Скоморохи как феномен народной художественной культуры

В условиях широких международных связей, осведомленность Киевской Руси о византийском театральном искусстве была вполне оправданной. Еще в 957 г. княгиня Ольга знакомится с театром в Константинополе, а в 1068 г., как уже говорилось, впервые упоминаются в летописях скоморохи.

Первоначально деятельность скоморохов была не большой. Но позже они оставляют родные места и бродят по русской земле в поисках заработка, переселяются из деревень в города, где обслуживают уже не только сельское, но и посадское население, а порой и княжеские дворы.

До эпохи репрессий скоморохи (первая половина XVII века) делились на две группы. Первую составляли «описные», то есть самые оседлые, приписанные к какому-нибудь городскому или сельскому обществу скоморохи, вторую же – вольные, гулящие, «походные». У скоморохов, подобно другим сословиям и чинам, была «честь». Устанавливают пеню за их «бесчестье», оскорбление словом или действием. «Плата за бесчестье» описным скоморохам составляла сравнительно большой суммы – двух рублей.

Известно, что при дворе они развлекали пением, плясками и игрой на музыкальных инструментах князей Святополка (1015), Святослава Ярославича (1073—1076), Изяслава Мстиславича (1146—1154), Всеволода Мстиславича (1135) и т. д. Больше всех любил веселье, музыку, песни и пляску Владимир Святославич (978—1015)5. Лучшим временем для скоморохов было время Ивана Грозного, который любил тешиться вместе с ними. Они постоянно прибывали в дворцовом штате, но в отличие от эпохи Грозного играли скромную роль, зная свое место и свое время. Например, у царя Михаила Федоровича были «государевы накрачеи», то есть литаврщики. Они выполняли определенные обязанности на свадебных торжествах6. Таким образом, государство не видело в скоморохах париев и не лишало их мирской чести.

В XVI—XVII веках было отмечено новое явление и в жизни скоморохов: они начали объединяться в «ватаги» (приблизительно по 70—100 человек) из-за гонений со стороны церкви и царя. В XVI веке скоморохи, как и прочие ремесленники, селились селами. Образуется сословие городских оседлых скоморохов. Оседание скоморохов вызывалось, несомненно, усилившимся спросом на их искусство в городах. К XVI веку относятся документы, свидетельствующие и о том, что искусство служило скоморохам источником заработка: они выступали «выгоды ради», получали «мзду», «гудочную плату». 7

Объединение скоморохов в ватаги, в какой-то степени, послужило благоприятной почвой для создания народных драм с большим числом действующих лиц, то есть драм больших жанров. Кроме того, скоморохи по-прежнему участвуют в игрищах и народных бытовых обрядах.

В течение XVI-XVII вв. при дворе появились органы, скрипки и трубы, исполнение на них было освоено и скоморохами. На рубеже XVI и XVII веков возрастает роль скоморохов. Однако термин «скоморох» сохраняется преимущественно за музыкантами, плясунами, певцами. По определению «Домостроя», специальностью скоморохов было «плясание и сопели, песни бесовские»8. В репертуаре скоморохов всякого рода комические песни и сценки, которые показываются молодежи и детям в кукольных театрах за деньги. Он рассказывает, что плясуны - вожаки медведей имеют при себе и таких комедиантов, которые, между прочим, при помощи кукол устраивают представления.

В 1571 году скоморохи были взяты в придворный штат, чтобы обслуживать зрелища в специальном Потешном чулане. Через полгода после воцарения Михаила Романова, в 1613 году, Потешный чулан был заменен Потешной палатой (это было первое театральное помещение в России.) Скоморохи вошли в ее штат. Потешная палата существовала до середины XVII в. Как и в Киевской Руси, придворные представления имели преимущественно цирковой характер.

Запретительная грамота 1648 года предписывала, чтобы скоморохов в дом к себе не пускали и не развлекались с ними, так как «среди населения умножилось всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми»9. Это дает основание полагать, что в XVI-XVII веках происходит отраслевая специализация скоморохов. Аналогичный процесс наблюдается и в истории западных скоморохов (гистрионов, жонглеров).

В 1648 г. царь Алексей Михайлович свои указом "об исправлении нравов и уничтожении суеверий" окончательно изгнал скоморохов из столицы, а их инструменты утопили в Москва-реке, но "карнавальная" культура скоморохов продолжала жить в народном музыкальном быту.

Около середины XVII в. бродячие ватаги постепенно сходят со сцены, а оседлые скоморохи более или менее переквалифицируются в музыкантов и сценических деятелей на западноевропейский лад. Скоморох с этого времени становится отжившей фигурой, хотя отдельные виды его творческой деятельности продолжали жить в народе еще очень долго.

Так, скоморох-певец, исполнитель народной поэзии, уступает место представителям зарождающейся с конца XVI в. поэзии; живая память о нем сохранилась в народе – в лице рассказчиков былин на Севере, в образе певца или бандуриста на Юге. Скоморох-гудец (гусельник, домрачей, волынщик), игрок для плясок превратился в музыканта-инструменталиста. В народе же его преемниками являются народные музыканты, без которых не обходится ни одно народное гулянье. Скоморох-плясун превращается в танцора, оставив в свою очередь следы своего искусства в народных разудалых плясках. Скоморох-смехотворец превратился в артиста, но воспоминание о нем уцелело в форме святочных потех и шуток.

С конца XVII столетия скоморохи постепенно исчезают из центральных областей России, вынужденные под давлением обстоятельств менять место жительства и часто саму профессию. Странствующие ватаги исполнителей как явление народной культуры окончательно исчезают в царствование Петра I, хотя кукловоды и поводыри медведей известны ещё в начале XX века. Одним из последних свидетельств их деятельности можно считать лубочную картинку XVIII в., изображающего скомороха в шутовском костюме с бубенчиками, играющего на волынке.

Из выше сказанного можно сделать вывод о том, что до репрессий существовало две группы скоморохов: оседлые и вольные. Скоморохи некоторое время служили при дворе, не подвергаясь гонениям со стороны власти и церкви. Но в период около середины XVII века они изгоняются из столицы, ватаги распадаются, остаются лишь оседлые скоморохи, которые разделяются по видам деятельности.

2.1.Скоморошество и церковь

«Ремесло скомороха, как и предмет его служения – смех, во всем противостоит официальному мировоззрению с его социальными нормами и религиозными догмами (смирением, самоуничижением, скорбью и др.)»10. До XVII церковь «терпит» этот смех. Скоморохи играют в обстановке полной свободы, им не возбраняется принуждать людей к игре; изгонять скоморохов нельзя, за это предусмотрен особый штраф. Такое сосуществование скоморошества и церкви было предопределено средневековым «правом на смех», аналогичным европейской карнавальной вольности, санкционированной церковью. Это нужда выйти из-под бремени повседневности, чтобы вернуться к житейским заботам с новыми силами. Русская церковь, впрочем, не санкционировала этот смех – церковник и скоморох приблизительно до XV века существовали, скорее, в разных сферах, создавая особую двойственность культуры и антикультуры.

Большинство известий о скоморохах – церковное их обличение за греховное ремесло смеха. «Повесть временных лет» их осудила: дьявол «всякими хитростями отвращает нас от Бога, трубами и скоморохами, гуслями и русалиями»11. Внешний вид скоморохов говорил о занятиях «бесовским» промыслом: они одевались в короткополые кафтаны, а ношение короткополой одежды в Руси считалась грехом. Также в своих выступлениях они часто прибегали к маскам, хотя еще в IX в. маскирование встретило резкое осуждение церкви, в своих выступлениях сквернословили.

Скоморохи также являлись представителями языческой культуры и языческой традиции. Это вызывало негативную реакцию православной церкви. Разнузданность массовых забав, по мнению священников, отвращали народ от веры. Еще одним немаловажным фактором, лежащим в основе гонения на народную смеховую культуру, была основанная на Библии сама философия православного монашества, которую, как известно, церковь пыталась предложить обществу в качестве идеальной модели поведения, некой базовой философии для каждодневных поступков.

Если отцы церкви начали осуждать скоморохов еще с XI в., то первые территориальные запреты на их представления появились четыре столетия спустя. Официальные гонения на скоморохов усиливались в продолжение долгого времени, пока не достигли своего апогея в конце XVI — начале XVII в., когда церковь активно поддерживало государство, что повлекло за собой реальные репрессии, вероятно, отразившиеся в фольклоре, например, в пословицах: «Заиграл в сурну, да и попал в тюрьму», «Шутил Куприяшко, да попал в тюряшку»12. С конца XVII столетия скоморохи постепенно исчезают из центральных областей России, вынужденные под давлением обстоятельств менять место жительства и часто саму профессию.

«В 1648 и 1657 годах архиепископ Никон добился указов о запрещении скоморошества».13

Как известно, скоморошество во многом было связано с сакрализованным антиповедением, традиции которого долго сохранялись при утрате культовых функций. Этим частично объясняется ассоциативная связь скоморохов со сферой колдовства в фольклоре и видение их официальной церковью как носителей антихристианского начала. По причине жизнестойкости языческих обрядов с элементами, их составляющими (песни, танцы, игры, «смехотворчество», «глум» и др.)14, становится понятным, что с византийским идеалом монашества философские основы такого явления в народной культуре, как «скоморошество», вступали в непримиримое противоречие.

В то же время церковь принимала все меры к утверждению своего влияния. Это нашло, в частности, выражение в развитии литургической драмы. Одни литургические драмы, как уже было сказано, пришли к нам вместе с христианством, другие - в XV веке, вместе с вновь принятым торжественным уставом «великой церкви». На Руси были известны два рода литургических драм - драмы пасхального цикла (например, «Шествие на осляти» и «Умовение ног») и драмы рождественского цикла («Пещное действо»).

 «Шествие на осляти» отправлялось  в вербное воскресенье (за неделю  до пасхи). После литургии начинался торжественный колокольный перезвон. В Москве приводили в Кремль осла или белую лошадь под белым покрывалом. При этом в богослужебный текст вклинивалось пререкание с владельцем осла. Духовенство выходило на площадь, митрополит (в XVII веке - патриарх) садился боком в особое седло и брал в правую руку крест, а в левую - Евангелие. Осла под уздцы обычно вел сам царь или его ближний боярин; царь бывал в парадном одеянии, в шапке Мономаха. На крышу одного из домов специально становился человек, руководивший шествием. Во время процессии по пути митрополита постилали одежды и бросали зеленеющие ветки вербы. В 1620—1630-х годах это делали специальные люди - «постилальники». Они снимали с себя красные кафтаны и постилали их на землю под ноги шествующим. Число постилальников доходило до пятидесяти, а к концу XVII века их было уже до ста человек. Все шествие в целом также становилось пышнее и торжественнее. За митрополитом следовал облаченный во все регалии царевич, далее шло множество бояр; шествие замыкал народ. Процессия направлялась из Кремля к храму Василия Блаженного, где совершалась краткая служба, а затем возвращалась в Кремль. В последний раз «Шествие на осляти» происходило при царях Петре и Иоанне Алексеевичах, которым патриарх и уплатил за это по 500 ефимков. «Шествие» устраивалось и в других митрополичьих городах. Как видно, кроме целей религиозных «Шествие на осляти» имело цели политические, а именно публично декларировало превосходство духовной власти над светской.

На четвертый день после «Шествия», в четверг на страстной неделе, исполнялось «Умовение ног». Эта литургическая драма входила в состав богослужения еще в Х веке, в ней митрополит вместе со священниками воспроизводил сцену «Тайной вечери». Священники, числом двенадцать, взойдя на особо для этих случаев сооружаемое посреди церкви возвышение, садились по шестеро с каждой стороны помоста. Далее шла инсценировка евангельского текста: архиерей вставал, снимал облачение и, налив воды в таз, который несли перед ним, омывал, а затем утирал ноги священникам. Каждый из священников в знак благодарности целовал ему руку. Наконец он подходил к тому священнику, который изображал Симона-Петра. Начинался диалог, в котором архиерей произносил слова Христа, священник - слова Симона-Петра. Последний отказывался дать омыть себе ноги; архиерей настаивал, говоря, что в противном случае он не будет иметь «части», то есть связи, с ним, с Христом. Тогда священник просил омыть ему и руки и голову; архиерей отвечал, намекая на Иуду Искариотского: «Измовенный не требует, токмо нози умыти: есть бо весь чист, и вы чисти есте, но не вси». Затем архиерей омывал Симону-Петру ноги и всходил на свое место. Интересно заметить, что в одной из рукописей чин описанного действа комментируется гораздо живее, по всем правилам сценических ремарок. Это касается в особенности Симона-Петра.

Но самой драматически развитой и наиболее театральной из всех литургических драм было «Пещное действо», являвшееся инсценировкой библейского сказания о трех отроках: Анании, Азарин и Мисаиле. Оно отмечалось 17 декабря (перед рождеством). На Руси «Пещное действо» исполнялось, по-видимому, еще в XI веке. Но нам известен чин лишь XVI века, поскольку в древнейшем из найденных у нас списке действа многолетствуется князь Василий Иванович (1505—1533). Сохранились две отличающиеся друг от друга редакции «Пещного действа» - XVI и XVII веков. Если литургические драмы обычно ограничивались инсценировкой евангельских текстов и содержащихся в них диалогов, то в редакции XVII века было несколько вставных диалогических жанровых сцен, исполнявшихся не на церковнославянском, а на русском бытовом языке. В их явственно проступает воздействие устной народной драмы. Можно полагать, что эти диалоги вели скоморохи.

В субботу против царских врат ставилось сооружение, изображавшее «пещь огненную». На крюк от снятого паникадила вешалось изображение ангела, которое поднималось и опускалось с помощью веревки, шедшей из алтаря и перекинутой через блок. В отсутствие молящихся ключарь репетировал спуск ангела, который должен был находиться в зените над центром печи. Печь была разделена на две части полом, к которому с одной стороны вели ступеньки. В верхний ярус входили «младенцы»; в нижнем, непосредственно на церковном полу, ставился горн с раскаленными угольями.