Георгиевский собор города Юрьев-Польского

      Вопрос о мастерах, создавших Георгиевский собор – это подлинное чудо искусства, - волновал уже старых летописцев. Один из них, прочитав надпись под композицией «Распятия», что этот «крест» поставлен Святославом, вывел отсюда заключение, что сам князь и был мастером. Конечно, это догадка летописца, но Святослав, вероятно, имел большое влияние на разработку замысла своего собора. Он много повидал на своем веку – был в Новгороде Великом, воевал в Прибалтике, княжил в Переславле-Южном, совершил поход на болгар.

      По мнению другого летописца, знавшего легенду о привозе в XII веке белого камня во Владимир из земли болгар, автором Георгиевского собора был болгарский мастер. То, что мы знаем теперь о владимиро-суздальской архитектуре, позволяет твердо ответить на вопрос о мастерах последнего памятника этой блистательной художественной школы. Их искусство столь органично наследует и развивает традиции XII столетия, оно столь прочно связано со всей русской культурой поры до ордынского ига, что сомнения в том, что в основном это были русские, главным образом владимиро-суздальские мастера, не возникает. В их руках, как и прежде, были разнообразные образцы – произведения русского и зарубежного прикладного искусства, ткани, миниатюра и др. Но теперь не их обилие создавало поразительное богатство и единство сложнейшего по замыслу резного убора храма. Секрет его идейной полноты и художественного совершенства заключается в стремительном творческом росте народных мастеров, мысль и память которых были насыщены глубоко освоенным и претворенным опытом их предшественников и современников.

      Георгиевский собор, предстающий ныне в виде загадочной мозаики перепутанных и покалеченных резных камней. Он воскресает как выдающееся творение владимирских зодчих и резчиков, проникнутое целостностной историко-политической и религиозной концепции о величии и богоизбранности северной державы Мономашичей в Русской земле, о ее праве на общерусское главенство, которое не ослабило даже феодальное дробление Владимирского княжества.

Подтверждение богоугодности княжеской власти в резьбе собора

      В отличие от резного убранства Дмитриевского собора в скульптурном наряде Георгиевского собора решительно возобладал интерес к человеку, отодвинувший на второй план зверей и чудищ, кишевших на стенах дворцового храма Всеволода III. Они несут свою смысловую нагрузку – не только церковно-символическую, но и мирскую, светскую. Любопытно, что здесь нет сцен кровавой борьбы зверей, что их образы порой теряют устрашающий характер, чудовищность и отвлеченность, приобретая сказочный, фольклорный облик.

      Фигуры львов означали и бессмертие Христа, и эмблему царственной силы; но лежащие львы, охраняющие западный вход в собор, спокойно дремлют, укрывшись в тени своего превращенного в волшебное дерево хвоста. Кентавры-китоврасы на северной стене западного притвора могли напоминать сказания о сверхъестественном мудром помощнике Соломона в его грандиозном строительстве; этот аспект древнего образа удовлетворял самолюбию Святослава и самих творцов собора – мастеров; но китовраса одели в русский кафтан и шапку-венец, булава и заяц в его руках делают его похожим на княжеского ловчего, другой китоврас – в медальоне на правой лопатке южного притвора, в таком же кафтане, с топориком в руке – напоминает княжеского телохранителя. Фигуры грифонов, выполненные с большой любовью и наделенные изысканной красотой, выступают как доброжелательные, положительные существа. Особенно любимы авторами изображения сирен – полуптиц-полудев. Так звериный мир средневековой пластики преображался  под резцом мастеров князя Святослава, обретая самобытные народные черты. Но особенно это сказалось в орнаментальной структуре декора.

      Как можно видеть по разрозненным резным камням сборных композиций, они развертывались на фоне растительного орнамента, побеги которого проникали меж фигур святых, вплетавшихся, таким образом, в ткань причудливых «древес». Здесь пестрый орнамент образует основу декоративной системы, а изображения святых включены в него.

Сам принцип сочетания горельефа с растительным орнаментом был не нов. Он восходил к глубоким традициям восточно-европейского прикладного искусства, в том числе славянской языческой древности. Русское ювелирное дело XII-XIII веков создавало такие шедевры, как роскошные медальоны рязанского клада, где, вторя убору Георгиевского собора, над золотым кружевом скани поднимались в своих гнездах сияющие самоцветы. Новостью был необычайно смелый перенос этой декоративной системы в убранство христианского храма, на стены монументального сооружения. Растительный орнамент, столь бурно разросшийся на стенах Георгиевского собора, связывал всю его скульптуру с природой, с землей.

      Во всем, как в изменении самой архитектуры храма, в особенности его примечательном, свободном от хор и светлом интерьере, нельзя не видеть отражение вкусов и художественных идеалов народа, горожан, приобретавших все большее значение в жизни Руси XIII столетия.

Заключение

      Известный археолог Н.П. Кондаков (1844-1925) тщательно изучал архитектуру и настенные узоры собора. Он видел много в своих поездках на Восток, прежде всего в Сирию, на Кавказ. Ему было с чем сравнивать. Но как ни странно звучит для нас, но даже для Кондакова «вопрос о барельефных украшениях домонгольских храмов Владимиро-Суздальской области считался невозможным для решения». Никодим Павлович был одним из первых, кто восстал против принятого мнения, что эти памятники почти не имеют ценности, как произведения чужих мастеров.

Много повидавший, изъездивший все города Северо-Восточной Руси, он сравнивал Владимирский храм с Ломбардией, поскольку в нем «каждый глухой уголок, многие деревушки имеют драгоценные древности, еще живут художественной жизнью». Среди владимиро-суздальских церквей по оригинальности скульптур этот историк искусства ставил Юрьевский собор на первое место.

Пусть Георгиевский собор вряд ли сравним с другими памятниками нашего края по изяществу или совершенству, но чувствовалось в нем нечто особенное, некое не лезущее напоказ достоинство, несмотря на всю его неказистость, а затерянность среди немудреной застройки глухого провинциального города придавала ему редкое очарование.

      Все это лирика – кто-то ругает, кто-то восхваляет, кто-то просто умиротворенно созерцает…

     «Да, наверное, ему просто не хватило ни времени, ни терпения. В конце - концов он махнул рукам и сказал каменщикам – пусть выкладывают стены как попало… Так на стенах восстановленного собора вместо строгого порядка «Премудрости Божьей» получилась невообразимая путаница – святой чередовался со свирепым драконом, к дракону прижималась половина ангела, рядом полулежал какой-то младенец, а сверху страшный грифон скалил зубы, точно собираясь поглотить стебель с лилией.»            

      Святослав создал храм, который своим великолепием превзошел все, что до него возводилось во Владимиро-Суздальской Руси. Он затмил скромные аскетические постройки своего деда, Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, своего дядю (декоративная резьба в то время только начала проявляться на стенах возводимых соборов). Святославу удалось затмить даже воспетую летописями постройку его отца. Не случайно специалисты считают, что мастерство камнесечцев достигло в Георгиевском соборе совершенства, и это при том, что пластический декор Дмитриевского собора являлся, казалось бы, «мыслимой вершиной Владимиро-суздальской скульптуры».

      Георгиевский собор был лебединой песней владимиро-суздальского искусства. Через четыре года после завершения его убранства на Русь обрушились полчища Батыя…

Список использованной литературы

1.      Вагнер Г.К. «Памятники искусства советского союза. Старые русские города» Изд. «Искусство» Москва, 1984 г.

2.      Егорова М.В. «Золотое кольцо» Изд. «Советская Россия» Москва,  

     1978 г.

3.      Машковцев В.П. (автор-составитель), Мозгова Г.Г. (автор текста) Изд. «Посад» 2002 г.

4.      Трофимова Н.Н.(составитель альбома), Воронина Н.Н. «Юрьев-Польской. Памятники архитектуры и искусства» Изд. «Советская Россия» Москва, 1985 г.

- 22 -