели посадить на скамью подсудимых. Разгадка, как кажется, кроется в  другом: проф. Свяневич был крупным  специалистом по тоталитарной экономике, прежде всего по экономике Третьего Рейха, и как таковой мог быть использован советской разведкой. Именно этим можно объяснить его неожиданное спасение после ошибочного включения в эшелон смертников.

Тот факт, что Станислав Свяневич пережил советские тюрьмы и сегодня  живет на Западе, имеет неоценимое значение для исследования Катынского дела. Он единственный польский офицер, который в момент катынского расстрела  находился в 3-х км. от места преступления и собственными глазами видел, как  людей уводили на казнь. Еще раз  следует подчеркнуть: Станислав  Свяневич — уникальный свидетель. Это  имеет особенно важное значение, так  как после войны (и даже в последние  годы) стали распространяться фантастические слухи о спасении якобы одного-двух «недострелянных» в Катыни офицеров, которым ночью удалось выползти из не засыпанных еще могил и таким  образом спастись. Эти слухи были использованы в сенсационных романах, вышедших в Англии и США. Даже в  Польше можно встретить людей, утверждающих, что они «недострелянные» катынские  жертвы. Все это можно считать  или коммерческим использованием национальной трагедии, или просто мифоманией. Из польских военнопленных, попавших в  катынский лес, никто не мог уцелеть  и не уцелел.

448 уцелевших пребывали в Грязовце  вплоть до начала Великой Отечественной  войны 1941 года. В лагере стали  возникать различные группы и  группировки, выделилась даже  небольшая группа офицеров во  главе с полковником Зигмунтом  Берлингом, готовая сотрудничать  с советским правительством. Эту  группу в октябре 1940 года перевезли  в Москву. С ней разговаривали  высшие чины НКВД во главе  с Берией и Меркуловым. Отношения  между СССР и фашистской Германией  с конца 1939 года начали ухудшаться, и кремлевские вожди впервые  стали допускать возможность  войны с Гитлером. Группа польских  офицеров, выразившая согласие на  сотрудничество с СССР, должна  была стать ядром небольшой  польской армии, основой будущих  коммунистических сил, главной  задачей которых было бы создание  в Польше режима, послушного воле  Москвы. Как пишет в своих мемуарах  Юзеф Чапский, ссылаясь на трех  свидетелей беседы, имевшей место  между Берией и Меркуловым  с одной стороны и Берлингом  с другой, (полковников Евстахия  Горчинского, Леона Букоемского  и Леона Тыжинского) будущий главнокомандующий  польской армии в СССР потребовал, чтобы в создаваемую армию  могли вступать все поляки, вне  зависимости от их политических  взглядов, добавив при этом: «Для  этой армии у нас имеются  замечательные кадры в лагерях  Козельска и Старобельска». 

И тут Меркулов не сдержался: «Нет, эти — нет. По отношению к ним  мы допустили большую ошибку».

Отстраненный от командования так  называемой польской армией еще в  сентябре 1944 года, генерал Зигмунт  Берлинг последующие 36 лет посвятил воспоминаниям о своей роли в  формировании этой армии. Он опубликовал  даже отрывки из своих мемуаров, но никогда ни словом не обмолвился о судьбе своих товарищей по оружию из Козельского, Старобельского и Осташковского  лагерей. В последний период своей  жизни он отдавал себе отчет в том, что с его смертью исчезнет важный раздел истории уничтожения польских офицеров в СССР в 1940 году. И если публикация фактов, известных ему на основании личного опыта и общения с советскими офицерами, была невозможна в Польше, его прямым долгом было передать эту информацию на Запад. К сожалению, Зигмунт Берлинг ничего подобного не сделал. Он умер с совестью, отягощенной не только изменой чести польского мундира (вступив в чужую армию без согласия на то правительства в изгнании, он принял генеральское звание не от польских властей), но и, прежде всего, виной в умалчивании правды об обстоятельствах преступления, жертвами которого были его товарищи по оружию.

После войны

Несмотря на бесспорную ответственность  СССР за катынские злодеяния, правительства  США и Англии в течение нескольких лет прилагали всевозможные усилия, чтобы дело это утаить и предать  забвению. Вашингтонская администрация  в 1944-1945 годах оказывала давление на своих служащих, кто не мог  или не хотел примириться с  молчанием американского правительства  по этому вопросу. В государственных  сейфах США (это установили позднее) была запрятана документация, однозначно указывающая на настоящего преступника. Но истину решили принести в жертву соображениям «высшего государственного порядка».

Офицер американской армии, полковник  Джон X. Ван-Влиет, которого (как мы уже  упоминали) немцы возили в мае 1943 года в Катынь для ознакомления с  могилами польских офицеров, в мае 1945 года вернулся на родину. Тотчас же он был допрошен в Вашингтоне высшим офицером разведки, генерал-майором  Клейтоном Бисселем. Ван-Влиет поделился  своими наблюдениями и доказательствами вины Советского Союза. Между прочим, во время посещения Катыни он заметил, что обувь погибших офицеров, как  правило, была в приличном состоянии, что было бы невозможно, если бы пленные, как утверждали советские власти, проработали многие месяцы на строительных и дорожных работах. Ван-Влиета обязали  не разглашать тайну, а сам отчет  его был строго засекречен. Когда  в 1949 году несколько членов Палаты представителей, поляки по происхождению, хотели ознакомиться с рапортом Ван-Влиета, им было отказано под предлогом опасности разглашения  государственной тайны. В апреле 1950 года Ван-Влиета вторично вызвали  в Вашингтон, так как оказалось, что его отчет пропал при невыясненных обстоятельствах. Следы вели к известному в вашингтонской администрации  советскому агенту Алгеру Хиссу (советнику  Рузвельта на Ялтинской конференции). Ван-Влиет еще раз дал показания, которые еще раз... исчезли в  тайных архивах. Только благодаря стараниям  члена Палаты представителей Г.А.Дондеро  в сентябре 1950 года рапорт Ван-Влиета был, наконец, впервые опубликован.

В то время шла война в Корее (1950-1953), что весьма способствовало выяснению  катынского вопроса: американским офицерам, взятым в Корее в плен, по примеру  катынских пленных, угрожала неминуемая смерть.

18 сентября 1951 года Палата представителей  США назначила особую комиссию  для расследования катынского  дела. Комиссия провела многочисленные  заседания, заслушала 81 свидетеля  (среди них — членов комиссии  экспертов 1943 года, профессоров Пальмери, Трамсена, Орсоса, Навилле, Милославича), ознакомилась со 183 документами и  изучила свыше 100 письменных показаний.  Вся собранная документация вышла  отдельным изданием. 22 декабря 1952 года комиссия вынесла свое  окончательное заключение, возложив  полную ответственность на Советский  Союз. В этом заключении комиссия  рекомендовала правительству США  передать дело в ООН для  расследования. Но Вашингтон не  посчитал возможным это сделать. 

В послевоенной Польше на тему о Катыни несколько лет царило гробовое молчание. В 1945 году варшавское правительство  поручило краковскому прокурору  Роману Мартини собрать документы  касательно катынского дела с установкой инсценировать в Польше что-то вроде  «Катынского процесса», чтобы «окончательно  доказать» виновность Германии. Мартини  собрал свидетельские показания, а  также документацию, безоговорочно  подтверждавшие немецкую версию. Все  данные он передал своему начальству в Варшаве. 28 марта 1946 года он был  убит в своей квартире 19-летним юношей и 17-летней девушкой, которая предстала  перед судом одна, хотя задержаны  были оба. Дело старались провести, как «убийство с целью грабежа». Не подлежит сомнению, кто толкнул  молодых людей на убийство, кому выводы Мартини показались опасными. Соучастница убийства Мартини, вероятно, и поныне живет в Польше. Она  так и не призналась, почему вместе с напарником убила человека, которому поручено было провести расследование  катынского дела и который пришел к выводам, противоречившим версии высших властей.

В польской печати после публикации в 1944-45 гг. советского сообщения всячески старались избегать катынской тематики. Не произвели впечатления даже сообщения  шведской газеты «Дагенс Нюхетер», которая 19 февраля 1948 года на основании  данных, полученных из неназванных  источников, опубликовала, среди прочего, несколько фамилий энкаведистов из минского НКВД, участвовавших в  катынских расстрелах. И только результаты работы комиссии Палаты представителей США, переданные радиостанцией «Голос Америки», побудили польскую прессу развернуть огромную пропагандистскую кампанию.

Начинается кампания «протестов»  против «лживых американских измышлений», в которой приняли участие  даже такие почитаемые ученые, как  профессор Леопольд Инфельд. Из печати выходит брошюра журналиста Болеслава  Вуйтицкого «Правда о Катыни» (изд. «Чительник», Варшава, 1952, издание второе 1953). В своей книге Вуйтицкий  бьет все рекорды журналистской подлости и оппортунизма. Брошюра дословно повторяла положения советского сообщения 1944 года.

Наступил 1956 год, XX съезд КПСС, на котором  Никита Хрущев выступил со своим известным  тайным докладом о сталинских преступлениях. Дело Катыни вообще не фигурировало в  докладе, тем не менее, сам факт доклада  имел огромное значение. Ведь таким  образом отпадал моральный аспект советской аргументации 1944 года. Система, которая могла уничтожить десятки  тысяч собственных граждан (в  чем признался тогдашний советский  лидер), — в состоянии истребить  и тысячи польских военнопленных.

На XXII съезде КПСС Хрущев пошел еще  дальше в осуждении сталинизма и  приоткрыл завесу над другими  преступлениями 1936-1953 гг., что, в конечном счете, ускорило его собственное  падение. Уже много лет курсируют  слухи, что именно в тот период Хрущев обратился к Владиславу Гомулке  с предложением сказать правду о  Катыни и возложить вину на Сталина, Берию, Меркулова и других, покойных уже, видных представителей сталинской гвардии. Гомулка решительно отказался, мотивируя свой отказ возможным  взрывом всеобщего возмущения в  Польше и усилением антисоветских  настроений. Если предложение Хрущева  действительно имело место, то отказ  Гомулки следует считать одной  из самых крупных ошибок в истории  ПНР. Правда о Катыни помогла бы, пусть частично, устранить одну из преград, стоящих между польским и русским народами. Разделили  эти народы такие трагические  события, как пакт Риббентропа-Молотова 23 августа 1939 года и вытекающий из него акт 17-го сентября; массовая депортация мирного польского населения  вглубь СССР в 1940-41 гг.; катынское преступление и, наконец, выдача летом 1944 года участников Варшавского восстания на расправу немцам. В этом перечне катынское  преступление стоит особняком. Акты 23 августа и 17 сентября 1939 года можно  еще оправдывать соображениями  политического и стратегического  порядка, пусть и неубедительно, тут есть хоть видимость аргументации. Депортацию польского населения  в 1940 году можно объяснять внутренней политикой советских властей, а  задержку с наступлением на Варшаву  в августе 1944 года — особой стратегией. Однако истребление свыше десяти тысяч военнопленных, в том числе  трети всей интеллектуальной элиты  польского народа, ничем нельзя объяснить. Остается только признать факты, выяснить все обстоятельства, назвать виновных, даже если некоторых из них уже  нет в живых. Ужасные преступления фашистов в годы войны разделили  в свое время еврейский и немецкий народы, но Германия сумела справедливо  наказать преступников, и сегодня  уже нет ненависти между Израилем и ФРГ.

Как ни странно, но в нынешнем замалчивании катынского дела заинтересована уже  не столько советская сторона, как  руководство ПНР. Еще одно преступление в длинном перечне сталинских злодеяний не удивило бы в СССР никого, не явилось бы неожиданностью и потрясением. Трудно найти в  СССР хотя бы одну семью, так или  иначе, не пострадавшую в годы сталинского террора. Все это в Советском Союзе было хорошо известно, а после XX съезда КПСС в 1956 году о сталинских преступлениях заговорили открыто. Падение Хрущева привело к замалчиванию сталинских злодеяний, но они все же остались в памяти народа. Повторим: главные силы, тормозящие распространение правды о Катыни, — аппарат власти ПНР, что, естественно, «не вызывает никаких возражений» со стороны советского Старшего Брата.