Вдохновленные
этими результатами, центральные
власти всячески побуждали местные
парторганизации соревноваться
в рвении и устанавливать рекорды
коллективизации. По решению наиболее
ретивых партийных организаций
несколько десятков районов страны
объявили себя «районами сплошной
коллективизации». Это означало, что
они принимали на себя обязательство
в кратчайшие сроки обобществить
50% (и более) крестьянских хозяйств.
Давление на крестьян усиливалось,
а в центр шли потоки триумфальных
и нарочито оптимистических отчетов.
31 октября «Правда» призвала к
сплошной коллективизации. Неделю
спустя в связи с 12-й годовщиной Октябрьской
революции Сталин опубликовал свою статью
«Великий перелом», основанную на в корне
ошибочном мнении, что «середняк повернулся
лицом к колхозам». Не без оговорок ноябрьский
(1929 г.) пленум ЦК партии принял сталинский
постулат о коренном изменении отношения
крестьянства к коллективным хозяйствам
и одобрил нереальный план роста промышленности
и ускоренной коллективизации. Это был
конец НЭПа.
В докладе
Молотова на ноябрьском (1929 г.) пленуме
ЦК отмечалось: «Вопрос о темпах
коллективизации в плане не
встает... Остается ноябрь, декабрь,
январь, февраль, март — четыре
с половиной месяца, в течение
которых, если господа империалисты
на нас не нападут, мы должны
совершить решительный прорыв
в области экономики и коллективизации».
Решения пленума, в которых
прозвучало заявление о том,
что «дело построения социализма
в стране пролетарской диктатуры
может быть проведено в исторически
минимальные сроки», не встретили
никакой критики со стороны
«правых», признавших свою безоговорочную
капитуляцию.
После
завершения пленума специальная
комиссия, возглавляемая новым наркомом
земледелия А. Яковлевым, разработала
график коллективизации, утвержденный
5 января 1930 г. после неоднократных
пересмотров и сокращений плановых
сроков. На сокращении сроков
настаивало Политбюро. В соответствии
с этим графиком Северный Кавказ,
Нижнее и Среднее Поволжье
подлежали «сплошной коллективизации»
уже к осени 1930 г. (самое позднее
к весне 1931 г.), а другие зерновые
районы должны были быть полностью
коллективизированы на год позже.
Преобладающей формой коллективного
ведения хозяйства признавалась
артель, как более передовая по
сравнению с товариществом по
обработке земли. Земля, скот,
сельхозтехника в артели обобществлялись4.
Другая
комиссия во главе с Молотовым
занималась решением участи кулаков.
27 декабря Сталин провозгласил
переход от политики ограничения
эксплуататорских тенденций кулаков
к ликвидации кулачества как
класса. Комиссия Молотова разделила
кулаков на 3 категории: в первую
(63 тыс. хозяйств) вошли кулаки, которые
занимались «контрреволюционной
деятельностью», во вторую (150 тыс.
хозяйств) — кулаки, которые не
оказывали активного сопротивления
советской власти, но являлись
в то же время «в высшей степени эксплуататорами
и тем самым содействовали контрреволюции».
Кулаки этих двух категорий подлежали
аресту и выселению в отдаленные районы
страны (Сибирь, Казахстан), а их имущество
подлежало конфискации. Кулаки третьей
категории, признанные «лояльными по отношению
к советской власти», осуждались на переселение
в пределах областей из мест, где должна
была проводиться коллективизация, на
необработанные земли.
В целях
успешного проведения коллективизации
власти мобилизовали 25 тыс. рабочих
(так называемых «двадцатипятитысячников»)
в дополнение к уже направленным ранее
в деревню для проведения хлебозаготовок.
Как правило, эти новые мобилизованные
рекомендовались на посты председателей
организуемых колхозов. Целыми бригадами
их отправляли по центрам округов, где
они вливались в уже существующие «штабы
коллективизации», состоящие из местных
партийных руководителей, милиционеров,
начальников гарнизонов и ответственных
работников ОГПУ. Штабам вменялось в обязанность
следить за неукоснительным выполнением
графика коллективизации, установленного
местным партийным комитетом: к определенному
числу требовалось коллективизировать
установленный процент хозяйств. Члены
отрядов разъезжались по деревням, созывали
общее собрание и, перемежая угрозы всякого
рода посулами, применяя различные способы
давления (аресты «зачинщиков», прекращение
продовольственного и промтоварного снабжения),
пытались склонить крестьян к вступлению
в колхоз. И если только незначительная
часть крестьян, поддавшись на уговоры
и угрозы, записывалась в колхоз, «то коллективизированным
на 100%» объявлялось все село5.
Раскулачивание
должно было продемонстрировать
самым неподатливым непреклонность
властей и бесполезность всякого
сопротивления. Проводилось оно
специальными комиссиями под
надзором «троек», состоящих из
первого секретаря партийного
комитета, председателя исполнительного
комитета и руководителя местного
отдела ГПУ. Составлением списков
кулаков первой категории занимался
исключительно местный отдел
ГПУ. Списки кулаков второй
и третьей категорий составлялись
на местах с учетом «рекомендаций»
деревенских активистов и организаций
деревенской бедноты, что открывало
широкую дорогу разного рода
злоупотреблениям и сведению
старых счетов. Кого отнести к
кулакам? Кулак «второй» или
«третьей» категории? Прежние
критерии, над разработкой которых
в предыдущие годы трудились
партийные идеологи и экономисты,
уже не годились. В течение
предыдущего года произошло значительное
обеднение кулаков из-за постоянно
растущих налогов. Отсутствие
внешних проявлений богатства
побуждало комиссии обращаться
к хранящимся в сельсоветах
налоговым спискам, часто устаревшим
и неточным, а также к информации
ОГПУ и к доносам.
В итоге
раскулачиванию подверглись десятки
тысяч середняков. В некоторых
районах от 80 до 90% крестьян-середняков
были осуждены как «подкулачники».
Их основная вина состояла
в том, что они уклонялись от коллективизации.
Сопротивление на Украине, Северном Кавказе
и на Дону (туда даже были введены войска)
было более активным, чем в небольших деревнях
Центральной России. Количество выселенных
на спецпоселение в 1930-1931 гг. составило,
по архивным данным, выявленным В.Н. Земсковым,
381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека.
Одновременно
с «ликвидацией кулачества как
класса» невиданными темпами
разворачивалась сама коллективизация.
Каждую декаду в газетах публиковались
данные о коллективизированных
хозяйствах в процентах: 7,3% на 1 октября
1929 г.; 13,2% на 1 декабря; 20,1% на 1 января 1930
г.; 34,7% на 1 февраля, 50% на 20 февраля; 58,6%
на 1 марта... Эти проценты, раздуваемые
местными властями из желания продемонстрировать
руководящим инстанциям выполнение плана,
в действительности ничего не означали.
Большинство колхозов существовали лишь
на бумаге. Результатом этих процентных
побед стала полная и длительная дезорганизация
сельскохозяйственного производства.
Угроза коллективизации побуждала крестьян
забивать скот (поголовье крупного рогатого
скота уменьшилось на четверть в период
между 1928-1930 гг.). Нехватка семян для весеннего
сева, вызванная конфискацией зерна, предвещала
катастрофические последствия.
В своей
статье «Головокружение от успехов»,
появившейся в «Правде» 2 марта
1930 г., Сталин осудил многочисленные
случаи нарушения принципа добровольности
при организации колхозов, «чиновничье
декретирование колхозного движения».
Он критиковал излишнюю «ретивость»
в деле раскулачивания, жертвами
которого стали многие середняки.
Обобществлению часто подвергался
мелкий скот, птица, инвентарь,
постройки. Необходимо было остановить
это «головокружение от успехов»
и покончить с «бумажными колхозами,
которых еще нет в действительности,
но о существовании которых имеется
куча хвастливых резолюций». В статье,
однако, абсолютно отсутствовала самокритика,
а вся ответственность за допущенные ошибки
возлагалась на местное руководство. Ни
в коей мере не вставал вопрос о пересмотре
самого принципа коллективизации. Эффект
от статьи, вслед за которой 14 марта появилось
постановление ЦК «О борьбе против искривления
партийной линии в колхозном движении»,
сказался немедленно. Пока местные партийные
кадры пребывали в полном смятении, начался
массовый выход крестьян из колхозов (только
в марте 5 млн. человек). К 1 июля коллективизированными
оставались не более 5,5 млн. крестьянских
хозяйств (21% общего числа крестьян), или
почти в 3 раза меньше, чем на 1 марта.6
2. Второй
этап — «Планомерный натиск»
Возобновленная
с новой силой к осени 1930
г. кампания хлебозаготовок способствовала
росту напряженности, временно
спавшей весной. Исключительно благоприятные
погодные условия 1930 г. позволили
собрать великолепный урожай
в 83,5 млн. т (на 20% больше, чем
в предыдущем году). Хлебозаготовки,
осуществляемые проверенными методами,
принесли государству 22 млн. т.
зерна, или в два раза больше,
чем удавалось получить в последние
годы НЭПа. Эти результаты, достигнутые
на самом деле ценой огромных поборов
с колхозов (доходивших до 50-60% и даже до
70% урожая в самых плодородных районах,
например на Украине), могли только побудить
власти к продолжению политики коллективизации.
На крестьян снова различными способами
оказывалось давление: районы, сопротивлявшиеся
коллективизации, отстранялись от промтоварного
снабжения; колхозам отдавались не только
конфискованные кулацкие земли, но и все
пастбища и леса, находившиеся в общем
пользовании крестьян; наконец, прокатилась
новая волна раскулачивания, охватившая
на Украине 12-15% крестьянских хозяйств.
Реакция крестьян на этот грабеж средь
бела дня была ожесточенной: во время хлебозаготовок
1930-1931 гг. отделы ГПУ зарегистрировали
десятки тысяч случаев поджогов колхозных
построек. Несмотря на это, к 1 июля 1931 г.
процент коллективизированных хозяйств
вернулся к уровню 1 марта 1930 г. (57,5%).
Отобранное
у крестьян зерно предназначалось
для вывоза, преимущественно в
Германию. Эта страна обязалась
в рамках торгового германо-советского
соглашения, подписанного в апреле
1931 г., предоставить Советскому Союзу
значительные кредиты (более 1
млрд. марок). В обмен на необходимую
для индустриализации технику
(с 1931 по 1936 г. половина всей
ввозимой в СССР техники была
немецкого происхождения) советская
сторона брала обязательства
снабжать Германию сельскохозяйственным
сырьем и золотом. Добыча этого
металла с начала 30-х годов
достигла небывалых размеров, прежде
всего на Колыме и в районах
Крайнего Севера, где в качестве
рабочей силы использовались
заключенные — в основном раскулаченные
крестьяне.
К концу
лета 1931 г. хлебозаготовки начали
давать сбои: снизились поступления
зерновых. Власти решили направить
в деревню 50 тыс. новых уполномоченных
в качестве подкрепления местному
аппарату. Из-за неурожая в восточных
районах страны особенно суровому
обложению подвергли Украину.
Тысячи колхозов остались полностью
без кормов и почти без семян.
Несмотря на очень посредственный
урожай (69 млн. т), во время хлебозаготовок
было изъято рекордное количество зерна
(22,8 млн. т), из них 5 млн. т пошли на экспорт
в обмен на технику. Насильственное изъятие
одной трети (а в некоторых колхозах до
80%) урожая могло лишь окончательно расстроить
производственный цикл. Уместно напомнить,
что при НЭПе крестьяне продавали всего
от 15 до 20% урожая, оставляя 12-15% на семена,
25-30% — на корм скоту, а остальные 30-35% —
для собственного потребления. Правительство,
воодушевленное успехами хлебозаготовок,
наметило на 1932 г. план в 29,5 млн. т. А на
Украине между тем появлялись первые признаки
«критической продовольственной ситуации».
Этот эвфемизм, употребленный украинским
ЦК, на самом деле означал голод.
Назревал
и становился неизбежным конфликт
между идущими на всяческие
уловки во имя сохранения части
урожая крестьянами, с одной
стороны, и властями, обязанными
любой ценой выполнить план
по хлебозаготовкам, — с другой.
Заготовки 1932 г. протекали очень
медленно. С началом новой жатвы
крестьяне, часто в сговоре
со своими руководителями, стремились
пустить в употребление или
припрятать все, что только
можно. Власти тотчас же вознегодовали
по поводу «разбазаривания народного
богатства». 7 августа 1932 г. был издан закон,
позволявший приговаривать к высылке
сроком до 10 лет за ущерб наносимый колхозу.
Осенью 1932 г. правительство собралось
нанести решительный удар по колхозникам,
которые, по словам Сталина, целыми отрядами
выступали против Советского государства.
В соответствии с законом от 7 августа
и статьей 58 Уголовного кодекса (которая
позволяла осудить всякого, кто совершил
какое-либо действие, подрывающее советскую
власть) десятки тысяч колхозников были
арестованы за самовольное срезание небольшого
количества колосьев ржи или пшеницы.
О размахе репрессий может свидетельствовать
секретный циркуляр, датированный 8 мая
1933 г. В нем указывалось на необходимость
навести порядок в произведении арестов,
совершаемых кем попало, разгрузить места
заключения и в течение двух месяцев снизить
общее число заключенных с 800 до 400 тыс.
человек. Репрессиям подвергались не только
рядовые колхозники, но и председатели
колхозов. Только за 1932 г. 36% из них были
смещены с должностей, и почти всем было
предъявлено обвинение в антигосударственной
деятельности, направленной на саботаж
хлебозаготовок. Чистка коснулась и партийцев
— примерно треть из них пострадала. Продотряды,
осуществлявшие заготовки, совершали
настоящие карательные экспедиции, прежде
всего в зерновых районах. В своих действиях
они не останавливались даже перед изъятием
всего колхозного зерна, в том числе выделенного
на семена и оплату за работу.7
Результатом
этих действий был страшный
голод, от которого погибло,
главным образом на Украине,
от 4 до 5 млн. человек. В отличие
от 1921 г., когда голод был официально
признан и власти обратились
за международной помощью, на
этот раз существование «критической
продовольственной ситуации» в
украинской деревне полностью
отрицалось правительством. Сведения
о массовом голоде скрывались
даже внутри страны. В наиболее
пострадавших районах воинские
подразделения следили за тем,
чтобы крестьяне не покидали
свои деревни. В игоге массового
ухода из деревень, как в 1921-1922 гг., не произошло.