История Высокогорского района

Многие имамы, являвшиеся идеологами и вдохновителями кардинальных реформ в области народного образования и просвещения, с осуществлением которых связывалась судьба нации, сторонились крайностей в отстаивании своих принципов, действуя на этом поприще с большой осторожностью и оглядками. Опираясь на вечные нравственные категории, следование которым всегда было первоочередным делом служителей культа, они исповедовали эволюционный путь развития общества, исключавший любые социальные потрясения и катаклизмы, не видели ему другой альтернативы. С другой стороны, ситуация в предреволюционной России диктовала реформаторам особый стиль поведения. Создаваемые десятилетиями упорного труда, стоившие немалых денежных средств, новометодные учебные заведения, уже сделавшие столько для татарской культуры, нуждались в каждодневной обязательной защите. Опасность грозила им отовсюду. Царские власти, напуганные размахом национально-осводобительного движения народов империи, видевшие в любой инициативе инородцев либо проявление панисламизма, либо пантюркизма, только ждали удобного случая, чтобы разом покончить с прогрессивной системой образования у волжских татар. Шакирдовские движения в самих медресе, отмеченные печатью революционности со своими нелегальными организациями и изданиями, уже давали определенные козыри в руки сторонников жесткой линии по отношению к мусульманским конфессиональным училищам. Ждали своего часа и сторонники "доброй старины" — старозаветное духовенство, другие приверженцы ортодоксального ислама, неуклонно терявшие свое влияние среди мусульманского населения и оттого агрессивные и озлобленные. Их доносы являлись чаще всего главным основанием для организации гонений, бесконечных репрессий на новометодистов и их учебные заведения. В такой обстановке очевидного расслоения общества по вопросу развития нации приходилось идти на неизбежные компромиссы. Усыплять бдительность самодержавия, участвуя в верноподданических акциях, увещевать леворадикальную молодежь, опьяненную социалистическими идеями, при этом не обращая внимания на ее язвительные уколы в прессе, вступать в идеологическую полемику с вожаками консерваторов, отвечая на их нападки содержательными книгами и публицистическими статьями, переводя тем самым предмет разногласий из области политики в научно-педагогическую сферу. Подобное лавирование между разными политическими течениями, хорошо продуманная тактика действий позволяли видным деятелям джадидизма добиться главного — не только сохранить свои достижения, но и продолжать работу в нужном направлении. Говоря современным языком, реформаторское "духовенство и финансирующее его программы купечество" представляли собой своеобразный "центр" в политической неразберихе тех лет — центр, часто выступавший как в роли социального арбитра, так и в качестве естественного раздражителя для крайних в своей нетерпимости сил. Иначе чем можно объяснить разногласицу мнений относительно того же Г.Баруди. Для одних он был "Потомственным почетным гражданином", "уважаемым человеком", "истинным мусульманином", для других "проводником панисламизма", "скрытым националистом , для третьих — "выдающимся ученым, педагогом, просветителем". Его одновременно могли именовать "муллой-черносотенцем", "татарским Гапоном" и "еретиком","отступником", "предателем нации". Только такого человека могли два раза приговорить к смерти — в 1898 году фанатики-мракобесы — за активное просветительство и в 1905 году мечтавшие о крушении старого мира шакирды его же собственного медресе — за участие в промонархической манифестации. И это несмотря на то, что Г.Баруди подвергался нескончаемым преследованиям со стороны властей, все перепетии которых заслуживают отдельного исследования.

В годы первой русской революции  Г.Баруди стал известен в качестве одного из идейных вдохновителей, зарождающегося национально-демократического движения. Вместе со своими ближайшими сподвижниками: И.Гаспринским, Р.Ибрагимовым, А.Тупчибашевым, Г.Апанае-вым, Ю.Акчурой он стоял у истоков первой мусульманской политической партии "Иттифак-аль Муслимин", призванной, по замыслу ее создателей, решить конструктивно-демократическими методами национальный вопрос в России. Бесспорно, являясь видным деятелем в руководстве этой организации (членом ЦК казанского бюро), Г.Баруди внес значительный вклад в разработку партийной программы, в особенности тех ее пунктов, которые касались реформирования Оренбургского Магометанского Духовного Собрания и системы национального образования. Казалось бы, что после Манифеста от 17 октября 1905 года появилась хорошая возможность реализовать на^практике давние мечты хазрета о равноправии для мусульман в языковой, культурно-просветительской, религиозной сферах. Однако надеждам этим не суждено было сбыться. Уже первая попытка Г.Баруди превратить хаотично развивающееся джадидитское движение^ в единый, управляемый процесс встретила сильнейшее противодействие царского правительства.

В мае 1907 года передовое казанское  купечество и духовенство решило организовать курсы по подготовке учителей для новометодных школ. Они должны были открыться в медресе десятого прихода Ново-Татарской слободы г.Казани, где имам-хатибом и мударисом служил младший брат Г.Баруди Салихзян Галеев, также убежденный сторонник новых веяний в жизни татарского народа, педагог-новатор. Он родился 4 июля 1862 года в Казани. Учился в Сагитовском и Апанаевском медресе. В 1890 году, успешно сдав экзамены в Духовном Собрании, стал вторым муллой в 'Низенькой бухарской мечети" (ныне ул. Гафури, д.67). Кстати, как и Г.Баруди, он был женат на одной из дочерей Исхака Утямышева Бибинажиме, вместе с которой вырастил пятерых детей. На рубеже веков Салихзян Галеев, следуя примеру старшего брата, существенно перестраивает учебный процесс в подведомственном ему приходском училище, где в то время обучалось более 60 шакирдов, пишет несколько пособий по звуковому методу и сам же начинает преподавать светские науки: историю, арифметику, географию. Всем этим он настроил против себя местных фанатиков, которые, кроме доносов о протипоправных действиях "неблагонадежного" муллы, все чаще и чаще стали угрожать ему физической расправой. Губернские власти тоже были недовольны поведением С.М.Галеева, допустившего в 1905—1906 годах в своем медресе многолюдные сходки учащейся молодежи, на которых с революционными речами выступал уже тогда «опасный государственный преступник» Г.Исхаки. Наконец чашу терпения   верноподданных  мусульман  махалли  переполнила очередная новация муллы. Он учредил в приходе новометодную школу для девочек, больше похожую по своей программе на светское, чем конфессиональное учебное заведение. К тому же преподавательницей в школе начала работать дочь С.М.Галеева Амина, воспитанница известной просветительницы Л.Хусаиновой, учившая до этого в Турции. Противники Салихзяна хазрета собрали необходимое количество подписей и при молчаливом согласии губернского правления сместили его с должности главного духовного наставника 10-й соборной мечети. Так С.М.Галеев оказался в роли помощника избранного вместо него имам-хатибом юного Габдуллы Абдулбадигова.

Тем не менее, несмотря на свое шаткое общественное положение опальный имам принимает рискованое предложение старшего брата и решается на проведение в своем медресе больших педагогических курсов, на которые ожидался приезд около сотни мугаллимов и шакирдов из Казанской, Вятской, Пермской, Уфимской, Оренбургской, Нижегородской и других губерний. Вообще, по замыслу Г.Баруди, сельские учителя помимо семинаров, посвященных методике преподавания светских наук (именно по ним ощущалась острая нехватка специалистов), должны были обсудить и принять как руководство к действию программу развития всеобщего начального образования, принятую на III Всероссийском съезде мусульман. В казанских медресе такая работа шла уже давно, в основном с помощью влиятельной шакирдской организации "Берлек". Необходимо отметить, что усилиями Г.Апанаева — муллы Сеннобазарной мечети, ближайшего соратника Г.Баруди, удалось нейтрализовать первоначальные ультрарадикальные установки "Берлека" и свести их главным образом к требованиям скорейшей перестройки учебного дела во всех без исключения мусульманских медресе, что естественно отвечало интересам вожаков "Иттифака". В качестве завершающего мероприятия на 16 мая 1907 года намечалось проведение всероссийского съезда деятелей народного образования и просвещения, который был призван выработать конкретную тактику реформаторов в новых, послереволюционных условиях. Но планы эти рухнули в один день. Губернские власти, случайно перехватившие экземпляр программы "Берлека", обнаружили, что два из двенадцати ее пунктов касаются вопросов государственного и общественного переустройства России. Этого оказалось достаточно для начала громкого политического дела. Опираясь на доносы и другие сомнительные источники информации, жандармское управление 11 мая 1907 года возбудило переписку "в порядке охраны о противоправительственной агитации среди шакирдов Казани..." и, воспользовавшись моментом, обвинило давно подозреваемых в неблагонадежности казанских купцов и имамов в создании и много ни мало «революционной партии». Вот некоторые цитаты из постановления, представленного начальником казанского жандармского управления губернатору 18 августа 1907 года: "...переписка выяснила причастность к действиям в пределах Казанской губернии мусульманской революционной партии указных мулл г. Казани Габдуллы Апанаева, Салихзяна и Галимзяна Галеевых, казанских купцов: Абдулхамида Казакова, Садыка Галикеева и Сулеймана Аитова, а равно и Муха-метгаяза Исхакова... муллы Апанаева и братья Галеевы, совместно с Исхаковым руководили революционной противоправительственной пропагандой среди местного татарского населения... распространяли преступную партийную литературу, причем работали в сем направлении, как непосредственно, так и посредством шакирдов союза "Берлек"... казанские купцы Казаков, Аитов, Галикеев, не принимая непосредственного участия в указанном революционном движении, содействовали последнему денежной помощью и допускали устройство в своих домах тайных собраний названной партии..." На первый взгляд все это звучало впечатляюще. Однако, конкретных фактов, говорящих о преступных действиях, например, того же Г.Баруди, в распоряжении жандармов не было. Полковник Калинин, предложивший вначале переместить Галеевых и Апанаева на должность имамов в какую-нибудь другую, смежную с Казанской губернию, нашел возможным привлечь к ответственности одного лишь С.М.Галеева, да и то за организацию неразрешенного публичного мероприятия. В сомнениях пребывал и казанский полицмейстер Васильев, считавший почему-то главным зачинщиком бунтовщиков только Г.Апанаева. Такое развитие событий не устраивало губернатора М.Стрижевского, уже успевшего проафишировать перед своим начальством раскрытие опасного заговора "панисламистов". В ноябре 1907 года он вернул дело на доследование. Оно продолжалось четыре месяца, но ожидаемых результатов так и не принесло. Неоспоримые улики по-прежнему отсутствовали, даже "пресловутая преступная литература", найденная в некоторых медресе, на поверку оказалась собранием обыкновенных учебников и дидактических пособий. Обвинение, сшитое белыми нитками, неумолимо расползалось по швам. Тогда М.Стрижевский, желая перехватить инициативу, пошел на крайнюю меру. Прямо на донесении полковника Калинина от 16 февраля 1908 года, где говорилось, что каких-либо новых существенных обстоятельств о преступной противоправительственной деятельности подозреваемых лиц не выявлено, он поставил следующую резолюцию: "Возбудить ходатайство о высылке муллы Апанаева, братьев Галеевых и купеческого сына Казакова под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию на три года. Дело об Аитове и Галикееве прекратить". Министр внутренних дел, конечно же не заметил явного самоуправства губернатора и 21 марта 1908 года утвердил его решение, правда с некоторыми изменениями. Петербургский чиновник сократил срок наказания до двух лет, а местом ссылки определил Вологодскую губернию.

Подобная развязка повергла в шок  не только Казань, но и всю татарскую  общественность России. Тысячи мусульман, собравшихся на Сенной площади, провожали  имамов в Вологду 8 мая 1У08 года. Г.Баруди уезжал с тяжелым сердцем. Он с братом оставлял в Казани хворого отца и престарелую мать. Душа болела и за судьбу любимого детища — медресе "Мухаммадия". Хотя успокаивало то, что препоручил он его в надежные руки младшего брата Абдрахмана (187/—1920). Этот молодой, талантливый педагог, получивший образование в Турции и Аравии и преподававший в "Мухаммадии" арабский язык, заменил Галимзяна хазрета в руководстве приходом 5-й соборной мечети и медресе. Причем Абдрахман сумел сохранить все нововведения до самого возвращения Г.Баруди из ссылки.

Попытки исправить несправедливое решение царского правительства  по отношению к казанским священнослужителям предпринимались неоднократно. Все  они закончились безрезультатно. Не помогла ни личная просьба муфтия М.Султанова о пересмотре скандального дела, адресованная П.А.Столыпину, ни поездки А.Я.Сайдашева в Правительствующий Сенат, ни многочисленные прошения купечества и духовенства Казани, Уфы, Оренбурга. В это время в семье Галеевых произошло печальное событие. Не выдержав переживаний и эмоционального стресса, вызванного высылкой из Казани сразу двух сыновей, 31 декабря 1908 года от сердечного приступа скончался глава семейства Мухаметзян Ибнаминович Галеев. Его вдова Фахрениса Хайбуллина, в отчаянии от навалившегося на нее горя, обратилась со слезным прошением на имя императрицы Александры Федоровны с просьбой о возвращении Галимзяна и Салихзяна домой. В ответ пришел категорический отказ. Объективности ради все-таки следует отметить, что власти проявили некоторую гуманность, разрешив сосланным провести часть срока не на суровом российском севере, а за границей. Галимзян мулла отправился в Дамаск, а затем в Бейрут, Салихзян Галеев в Стамбул, Габдулла Апанаев в хадж, Абдулхамид Казаков в Берлин, откуда в марте—июне 1910 года все четверо вернулись в Казань. Но там, как выяснилось, вместо радостной встречи их ожидали новые злоключения.

В начале 1911 года царизм начал решительное  наступление на новометодные учебные заведения, намереваясь насильственными мерами остановить рост самосознания татарского народа. В ночь на 30 января 1911   года   было   разгромлено  знаменитое   медресе   "Буби",   его руководители и мударисы арестованы, а учащиеся разогнаны. Поводом послужили доносы  муллы  д.Тюнтер  Малмыжского  уезда Вятской губернии Ишмухамета Динмухаметова (Ишми ишана),  признанного лидера реакционеров. Он обвинил преподавателей медресе в проведении протурецкой политики,   сборе  денег на  турецкий  флот,   создании националистической партии. В ту же январскую ночь по аналогичному доносу были подвергнуты обыску вернувшийся из ссылки Г.Баруди и Г.Апанаев. Все это явилось началом реализации широкомасштабного, заранее  подготовленного мероприятия,  где  каждый  из  участников преследовал  свою  выгоду.   Жандармерия   получала   в   качестве политических улик доносы  от  фанатично настроенных мусульман, последние же могли надеяться на то, что государственные репрессивные органы   пресекут   ненавистную   им   деятельность   джадидистов. Окрыленные  первым  успехом   — уничтожением  Иж-Бобьинского медресе  —  Ишми ишан и его единомышленник,  крупный купец и землевладелец Габдрахман Ишмуратов, решают окончательно разделаться и с казанскими новометодиетами.  12 февраля 1911 года они обратились к мамадышскому уездному исправнику с заявлением,  в котором утверждали, что "указные муллы, обучающие татарской грамоте по новому звуковому методу,  принадлежат к особой магометанской партии, особенно вредной для русского государственного порядка и общественного спокойствия. Принадлежащие к этой партии муллы г. Казани Галимзян Мухаметзянович Галеев, Хади Максуди ...Габдулла Апанаев в 1907 году в Казани при них, Динмухаметове и Ишмуратове, настаивали, что магометане не должны подчиняться русскому царю и служить  на военной службе,  должны иметь своего магометанского "патшу". Обвинения эти были явно нелепыми, но настолько серьезными, что власти немедленно начали расследование. Для Г.Баруди и Г.Апанаева оно, естественно, не сулило ничего хорошего. Галимзян мулла и так находился на положении изгоя — лишен указа на исполнение должности имам-хатиба в мечети, отлучен от руководства "Мухаммадией". Остается только посочувствовать отчаянью пятидесятилетнего хазрета, у которого почти не осталось сил противостоять бесконечным нападкам и преследованиям. 26 февраля 1911 года он пишет пространное письмо казанскому губернатору, где пытается оправдать свое доброе имя, останавливаясь на главных существенных моментах своей деятельности. Это послание — искренняя исповедь честного и глубоко порядочного человека. Вот что он, в частности, писал: "Зная по своему личному горькому опыту всю тяжесть и несовершенность существующей системы первоначального образования в приходских школах и средневековой схоластики в медресе, я начал вводить в находящейся в моем заведовании школе при 5-соборной мечети г.Казани более современные методы обучения и преподавания. Цель моя была, с одной стороны, при меньших затратах времени дать возможность учащимся получ*^ггь возможно большую сумму знаний, избавив их от ненужного балласте которым, под видом науки, их перегружают наши муллы-рутенеры, с другой — доказать, что при желании еще остается достаточно времен** Для изучения необходимого для нас, русских мусульман, русского язР^1ка-

... Взамен беспрограммного обучение, существовавшего во всех медресе, я ввел в своем медресе препода#^{ание по} программам и лично составил много учебных руководств, что&^Ь1 избавиться от возможных нареканий учебного начальства, относившегося недоверчиво к заграничным учебникам...

Мои труды и старания не были поняты и были истолкованы превратно, мои стремления разграничит? истину от ходячих, установившихся мнений причинили мне одни неприятности и огорчения. Темная, непросвещенная масса, послушная подобным ^им муллам, увидела во вводимых мной новшествах чуть ли не ересь и отступничество. о)ти приверженцы рутины начали распространять про меня слухи, что я подкуплен миссионерами, что я иду с ним0 рука ^об РУКУ ^В Д^е обрусения татар и тому подобные небылицы.

Я все это переносил с терпением, ж^лея этих людей, не знающих, не понимающих, что творят, и пребывав ^в надежде, что истина все-таки, в конце концов, восторжествует ^{и что} труды мои увенчаются признательностью моих единоверцев и получат должную оценку со стороны властей, хотя я трудился не для славы, не^в ожидании похвал, а движимый чувством любви и сострадания к своей братии, коснеющей в невежестве, предрассудках и суеверие-Горько же было мое разочарование-  Мои идейные противники, испробовавшие все находившиеся в их распоряжении средства, чтобы дискредитировать меня и мои дела в глазах единоверцев, и, не будучи уже в состоянии остановить и погасит? возжегшееся сияние истины, прибегли к последнем средству — дон0^сУ-

Я далек от мысли роптать на бога, пославшего мне такое тяжкое испытание. Я перенес его со смирение^, но оно оставило, независимо от моей воли, горькое сознание двух вегД^еи- Во-первых, сознание того, как трудно доказать правительству всю благонамеренность мусульманского населения, относительно ко^тоР^ого существует еще такое досадное предубеждение. Второе же касэ^ется лично меня. Свои пятьдесят лет я провел исключительно за книгами, пренебрегая торговым занятием своего отца. Я хотел остаток дней сво0^х> Д° последнего вздоха, опять посвятить этому великому делу просвещения своих братьев и тем заслужить милосердие моего Бога в будущей моей жизни; хотелось уйти из мира с приятным сознанием исполненного долга перед Всемогущим Богом и людьми..."

И все-таки Галимзян Баруди не остался  в одиночестве. В трудную минуту к нему пришли многочисленные сторонники и соратники по реформаторскому делу как в Казани, так и за ее пределами. Особую роль сыграла позиция Оренбургского Магометанского Духовного Собрания, его муфтия и казыев, употребивших весь свой авторитет для того, чтобы оградить ученого от очередного несправедливого наказания. Помогла и принципиальность председателя Казанского временного комитета по делам печати М.Пинегина, чье объективное заключение разрушило фабрикуемое на доносах дело. Но это вовсе не означает, что гонения на Г.Баруди прекратились. Напротив, они только усились и лишь февраль 191/ года предотвратил казалось бы уже неминуемый трагический финал. Хотя вряд ли можно назвать послереволюционную деятельность хазрета счастливым временем, исполнившим все его сокровенные мечты и надежды. Да, он как прежде был на волне популярности, чувствовал в себе огромные силы, искренно верил в то, что новая историческая эпоха принесет счастье его народу. Поэтому, несмотря на свой преклонный возраст, он брался за любую работу, способную объединить нацию и направить ее энергию в созидательное русло. В 1917 году Г.Баруди избрали муфтием Оренбургского Магометанского Духовного Собрания. На этих первых в истории свободных выборах он опередил четырех других кандидатов: М.Бигиева, Г.Буби, СМаксуди, Х.Габяши, также являвшихся выдающимися общественными и религиозными деятелями. Однако, в революционной России претворить новаторские идеи оказалось труднее, чем при старом режиме. Шла кровавая гражданская война, в стране торжествовали ненависть и злоба, бесстыдный грабеж и насилие. Что мог противопоставить им убеленный сединами хазрет, кроме личного примера? В 1920 году, твердо веря в грядущее торжество разума, Г.Баруди подарил молодой Татарской республике самое свое большое богатство — личную библиотеку, насчитывающую 4288 томов — библиотеку, которую начал собирать еще в середине XIX века его покойный отец. В дальнейшем она составила основу восточного фонда Научной библиотеки КГУ имени Н.И.Лобачевского. Галимзян мулла буквально до последнего вздоха продолжал заниматься богоугодными делами. Он скончался в 1921 году в Москве, куда приехал, чтобы обсудить в правительстве чрезвычайные меры для оказания помощи голодающим Поволжья.