Холодная война

     Большаков не скрывал своего удивления. Он сказал, что его обманули. Большаков писал в своих воспоминаниях: ”В очень неприятной ситуации очутились советские дипломаты – сотрудники посольства СССР в Вашингтоне. Правду таили не только от “чужих”, но и от “своих”. Мы не знали, как обстоит дело на самом деле, и “нет”, которым мы отвечали на все “ракетные” вопросы, расценивалась как заведомая ложь… Мне горько думать, что в этом вопросе меня считали лжецом и Роберт Кеннеди и другие люди, которые, как и я, прилагали много усилий для взаимного сближения двух наших стран.”

     Также ничего не знал о ракетах и советский посол в Вашингтоне А.Ф.Добрынин. Это выражалось в том, что он ни разу не обмолвился об этом даже после выступления президента Кеннеди.

    Тогда правительство США обратилось в Совет Безопасности ООН по этому вопросу. Одновременно с жалобами на действия США туда же обратились СССР и Куба. Президент Штатов придавал большое значение обсуждению вопроса о ракетах в ООН.

      Когда проходило это заседание (23-24 октября), представитель США в ООН Стивенсон обратился к В.Зорину, который председательствовал в тот месяц на заседаниях Совета Безопасности, с вопросом, есть ли на Кубе советские ракеты и бомбардировщики, но не получил никакого ответа. Когда же Стивенсон велел внести в зал фотографии строящихся на Кубе ракет и бомбардировщиков, то представитель СССР в ООН вынужден был перед лицом всего мира, перед дипломатами очень многих стран, выкручиваться из ситуации. Зорин, как и Добрынин, как и Большаков, ничего не знал о ракетах. Каково же ему было на заседании! Тем не менее, почти весь мир тогда высказался за мирное урегулирование конфликта, а Генеральный Секретарь ООН У Тан активно призывал конфликтующие стороны сесть за стол переговоров.

    

 

  Глава 8. Пик событий.

 

 

    Тем не менее, советские суда продолжали двигаться в направлении острова Свободы, и допускать столкновения с “карантином”, во избежание излишних обострений ситуации, было нельзя. Поэтому президент Кеннеди распорядился отодвинуть линию блокады с 1300 до 500 км от берегов Кубы.

    “Важный момент наступил 24 октября. Советские суда, подошедшие к линии “карантина” и оказавшиеся лицом к лицу с военными кораблями США, остановились по приказу Москвы. Это воспринималось как сигнал, что СССР не намерен идти напролом к конфронтации с Соединенными Штатами…”. [тр. 174]

    Но несколько советских судов продолжали движение, и момент их встречи с американскими кордонами приближался. Американские военные знали, что идущие напролом суда сопровождаются 6 подводными лодками. 25 октября, когда первый корабль – советский нефтеналивной танкер, пересек линию кордона, то Д.Кеннеди, вопреки мнению некоторых в его правительстве, распорядился его не трогать. Р.Кеннеди вспоминал, что говорил тогда его брат: “Мы не хотим подталкивать Хрущева к опрометчивым решениям, дадим ему время подумать”. В тот же день к линии кордона подошел пассажирский лайнер, на котором, по оценкам американской фоторазведки, находилось более 1,5 тыс. человек. Кеннеди распорядился пропустить и это судно. Ранним утром 26 октября оцепление пропустило шведское судно с грузом картофеля из Ленинграда. Только одно судно, принадлежащее панамской компании, было задержано, и лишь после досмотра оно было пропущено к острову.

    25 октября У Тан вторично призвал США и СССР с призывом урегулировать отношения мирным путем. Советское руководство последовало его призыву, и всем судам, идущим на Кубу, было приказано повернуть назад. Кеннеди также последовал просьбе У Тана, и отдал соответствующие указания от 25 октября.

   Все это было произведено лишь потому, что никто обострять обстановки больше не хотел. Истерия и так накалилась до предела. До 25 октября, когда в беседе в Кремле с американским бизнесменом Ноксом Хрущев признал, что на Кубе находятся ракеты, умалчивание воспринималось в США как заведомая ложь. А это, как вспоминал Большаков, очень легко вползало в умы людей. В Америке простые люди, почувствовав “зловещее дыхание войны”, начали скупать питание для бомбоубежищ, и даже сам министр обороны Макнамарра вспоминал, что, уезжая из дома на очередное чрезвычайное заседание в Белом доме, не знал, что вообще будет со всеми.

   26 октября было произведено новое послание Хрущева Кеннеди. В нем говорилось, что если правительство США заявит о ненападении на Кубу и отзовет свой флот, то это изменит ситуацию. В таком случае СССР готов дать заверение о том, что не будет ввозить на Кубу оружие, и также отпадет необходимость пребывания на острове советских военных специалистов. Это предложение было воспринято в Штатах как недостаточное, поскольку не предусматривало прямо вывоза с Кубы ракет, но, тем не менее, дающее некоторые перспективы в решении сложного вопроса, который требовал скорейшего разрешения.

   Но не успели американцы сформулировать свой ответ СССР, как Хрущев снова послал новое сообщение Белому дому. В субботу, 27 октября, в 17.00 по Москве и в 9.00 по Вашингтону, по московскому радио было передано его послание, в котором Хрущев фактически включил в свои требования также вывоз американцами ракет из Турции под контролем ООН. В Штатах это послание было принято с негодованием, поскольку оно публично ставило на одну доску Кубу и Турцию, в которой, как уже упоминалось, располагались американские ракеты “Юпитер”. И, хотя в США давно думали убрать их ввиду устарелости, но вести разговор с СССР публично об интересах своего союзника Турции считали совершенно неприемлемым.

    Надо сказать, что в СССР ничего такого не думали. Дело в том, что предложение от 26 октября было выдвинуто на дальнейший торг, а сгущавшаяся обстановка не оставляла времени, поэтому и было послано по радио второе сообщение. А то, что в Белом доме турецкий аспект создаст дополнительные трудности, никто не подумал.

   Дело еще страшно обострилось тем, что 27 ноября над Кубой был сбит американский разведывательный самолет У-2. Советский командующий ПВО, зная о приказе Ф.Кастро без предупреждения сбивать все военные самолеты, появляющиеся в воздушном пространстве Кубы и имея на принятие решения всего две минуты (самолет должен был оказаться в зоне досягаемости через это время), не успел, конечно, связаться с Москвой, и отдал приказ о поражении цели. Самолет был сбит первой же ракетой, а пилот Андерсон погиб.

     В СССР возникли предположения о возможных ответных мерах со стороны США. Хрущев был не на шутку встревожен этим известием. Что же в это время происходило в Америке?

      “На заседании в Белом доме 27 октября происшедшее вызвало бурную дискуссию. Несколькими днями раньше было вынесено постановление, что если собьют американский самолет, Кубу ждет “немедленное возмездие”. Воинственно настроенные члены исполкома требовали исполнения этого решения, ведь они с самого начала говорили, что блокада – “слишком слабая мера”. Р.Кеннеди вспоминал: “Ощущение было таково, что мы попали в петлю, которая туго затягивается вокруг шеи”. Окончательное слово было за президентом. Он выслушал всех ораторов и отменил ранее принятое решение о возмездии. Генеральный Штаб армии США был очень недоволен этим”. [5. стр. 203]

      Возможно, президент Д.Кеннеди расценил событие как решимость СССР не отступать перед угрозами, даже с риском начала ядерной войны. И, если до этого он придерживался традиционного арсенала военно-политических средств, то теперь понял, что только дипломатия может стать эффективным средством выхода из кризиса.

      Также,  Д.Кеннеди поручил своему брату встретиться с послом А.Добрыниным, и вечером того же 27 октября встреча состоялась. Р.Кеннеди обратил внимание нашего посла на опасную эскалацию конфликта. Разговор был крайне необходим, так как в этот же день произошел еще один инцидент с У-2, который, пролетая над Чукоткой, нарушил воздушные пределы СССР и чуть не был сбит советскими средствами ПВО.

      Констатировав,  что события принимают критический оборот, Кеннеди просил передать Хрущеву, что президент, хотя изо всех сил и пытается избежать войны, но под давлением генералитета дело может не выдержать, и поэтому риск с каждым часом возрастает. Кеннеди подчеркнул, что необходимо найти договоренность в течение ближайших суток.

     

 

Глава 9. Роль КГБ в развязке кризиса.  

   

  

      Нужно отметить также еще другую линию событий, происходящих в Вашингтоне во время Карибского кризиса.

       “…В ресторане “Оксидентал” висит табличка, на которой написано: ”В напряженный период Карибского кризиса, октябрь 1962 года, за этим столом состоялась беседа таинственного русского “мистера Х” с корреспондентом телекомпании ABC Джоном Скали. На основе этой встречи угроза ядерной войны была предотвращена”. Этот таинственный русский – полковник Фомин, резидент КГБ в Вашингтоне”. [4. стр.33]

      Д.Скали был лично знаком с госсекретарем Раском, сопровождал его в поездках по стране. Фомин же был советником посольства СССР в Вашингтоне. В американской литературе их встрече 26 октября придается большое значение.

      Надо сказать, что их встречи проходили периодически в течение полутора лет. Это был регулярный канал связи, при помощи которого Госдепартамент получал нужную информацию. В то время советская разведка обычно передавала через журналистов те или иные сведения правительству США, чтобы разъяснить свою позицию.

      На симпозиуме 1989 года в Москве выяснилось, что версии Скали и Фомина резко расходятся. Например, Фомин утверждает, что встречался со Скали еще 22 октября, когда тот пригласил его на ланч. Скали же отрицает это, ведь в тот день выступал в 19.00 Д.Кеннеди, а ему надо по этому поводу было готовить комментарий. Тем не менее, Феклисов (настоящая фамилия Фомина) в воспоминаниях пишет, что в тот день Скали выглядел “возбужденным и озлобленным” и сразу стал обвинять Хрущева в “агрессивной, авантюристической политике”. Скали также упомянул о том, что СССР “угрожает США ракетным обстрелом с Кубы”, а перед уходом он сказал, что в 19.00 состоится важное выступление Кеннеди по телевидению и радио. Фомин же о ракетах ничего не знал 22 октября (тем более, что об этом ничего не знали и сотрудники советского посольства), но еще 21 октября советские резиденты узнали о совещаниях в Белом доме с участием военных, а Фомин, телеграфировав об этом в Москву, получил приказ “добыть информацию, о чем идет речь, какие вопросы обсуждаются, какие меры вырабатываются”.

      Есть  некоторые основания, что встреча  могла состояться. Например, Скали от Фомина мог узнать важную информацию, и поэтому, зная, о чем будет говорить президент Кеннеди, мог ненадолго прервать подготовку своего комментария. Тем не менее, была эта встреча или ее не было, значения она не имеет.

       Больше вопросов возникает относительно встречи 26 октября. По версии Скали, на ланч в тот же “Оксидентал” его пригласил Фомин. Приехав на место, корреспондент застал резидента КГБ уже сидящим за столиком, и тот ему сразу сказал: “Положение очень серьезно. Необходимо что-то предпринять”. Фомин сформулировал 4 пункта возможного соглашения: 1. СССР демонтирует и вывозит ракеты с Кубы; 2. Это будет сделано под наблюдением ООН; 3. СССР обязуется больше не устанавливать ракеты на Кубе; 4. США дают гарантию, что они не будут вторгаться на Кубу.

       Скали сразу поехал в Госдепартамент и передал меморандум о содержании беседы Роджеру Хиллсмену, заместителю госсекретаря. Хиллсмен сразу доложил об этой встрече Раску и организовал встречу со Скали. Раск заметил, что демарш Фомина есть первая попытка советской стороны прийти к соглашению и ответить следует положительно.

    Ввиду исключительной важности полученных от Фомина сведений, о них тотчас же доложили президенту. Скали пригласили к Д.Кеннеди, и он сказал, что следует ответить Фомину согласием со ссылкой на “высшую власть”, что должно было убедить советское руководство в серьезном восприятии их предложения. В США, анализируя послание Хрущева 26 октября и нынешнее предложение, пришли к выводу, что информация Фомина исходит именно от главы СССР.

     В 19.30 того  же дня, Скали встретился с Фоминым в кафе ресторана “Статлер” недалеко от белого дома. Резидента КГБ интересовало прежде всего то, на каком уровне санкционировано их соглашение. Скали сказал: “Самой высшей властью”, что не удовлетворило Фомина, и он потребовал объяснить, что это значит. Скали не выдержал и ответил: “Джон Фицджеральд Кеннеди – президент США”.

     Такова  была версия Скали. Рассказ  же Фомина сильно отличается, и в нем не все последовательно. Хотя он не отрицает, что встреча состоялась по его инициативе, но события развивались совсем по другому сценарию. Согласно его версии, 26 октября, встретившись со Скали, который сразу стал обвинять Хрущева, они, после недолгой полемики, проиграли лишь возможные начальные ступени эскалации конфликта. Потом Фомин поехал в советское посольство к А.Ф.Добрынину и сообщил ему о встрече, а спустя некоторое время, ему позвонил Скали и предложил встретиться снова. В вышеупомянутом кафе американский корреспондент предложил Фомину условия урегулирования кризиса, состоящие из вышеупомянутых четырех пунктов. Когда резидент КГБ спросил, кто готов пойти на такие условия, то получил ответ: “Самая высшая власть”. Потом Фомин рассказал Добрынину о встрече и предложил ему отправить в Москву телеграмму по этому поводу.

     На вышеупомянутом симпозиуме, на вопрос, соответствует ли действительности рассказ Фомина, Добрынин ответил “нет”, а Т.Соренсен сказал, что если бы “высшая власть” захотела передать такое послание, то провела бы его через Большакова, с которым представители администрации Кеннеди имели куда более доверительные отношения.  

     Возникает  вопрос: кто мог поручить Фомину передать предложение? Хотя он сам говорит, что все было лишь по его инициативе, тем не менее для резидента КГБ это выглядит странно. Вероятно, только руководство СССР могло дать такое указание. И при этом кто-то из руководства КГБ пытался испробовать на деле такой вот зондаж. Ведь вечером того же дня, 26 октября, в США было получено послание от Хрущева, еще до того, как в Москве получили информацию от Фомина.

     Таким образом, несмотря на преувеличенное значение этих событий в американской литературе, тяжело их считать историческими. Если эта мирная инициатива и была подкрепляющей статьей в решении Карибского кризиса, несмотря даже на идентичное послание Хрущева, то, несмотря на это,  обстановка продолжала обостряться и далее, а 26^ого октября самое тяжелое время только предстояло.

 

Глава 10. Развязка Карибского кризиса.

 

 

     После того, как в Кремль пришла шифровка от Добрынина о разговоре с Р.Кеннеди, а именно утром 28 октября, Хрущев решил писать новое послание. Как раз почти в одно время с шифровкой пришло и новое сообщение Д.Кеннеди, в котором говорилось о той же возможности разрешения конфликта на условиях, аналогичных посланиям Хрущева 26-27 октября (только турецкий вопрос должен был рассматриваться в отдельности и не гласно).