Александр II, или История трех одиночеств

В свою очередь, монарх неоднократно делал попытки объясниться с  родней. В конце 1870-х годов он писал  сестре Ольге Николаевне (в замужестве королеве Вюртембергской), прекрасно понимая, что содержание его письма обязательно станет известно и остальным родственникам: «Княжна Долгорукая, – говорилось в послании, – несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, имеющих обычно большую привлекательность для девушек ее возраста, и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне. Она имеет полное право на мою любовь, уважение и благодарность. Не видя буквально ничего, кроме своей единственной сестры, и не вмешиваясь ни в какие дела, несмотря на многочисленные происки тех, кто бесчестно пытался пользоваться ее именем, она живет только для меня, занимаясь воспитанием наших детей, которые до сих пор доставляли нам только радость». Эти слова императора действительно стали известны всем, кому они были адресованы, но их не услышали, предпочитая упиваться «несчастьем», выпавшим на долю династии.

Паника родственников Александра II еще более усилилась, когда Долгорукой и ее детям от императора (Георгию  и Ольге) был пожалован титул  светлейших князей Юрьевских. Чем же этот титул так напугал представителей клана Романовых? Что касается самой  Екатерины Михайловны, то прозвание  «Юрьевская» должно было напомнить  всем об одном из предков Романовых, боярине начала XVI века Юрии Захарьине, а также о знаменитом Рюриковиче Юрии Долгоруком. Однако гораздо более  важным этот указ оказался для детей  Екатерины и Александра. Во-первых, император не хотел оставлять  их на прежней фамилии, опасаясь, что  после его кончины род Долгоруких от них отречется и они превратятся в бесфамильных бастардов. Во-вторых, в указе названы Георгий Александрович и Ольга Александровна – здесь все дело в отчестве, в официальном признании того, что император является их отцом. С точки зрения родни Александра II, это уже становилось опасным. Апогея же паника в «верхах» достигла в 1880 году, когда слухи о желании императора узаконить свои отношения с Долгорукой стали обретать реальность.

4 июля 1880 года в Царском Селе  император неожиданно вызвал  к себе министра двора В.  А. Адлерберга и не слишком твердым голосом объявил, что решил венчаться с княгиней Юрьевской. Министр двора знал о любовных увлечениях Александра II даже больше, чем духовник государя. Почти все денежные выплаты проходили через канцелярию именно этого министра, и Адлерберг был прекрасно осведомлен о многом из того, о чем говорить было не принято. Он никогда не допускал никакой утечки информации, хотя среди любопытного и постоянно ведущего интриги двора это было достаточно сложно. Новости и слухи здесь передавались из уст в уста, искажаясь до неузнаваемости, но источником этих новостей Адлерберг никогда не был. Однако такого поворота событий не ожидал даже этот многоопытный министр, который в первый момент был явно ошарашен решением государя.

Он попытался указать на возможное  падение престижа царской власти, говорил о возмущении и даже презрении  общества, которое может ожидать  старую и новую царские семьи. Александр II, почувствовав, что ему  не удастся убедить министра, вышел  из кабинета, уступив право на переговоры с Адлербергом Екатерине Михайловне. Ее сумбурной, но решительной атаки тот отразить не сумел, и ему пришлось смириться, согласившись на роль свидетеля в этой необычной свадьбе. Как министр и предполагал, гнев и возмущение «света» после состоявшейся церемонии обрушились и на него.

6 июля 1880 года в небольшой комнате  нижнего этажа Большого Царскосельского  дворца у скромного алтаря  походной церкви состоялся обряд  венчания. Были приняты строжайшие  меры к тому, чтобы никто из  караульных солдат или офицеров, ни один дворцовый слуга не  заподозрили о происходящем. Можно  подумать, что речь шла о каком-то  постыдном поступке, но скорее  всего Александр II заботился о  том, чтобы его родня не попыталась  сорвать обряд венчания. Государь  был одет в голубой гусарский  мундир, невеста – в простое  светлое платье. Венчал их протопресвитер  Ксенофонт Никольский, а присутствовали на церемонии граф Адлерберг, генерал-адъютанты Рылеев и Баранов, сестра невесты Мария Михайловна и неизбывная мадемуазель Шебеко. Все они позже подверглись некому подобию остракизма со стороны большого «света».

К концу 1870-х годов угроза гибели государя от рук террористов стала  не просто велика, но все более превращалась в жестокую реальность. Осенью 1880 года Александр II даже составил завещание, стараясь обеспечить хотя бы материальное благополучие своей второй семьи. В  этом документе в частности, говорилось: «Государственные процентные бумаги, опись которых прилагается, помещенные от моего имени в Государственный  банк 5 сентября 1880 года, в сумме три  миллиона две тысячи девятьсот семьдесят  рублей есть собственность моей жены и наших детей». Император позаботился  и о государственно-династической  поддержке Юрьевских, обратившись к наследнику престола с письмом, в котором были такие слова: «Дорогой Саша. В случае моей гибели поручаю тебе мою жену и детей». Не выполнить подобную просьбу отца великий князь никак не мог.

Между тем княгиня Юрьевская, Лорис-Меликов, великий князь Константин Николаевич и некоторые другие лица из окружения монарха сумели уверить его, что существует реальное спасение от революционной угрозы. Оно заключается в наделении избранных страной депутатов законосовещательными полномочиями, некотором смягчении традиционного самодержавия, иными словами, в принятии того или иного проекта конституции. В конце февраля 1881 года Александр Николаевич объявил жене: «Это сделано. Я подписал Манифест. В понедельник утром он появится в газетах и, надеюсь, произведет хорошее впечатление. По крайней мере, русский народ увидит, что я дал ему все, что возможно. И все это – благодаря тебе». Не суждено было ни российским подданным увидеть то, что им в очередной раз даровал монарх, ни Екатерине Михайловне насладиться благодарностью народа. 1 марта 1881 года взрыв бомбы, брошенной террористами, оборвал жизнь Александра II. Получив деньги, завещанные мужем, княгиня Юрьевская с детьми уехала в Ниццу, где и умерла в 1922 году. 
В конце 1870-х-начале 1880-х годов Александр Николаевич в кругу новой семьи часто и охотно обсуждал планы своего ухода на заслуженный отдых. Закончив социально-экономическое и политическое реформирование России император намеревался через шесть месяцев, самое большее через год, отречься от престола и вместе с женой и детьми уехать в Ниццу, предоставив Александру Александровичу заботиться о процветании государства. Эта мечта нашего героя так и осталась мечтой, однако она наводит на некоторые серьезные размышления об изменении психологии ценностных ориентиров в императорской семье.

Александр Николаевич пытался соединить  две, возможно, мало соединимые вещи: долг государственного деятеля и его  право на полноценную личную жизнь. Он пытался доказать обществу, совершенно к этому не подготовленному, что  монархи, как и простые смертные, имеют право не только на уважение и восхищение, но и на личное благополучие в полном смысле этого слова. Подобная попытка вызывает особое уважение, поскольку оказалась важной не только для самого государя, но и для  его подданных.

Что же до одиночества монарха в  кругу родни, лоне семьи... Тут все  очень непросто, вернее, неоднозначно. Собственно говоря, вся история с  Долгорукой – это бегство Александра II из монаршего одиночества, желание  просто по-человечески устроить личную жизнь, иметь возможность хотя бы в семье отдохнуть от вериг  величия, богопомазанности, неповторимости, от ответственности за судьбы миллионов людей. Его предшественники на троне в XIX веке не раз говорили о своем желании как-то разграничить в себе монарха и человека, но только Александр II сделал решительный шаг к такому разграничению. И у него это почти получилось. Казалось, еще чуть-чуть, месяц, полгода, год... Не судьба... И второй круг одиночества не дал себя разорвать, хотя и казался менее прочным, чем первый. Но, видимо, накладываясь один на другой, они создавали такой обруч, который сбить человеку было не под силу.

А все-таки Александр и Екатерина  любили друг друга на удивление, на зависть искренне и самозабвенно. Их чувство даже не всегда укладывалось в обычные рамки, выплескивалось на листы бумаги, переходило в романтические  поступки, характерные скорее для  «зеленой» молодежи давно прошедших  времен, чем для умудренных жизнью людей второй половины XIX века. После  революции в октябре 1917 года в  кабинете императора нашли альбом эротических  рисунков профессиональных по форме  и весьма смелых по содержанию, сделанных  Александром Николаевичем. Моделью  для этих рисунков послужила Екатерина  Михайловна Долгорукая-Юрьевская. В свою очередь, накануне погребения останков императора в Петропавловском соборе княгиня остригла свои роскошные волосы и положила их в гроб супруга. Наложница, любимая, жена, она прощалась со своим господином, обожаемым мужем...