Его картины, как и сновидения,
нуждаются в истолковании. Дали иногда
стремится воссоздать спонтанность
самого сновидения, порой словно пересказывая
в картине сон, пропускает иррациональный
поток образов через автоцензуру,
акцентируя отдельные элементы, сообщая
сну некоторую последовательность
и структурность; нередко его
картины строятся как толкование,
комментирование сновидений как
набора образов-символов, разработанных
в традиционной народной мифологии,
условно говоря, пишет по Мартыну
Задеке, согласно которому человек "сексуализирует
вселенную". Во многих картинах Дали
изображены насекомые - это муравьи
и кузнечики, мухи и пчелы. Дали воссоздает
мир, подобный "стакану, полному мухоедства".
Художник передает ощущение ужаса от
угрозы превращения человека в некое
подобие насекомого его.
Ф.Лорка, хорошо знавший Дали,
создавший в слове образы, близкие
его живописи, глубоко понял природу
искусства Дали, неповторимое свойство
его личности. Он писал:
"Я все глубже
чувствую талант Дали. Он, помоему, уникум,
и у него спокойствие и ясность суждения
в отношении того, что он считает по-настоящему
волнующим. Он ошибается - ну и что? Он живой.
С его обескураживающей детскостью соединяется
его острейший ум в такой необычной смеси,
совершенно неповторимой и чарующей. Что
меня больше трогает в нем сейчас - это
неистовство его конструктивизма (читай
- созидания), когда он намеревается творить
из ничего, и так напрягает свою волю, и
бросается навстречу шквалам с такой верой
и с такой силой, что кажется невероятным.
Нет ничего драматичнее, чем эта телесность
и эти поиски жизни ради самой жизни...
Среди письменных свидетельств
и документов, относящихся к истории
искусств 20 века, очень заметны дневники,
письма, эссе, интервью, в которых
говорят о себе сюрреалисты. Это
и Макс Эрнст, и Андре Массой, и
Луис Бунюэль, и Поль Дельво - но прежде
всего все-таки Сальвадор Дали. Традиции
самоанализа и своего рода "исповеди"
хорошо развиты на Западе и играют
существенную роль в панораме художественной
культуры.
"Дневник
одного гения" Сальвадора Дали
написан человеком, который значительную
часть жизни провел во Франции,
сформировался там как художник.хорошо
знал искусство и литературу
этой страны. Но его дневник
принадлежит какому-то иному миру,
скорее, преимущественно фантастическому,
причудливому, гротескному, где нет
ничего легче, чем переступить
грань бреда и безумия. Много
разных причин и обстоятельств
сыграли свою роль, чтобы возник
"феномен Дали", каким мы
его видим в "Дневнике одного
гения".
Дневниковая
книга - это, по сути, один из
лучших способов обратиться к
читателю с максимальной доверительностью
и рассказать о чем-то глубоко
личном, добиваясь при этом особой
близости и дружелюбной прямоты.
Но именно на это книга Дали
никак не рассчитана. Она, скорее,
приводит к таким результатам,
которые противоположны задушевному
взаимопониманию. Часто даже кажется,
что художник выбрал форму
доверительной исповеди, чтобы взорвать
и опровергнуть эту форму и
чтобы побольше озадачить, поразить
и более того - обидеть и рассердить
читателя. Вот эта цель достигается
безупречно.
Прежде
всего она достигается постоянным,
неистощимо разнообразным, но
всегда приподнятым и патетичным
самовозвеличиванием, в котором
есть нечто намеренное.
Дали часто
настаивает на своем абсолютном
превосходстве над всеми лучшими
художниками, писателями, мыслителями
всех времен и народов. В
этом плане он старается быть
как можно менее скромным, и
надо отдать ему должное - тут
он на высоте. Пожалуй, лишь
к Рафаэлю и Веласкесу он
относится сравнительно снисходительно,
то есть позволяет им занять
место где-то рядом с собой.
Почти всех других упомянутых
в книге великих людей он
бесцеремонно третирует.
Дали - последовательный
представитель радикального ницшеанства
XX века. К сожалению, рассмотреть
вопрос о ницшеанстве Дали
во всей его полноте здесь
невозможно, но вспоминать и указывать
на эту связь придется постоянно.
Так вот, даже похвалы и поощрения,
адресованные самому Фридриху
Ницше, часто похожи в устах
Дали на комплименты монарха
своему любимому шуту. Например,
художник довольно свысока упрекает
автора "Заратустры" в слабости
и немужественности. Потому и
упоминания о Ницше оказываются
в конечном итоге поводом для
того, чтобы поставить тому в
пример самого себя - Сальвадора
Дали, сумевшего побороть всяческий
пессимизм и стать подлинным
победителем мира и людей.
Дали снисходительно
одобряет и психологическую глубину
Марселя Пруста - не забывая отметить
при этом, что в изучении подсознательного
он сам, великий художник, пошел
гораздо далее, чем Пруст. Что
же касается такой "мелочи",
как Пикассо, Андре Бретон и
некоторые другие современники
и бывшие друзья, то к ним
"король сюрреализма" безжалостен.
Эти черты
личности - или, быть может, симптомы
определенного состояния психики
- вызывают много споров и догадок
насчет того, как же понимать "манию
величия" Сальвадора Дали. Специально
ли он надевал на себя маску
психопата или же откровенно
говорил то, что думал?
Скорее
всего, имея дело с этим художником
и человеком, надо исходить
из того, что буквально все
то, что его характеризует (картины,
литературные произведения, общественные
акции и даже житейские привычки),
следовало бы понимать как
сюрреалистическую деятельность. Он
очень целостен во всех своих
проявлениях.
Его "Дневник"
не просто дневник, а дневник
сюрреалиста, а это совсем особое
дело.
Перед нами
разворачиваются в самом деле
безумные фарсы, которые с редкостной
дерзостью и кощунственностью
повествуют о жизни и смерти,
о человеке и мире. С каким-то
восторженным бесстыдством автор
уподобляет свою собственную
семью не более и не менее,
как Святому Семейству. Его
обожаемая супруга играет роль
Богоматери, а сам художник - роль
Христа Спасителя. Имя "Сальвадор",
то есть "Спаситель", приходится
как нельзя более кстати в
этой кощунственной мистерии.
Как бы
то ни было, книга-дневник художника
является бесценным источником
для изучения психологии, творческого
метода и самих принципов сюрреализма.
Сон и
явь, бред и действительность
перемешаны и неразличимы, так
что не понять, где они сами
по себе слились, а где были
увязаны между собой умелой
рукой. Дали с упоением повествует
о своих странностях и "пунктиках"
- например, о своей необъяснимой
тяге к такому неожиданному
предмету, как череп слона. Если
верить "Дневнику", он мечтал
усеять берег моря невдалеке
от своей каталонской резиденции
множеством слоновьих черепов,
специально выписанных для этой
цели из тропических стран.
Если у него действительно
было такое намерение, то отсюда
явно следует, что он хотел
превратить кусок реального мира
в подобие своей сюрреалистической
картины.
Разумеется,
гениальнейший из гениев, спаситель
человечества и творец нового
мироздания - более совершенного, чем
прежний - не обязан подчиняться
обычаям и правилам поведения
всех прочих людей. Сальвадор
Дали неукоснительно помнит об
этом и постоянно напоминает
о своей исключительности весьма
своеобразным способом: рассказывает
о том, о чем "не принято"
говорить по причине запретов,
налагаемых стыдом. С рвением
истинного фрейдиста, уверенного
в том, что все запреты и
сдерживающие нормы поведения
опасны и патогенны, он последовательно
нарушает "этикет" отношения с
читателем. Это выражается в
виде неудержимой бравурной откровенности
в рассказах о том, какую
роль играют те или иные
телесные начала в его жизни.
В "Дневнике"
приведен рассказ о том, как
Дали зарисовывал обнаженные
ягодицы какой-то дамы во время
светского приема, где и он, и
она были гостями. Озорство
этого повествования "нельзя,
впрочем, связывать с ренессансной
традицией жизнелюбивой эротики.
Жизнь, органическая природа и
человеческое тело в глазах
Дали вовсе не похожи на
атрибут счастливой и праздничной
полноты бытия: они, скорее, суть
какие-то чудовищные галлюцинации,
внушающие художнику, однако, не
ужас или отвращение, а необъяснимый
неистовый восторг, своего рода
мистический экстаз.
По дневниковым
записям Дали проходят непрерывным
рефреном свидетельства о физиологических
функциях его Организма, то
есть о том, что именуется
на медицинском языке дигестией,
дефекацией, метеоризмом и эрекцией.
И то не просто побочные
выходки, от которых можно абстрагироваться.
Он ораторствует о своем священном
нутре и низе на тех же
возвышенных нотах, на которых
он говорит о таинствах Вселенной
или постулатах католической
церкви.
Из этого
дневника, как и из картины
Дали, нельзя выбросить ни одной
детали.
Будучи
прилежным и понятливым последователем
Фрейда, Дали не сомневался в
том, что всяческие умолчания
о жизни тела, подавление интимных
сфер психики ведут к болезни.
Он хорошо знал, что очень уязвим
с этой стороны. О своем психическом
здоровье он вряд ли особенно
заботился - тем более что фрейдизм
утверждает относительность понятий
"здоровье" и "болезнь"
в ментальной сфере. Но что
было крайне важно для Дали,
так это творческая сублимация.
Он твердой рукой направлял
свои подсознательные импульсы
в русло творчества и не
собирался давать им бесцельно
бушевать, расшатывая целостность
личности.
Речь идет
не о том, чтобы оправдывать
или "выгораживать" нашего героя:
он в том не нуждается. Но
не следовало бы отказываться
от попыток понять его собственные
мотивы, движущие силы его поступков
и устремлений. Тогда только
и можно будет их оценивать.
Но все
это пока что касается чисто
приватной сферы бытия. Однако
же основная личностная установка
Дали - интенсифицировать поток иррациональных
сюрреалистических образов - проявляется
столь же резко и решительно
в других сферах. Например, в политической.
В 1930-е
годы Сальвадор Дали не один
раз изобразил в своих картинах
Ленина и по крайней мере
один раз запечатлел Гитлера.
В картине "Загадка Вильгельма
Телля" Ленин появляется в
чрезвычайно странном виде, как
персонаж бредового видения. Гитлер
фигурирует в картине "Загадка
Гитлера" в виде оборванной
и замусоленной фотографии, валяющейся
почему-то на огромном блюде
под сенью гигантской и чудовищной
телефонной трубки, напоминающей
отвратительное насекомое. Вспоминая
эти произведения через много
лет в своем "Дневнике", Дали
заявляет, что он не политик
и стоит вне политики. Обычно
этой декларации не верят: как
же он мог говорить о своей
аполитичности, прикасаясь так
вызывающе к самым острым аспектам
политической жизни XX века?
Тем не
менее я полагаю, что к словам
художника следует в данном
случае прислушаться - но не для
того, чтобы принимать их на
веру, а для того, чтобы еще
раз вдуматься во внутренние
мотивы создания этих произведений.
Правда, о
своем отношении к Ленину художник
в "Дневнике" умалчивает, предоставляя
нам свободу для догадок. Что
же касается Гитлера, то в
связи с ним произносится один
из самых вызывающих и "диких"
пассажей, которые когда-либо сходили
с языка или пера Сальвадора
Дали. Он пишет, что в его
восприятии Гитлер был идеалом
женственности. Оказывается, отношение
к Гитлеру было у Дали эротическим:
художник пылко рассказывает
о том, как он был влюблен
в манящую плоть фюрера.
После войны
Дали несколько раз позволял
себе обнародовать свои мысли
о главном фашисте, и каждый
раз они были примерно так
же немыслимы и приводили в
растерянность и левых, и правых.
Для больного, для патологического
субъекта Дали был явно слишком
разумен, практичен и целеустремлен.
Для сюрреализма,
в том виде, как его исповедовал
Дали, нет ни политики, ни интимной
жизни, ни эстетики, ни истории,
ни техники и ничего другого.
Есть только Сюрреалистическое
Творчество, которое превращает
в нечто новое все то, к чему
оно прикасается.
Дали прикасался
буквально ко всему, что было
существенно для человека его
времени. Его картины и его
признания не обошли таких
тем, как сексуальная революция
и гражданские войны, атомная
бомба и нацизм, католическая
вера и наука, классическое
искусство музеев и даже приготовление
еды. И почти обо всем этом
он высказывал что-то немыслимое,
что-то шокирующее практически
всех здравомыслящих людей.
Стоит полагать ,что
Дали при это преследовал свои
цели: ударить по здравомыслию, бросить
вызов разуму и морали, и этот
вызов был никак не его только
личным делом. Это было главной
целью сюрреализма,
Что касается
католических пристрастий, то
и здесь есть нечто странное.
Дали одновременно демонстрирует
свою приверженность ницшеанству
и фрейдизму, с одной стороны,
и Ватикану - с другой. Ватикан
осуждал в те годы обоих
"духовных отцов" Дали. Речь
идет вовсе не о том, что
Дали думал одно, а говорил
другое или что он был "на
самом деле", в душе, противником
франкизма и религии.
Все дело в том, что он
был сюрреалистом до мозга костей.
В сюрреалистические образы превращалось
все то, что он делал, говорил, писал.