Экономические дискуссии в СССР в 20-е годы

 

Однако даже более умеренный отправной вариант был подвергнут критике работниками Госплана. Председатель топливной секции В. А. Ларичев утверждал, что коррективы плана в сторону увеличения не обеспечены развитием топливной промышленности (по его данным, 40—50 шахт Донбасса были в плачевном состоянии, нуждались в техническом перевооружении, а выполнение заданий отправного варианта требовало большого нового строительства и организационных сдвигов). По его мнению, проектировки отправного варианта технически достижимы, но никак не обеспечены с финансовой и организационной стороны. В. А. Базаров в выступлениях на госплановских заседаниях указывал на отсутствие квалифицированных кадров для осуществления отправного варианта, на низкий уровень производственной культуры.

 

Еще больше возражений вызвал перенапряженный оптимальный вариант ВСНХ. Председатель промышленной секции Госплана И. А. Калинников считал, что план нереален, так как при самых благоприятных условиях не хватит времени для того, чтобы выполнить в срок все его проекты. Он считал, что в первую очередь будет ощущаться нехватка стройматериалов, и предложил снизить намеченный ВСНХ сверхвысокий темп развертывания промышленного производства (на 135% за пять лет) по крайней мере на 25— 30%. Калинников подчеркивал также нереальность плана ВСНХ по росту производительности труда (темп ее роста должен был в 3 раза превышать темп роста заработной платы)33.

 

Все эти реалистические взгляды были впоследствии объявлены «вредительскими». В ходе дискуссий воинственно настроенные Струмилин и представители ВСНХ во главе с Куйбышевым не жалели уничижительных эпитетов для своих противников и упорно настаивали на принятии сверхнапряженного оптимального варианта. Результат этой полемики хорошо известен — под давлением сталинского руководства, требовавшего «максимума», оптимальный вариант пятилетнего плана был в апреле 1929 г. утвержден СНК, а в мае — одобрен V съездом Советов.

 

Форсированное воинственно-коммунистическое наступление конца 20-х гг. смело с пути к «светлому будущему» и этих здравомыслящих специалистов, и их робкие попытки научного планирования. В укрепившейся жесткой бюрократической системе управления экономикой нормой стали волюнтаризм, произвольная корректировка планов, сопровождавшиеся бесконтрольным расточительством и эксплуатацией материальных и людских ресурсов. Уже в годы первой пятилетки так называемый оптимальный вариант плана неоднократно подвергался необоснованным корректировкам в сторону повышения, в соответствии с указаниями Сталина о превращении оптимального варианта в «минимальный» . Грубый волюнтаризм, не подкрепленный реальными возможностями, привел к срыву плановых заданий, к постоянным «прорывам» то на одном, то на другом участке хозяйственного «фронта».

 

Ответственность за экономические трудности сталинское руководство стремилось взвалить на «классовых врагов», «вредителей» и т. д. и, таким образом, решить сразу несколько задач «наступления социализма» (нагнетать: в обществе психоз «классовой борьбы» и ненависти, взвинтить темпы роста и интенсивность труда на базе массового трудового энтузиазма, расправиться, с противниками жесткого курса и т. д. ).

 

Внедрение в экономику планового диктата сопровождалось, наряду с нарушением экономических законов, подавлением экономической мысли. Остатки «разномыслия» в этой области активно искоренялись на рубеже 20—30-х гг. Укрепившаяся к этому времени система партийно-государственной власти более не нуждалась в трезвом научном подходе к экономике и открыла дорогу для беспрепятственного расцвета волюнтаризма в планировании и управлении экономикой.

 

Звеном в этой цепи было уничтожение специалистов-хозяйственников. Партийный аппарат нанес сокрушительный удар по остаткам интеллигенции: (которую продолжал добивать в 30-е гг. ), устранив от управления хозяйством ученых-экономистов, «буржуазных специалистов». Гонения на мыслящих профессионалов начались еще в 1928 г. (Шахтинское дело, «спецеедство» и т. д. ), затем продолжались систематические расправы. Некоторые из слабо сопротивлявшихся наступлению жесткого курса специалистов были отстранены от работы в результате инспирированного процесса «Промпартии» в 1930 г. (Калинников, Ларичев), другие постепенно вытеснены из хозяйственных органов (Базаров, Сокольников, Кржижановский, Преображенский, Межлаук, Конд ратьев и др. ). Многие из них были уничтожены в конце 30-х гг. Аналогичные; процессы шли и на местах (погоня за «вредителями» на производстве, натравливание рабочих на «спецов»).

 

На смену мыслящим профессионалам приходили безликие исполнители, охотно выполнявшие волю партийного руководства. Ряды «красных директоров» формировались путем выдвижения на руководящие посты рабочих-активистов, преуспевших в погоне за «врагами» и «вредителями». Государственной системе, которая управляла обществом безликих винтиков согласно спущенным сверху планам не была нужна творческая мысль и деятельность. Некомпетентность, неграмотность руководства стала неотъемлемой чертой тоталитарного режима.

 

Так называемый «Великий перелом» сопровождался окончательной ликвидацией нэповских начал в экономике (разгром частного предпринимательства, частной торговли и промышленности, всеобъемлющее расширение государственного сектора и реорганизация системы управления государственным хозяйством на жестких административных началах, насильственная коллективизация и подчинение сельского хозяйства плановому диктату и т. д. ). И хотя постоянные экономические «прорывы» в плановом хозяйстве не позволили осуществить полный переход к «безденежной экономике», к началу

 

30-х гг. в целом сложилась  всеобъемлющая система административно-планового  управления экономикой, которая  опиралась на тотальную государственную  собственность и в значительной  степени на внеэкономические  методы принуждения к труду.

 

* * *

 

Итак, экономический «плюрализм» эпохи нэпа открыл дорогу «плюрализму» общественной мысли. Как в политическом руководстве, так и среди хозяйственников сторонники жесткого курса на уравнительность, огосударствление экономики и свертывание рыночных начал, пробужденных нэпом, объективно опирались на интересы и требования пролетарских слоев города и деревни, недовольных социальным расслоением, оживлением «буржуазных» элементов, и считавших нэп «отступлением» от завоеваний революции.

 

Мыслящие экономисты и политики (по происхождению в основном интеллигенты) — сторонники продолжения и развития нэповских начал объективно отражали интересы зажиточных, экономически здоровых элементов крестьянства, зарождавшегося «среднего класса», частного предпринимателя и вместе с тем линию на развитие по объективным экономическим законам. Однако, на наш взгляд, нельзя примитивно сводить взгляды и деятельность «оппозиционной» интеллигенции только к прямому выражению интересов этих общественных слоев и тенденций. В данном случае имела место и определенная самостоятельность мысли научной интеллигенции, основанная на высоком профессионализме, на научном объективном анализе действительности.

 

Что касается борьбы внутри правящей партии, то она определялась сложным переплетением политических и экономических интересов на фоне жесточайшей борьбы за власть. В этих условиях партийное руководство несколько раз сбивалось с курса, соскальзывало с жестких позиций централизованного управления экономикой, причем политическое маневрирование сочеталось с отступлением перед экономической необходимостью.

 

Здесь уместно сказать несколько слов о соотношении экономики и политики в 20-е гг. В целом можно отметить примат политических интересов над экономической целесообразностью, что явилось имманентной чертой большевизма. С одной стороны, хозяйственная деятельность правящего аппарата диктовалась политическими интересами. С другой стороны, решение экономических проблем, судьба нэпа, упирались опять-таки в политическую проблему — вопрос о власти.

 

Вместе с тем можно выделить и следующую закономерность: в периоды стихийных экономических кризисов значение экономического фактора резко повышалось (давление на власть), в более «спокойные» отрезки времени примат политики восстанавливался.

 

Оценивая итоги нэпа в целом, необходимо подчеркнуть, что «допущение» рыночных механизмов позволило экономике развиваться, а режиму — выжить I и укрепиться.

 

Оценивая экономические дискуссии этого периода, необходимо отметить, что многие российские советские экономисты впали в своего рода эйфорию, преувеличивая роль государства в экономике и возможности нэпа как реальной политики в условиях коммунистической диктатуры. Экономисты-эмигранты, напротив, подчеркивая обреченность нэпа, преуменьшали политическую силу режима, считая, что он рухнет сам собой под давлением экономической необходимости. История и на этот раз явила свою непредсказуемость: в условиях нэпа режим сумел укрепить свои социальные основы, политический репрессивный аппарат и перешел в наступление, уничтожив остатки нэпа. Выход из тупика, в который была загнана Россия в результате подчинения объективных экономических законов политическим приоритетам, видится лишь на пути возвращения к естественным формам развития мировой экономики.

 

2 Отечественная история, № 3 33

 

Примечания

 

1 Jasny N. Soviet Industrialization. 1928—1952. Chicago, 1951; Zalesky E. Planning for Economic Growth in the Soviet Union. 1918—1932. Chapel Hill, N. C., 1971; Carr E. H., Davies R. W. Foundations of a Planned Economy. 1926—1929. V. 1. L., 1978; Hutchings R. Soviet Economic Development. N. Y., 1982 etc.

 

2 Jas^ N. Soviet Economists of the Twenties. Names to be Remembered. Cambridge Univ. Press, 1972: Erlich A. The Soviet Industrialization Debate. 1924—1928. Harvard Univ. Press, 1960.

 

4 См. работы Г. Попова, О. Лациса, Ю. Голанда, Л. Пияшевой.

 

Каким быть плану: дискуссии 20-х годов: Статьи и современный комментарий. Л., 1989; Пути развития: дискуссии 20-х годов. Л., 1990; Кондратьев Н. Д. Проблемы экономической динамики. М., 1989; Нэп: взгляд со стороны. М., 1991 и др.

 

5 По этим вопросам в  печати и дискуссиях выступали  В. П. Данилов, В. П. Дмитренко, В. С. Лельчук, Ю. А. Поляков, Н. С. Симонов и др.

 

6 Социалистический вестник. 1926. № 21.

 

8 См.: РГАЭ, ф. 3429, Оп. 1, д. 2541. Социалистический  вестник. 1921. № 6.

 

9 См. там же. 1921. № 2, 4, 19, 20; 1922. № 1, 5, 10, 12, 15—20; 1923. № 2—9, 14, 16, 19; 1924. № 1. 5, 6, 16, 19, 22—23; 1925. № 4, 5, 7—8, 11—16.

 

10 Там же. 1925. № 10. 12 Там  же. 1924. № 2.

 

См.: Законодательство о промышленности, торговле, труде и транспорте: Сб. док. М., 1923. С. 207-209, 222-223, 224-231.

 

14 XII съезд РКП(б): Стеногр. отчет, М., 1968. С. 325.

 

Самохвалов Ф. В. Советы народного хозяйства в 1917—1932 гг. М., 1964. С. 136.

 

15 РГАЭ, Ф. 3429, оп. 1, д. 5076, л. 251 об.

 

16 XII съезд РКП(б)... С. 336—337.

 

п РГАЭ, ф. 4372, оп. 1, д. 182, л. 157—157 об. Там же, д. 202, л. 171 — 171 об. Там же, д. 191, л. 221—226.

 

20 XIV съезд ВКП(б): Стеногр. отчет. М., 1926. С. 2—3.

 

21 Там же. С. 326—327.

 

22 Сталин И. В. Соч. Т. 7. М., 1950. С. 299.

 

23 Каким быть плану... С. 98—103, 117—125, 127—128, 130—134.

 

24 Там же. С. 178—183.

 

26 Там же. С. 209.

 

Социалистический вестник. 1926. № 10, 21; 1927. № 2—3.

 

27 Подробнее см.: Тюрина  Е. А. План развития сельского  и лесного хозяйства Наркомзема  РСФСР на 1923/24—1927/28 гг. и реальная  действительность: Доклад на международной  научной конференции, посвященной 100-летию  со дня рождения Н. Д. Кондратьева. М., 1992.

 

 

28 РГАЭ, ф. 4372, оп. 1, д. 291, л. 20.

 

29 Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 299.

 

30 XV съезд ВКП(б). Стеногр. отчет. Ч. И. М., 1961. С. 888. 32 РГАЭ, ф. 7733, оп. 6, д. 31, л. 197—200; д. 34, л. 146—147.

 

32 Там же, ф. 4372, оп. 26, д. 39, л. 86.

 

33 Подробнее см.: РГАЭ, ф. 4372, оп. 25, д. 14, л. 10—20; оп. 26, д. 31, л. 223—336; оп 27, д. 18, л. 17—44, 259—260; д. 39, л. 85—88; д. 49, л. 128—138; д. 60 б, л. 6—14, 39—49, 82—84

 

34Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 123.