Академик живописи В.В. Максимов

          И тут судьба подарила Максимову  встречу, о которой он мог только мечтать. «В доме Окунева, - вспоминал он, - жил академик Пётр Ефимович Заболотский с двумя дочерьми и сыном Петром, учеником Академии художеств. Он держал учеников, с одним из них я познакомился, и он привёл меня к Заболотскому. Старик взялся меня поучить».

          Если учесть, что это произошло  в начале 1859 или 1860-го года, то  художник П.Е. Заболотский (1803-1866) ещё не был старым человеком.  В то время он много преподавал, иногда писал портреты и иконы для храмов Петербурга (были и исключения: в 1862г. им написаны образы для церкви Тихвинской Божьей матери в селе Колчино, Новоладожского уезда¹²). Но главным призванием П.Е. Заболотского была портретная живопись. Работы художника, ставшего в 1857 г. академиком, находятся в собраниях Государственной Третьяковской галереи и Государственного Русского музея. Большинству же читателей он, несомненно, известен пол знаменитому портрету Михаила Юрьевича Лермонтова в парадном мундире лейб-гвардии Гусарского полка. Этот портрет был написан с натуры в 1837 году, и , как отмечают литературоведы, именно он наиболее точно передаёт образ поэта.

           Заболотский был «среди немногих людей, составлявших ближайшее окружение Лермонтова»¹³. Их знакомство произошло в Петербурге в 1836 году, когда поэт решил совершенствовать свои способности к живописи. Сын художника, Пётр Петрович Заболотский (1842- после 1915 г.) писал в своих воспоминаниях о своём отце: «Лермонтов был с нами  в очень дружелюбных отношениях и вместе с некоторыми своими товарищами, будучи офицером, ходил к нему брать уроки рисования. Доказательством успеха Лермонтова остались его рисунки, хранящиеся у меня и в настоящее вре6мя. Они изображают кавказские виды и подарены моему отцу «на память» самим поэтом по возвращению его в Петербург после первой ссылки на Кавказ».¹⁴

          А теперь вновь слово Василию  Максимову. Вспоминая  уроки  П. Е. Заболотского, он писал,  что тот «давал рисовать итальянским  карандашом  части тела: руки, ноги, уши, маски, а потом целую  голову. Дело шло хорошо, часто  заходил к нам его сын поправлять  мои рисунки»¹⁵. Занятия продолжались несколько месяцев; ранней весной домовладелец объявил жильцам о перестройке дома, и Заболотский уехал в Шлиссельбург на свою дачу.

        В 1862 году мечта Максимова осуществилась – его приняли в Петербургскую Академию художеств. Поражаться приходиться тому огромному желанию и упорству, с которым простой крестьянский юноша только путём самообразования сумел овладеть необходимыми знаниями, чтобы выдержать вступительные экзамены в самое престижное художественное заведение России. А как он учился! Его однокашник знаменитый Илья Репин позднее скажет: «В Академии художеств Максимов шёл одним из самых первых. Профессора считали его кандидатом на все высшие отличия академического курса, серебренных и золотых медалей¹⁶».

       Вспоминая студенческие годы, Василий Максимов писал: «Немного было профессоров, которые допускали учащихся к своей профессорской особе, барон П. Клойдт, Горностаев были исключениями»¹⁷. С архитектором А.М. Горностаевым мы уже знакомы, поэтому обратился к личности барона.

         Творческая деятельность Петра  Карловича Клойдта (1805-1867) связана  главным образом с Петербургом,  где установлены такие его  замечательные произведения монументальной скульптуры, как конные группы Аничкова моста, памятник баснописцу И.А. Крылова в Летнем саду и конная статуя Николая I на площади у Исаакиевского собора. В Академии художеств профессор П. Клойдт обучал будущих художников навыкам ваяния.

        У  Василия Максимова уроки знаменитого  скульптора оставили добрую память. «Несмотря, - вспоминал он, - на  порядочное  умение справляться с карандашным рисункам, я по детски принялся за лепку, барон Клойдт сразу разрешил трудность, показав начала приёма: в какие-нибудь четверть часа он вылепил всю фигуру, оставалось только  оканчивать – но он её тотчас смял и заставил повторить. Я был слеп и прозрел после указаний профессора, работа пошла хотя медленно, но толково, а барон нет-нет и заглянет, либо одобрит, либо подскажет, что дальше надо делать. Навык ли, или особенная способность сразу понять учащегося, но каждое его слово, жест, указания – всё до мелочи предусматривалось при передаче необходимых сведений; и голос у него был располагающий – отеческий, можно сказать».

        Сын  скульптора, Михаил Петрович Клойдт (1835-1914) выбрал для своей деятельности  живопись, стал академиком и членом-учередителем  Товарищества передвижных художественных  выставок. Несмотря на разницу  в возрасте (Михаил Клойдт был  старше Василия Максимова на  девять лет) их связывала многолетняя  дружба, о начале которой Михаил  Петрович напишет в своих воспоминаниях  следующие строки: «В1860-м г. я  познакомился с профессором архитектуры  Алексеем Максимовичем Горностаевым, он жил  в Академии художеств  на Литейной дворе, где жил  и мой отец. В их доме встретился с Максимовым, он был принят как свой. Одет он был скромно, небольшого роста, даже скорей маленького, голова его была весьма интересна, блондин, с очень курчавыми большими волосами, не красив, но с таким открытым и симпатичным выражением, что можно забыть его некрасивость. С ним всякий, первый раз  познакомясь, сейчас же чувствовал себя, точно давно был с ним знаком»¹⁸.

         Свои воспоминания о Максимове  барон Михаил Клойдт  закончил  признанием: «Я с ним был дружен  и любил его. Он был одним  из самых близких моих друзей».

         Во время летних каникул 1865 г. студент Академии художеств  Василий Максимов по приглашению  петербургского товарища Арсения  Шурыгина поехал на его родину  в г. Тверь, где познакомился с человеком, известным всей образованной России. Это был Фёдор Николаевич Глинка (1786-1880) – талантливый писатель, замечательный военный историк. Он принадлежал к поколению, которое участвовало в битвах при Аустерлице, Бородино и заграничных антинаполеоновских походах. Обо всём, что видел, Фёдор Глинка рассказал в своей книге «Письма русского офицера». Он был членом первых тайных обществ декабристов, дружил с А.С. Пушкиным, П.В. Вяземским, В.А. Жуковский, П.Я. Чаадаевым, написал около 200 прозаических произведений и более 800 стихов и романсов, некоторые из которых – «Вот мчится тройка удалая», «Не слышно шума городского» - стали народными песнями и живут до сих пор. С 1862 года Ф.Н. Глинка постоянно находился в Твери, где был почётным попечителем гимназии и много способствовал (в том числе неоднократными пожертвованиями) созданию Тверского музея¹⁹.

         Именно в этот период и увидел его Василий Максимов. По совету вдовы писателя М. Загоскина он вместе с Арсением Шурыгиным явился к знаменитому поэту-декабристу. «О знаменитости Глинки, - вспоминал художник, - мне известно было только по отзывам о нём А.С. Пушкина. Дом Глинки находился неподалёку от главной улицы. Дом двухэтажный, деревянный, нынче не отличался от соседних домов, кроме очень высокого фундамента и небольшой части крыши, покрытой стёклами. На звонок вышла горничная, доложила о гостях барину. Издалека услышали голос хозяина, извинявшегося за медлительность. Перед нами предстал старичок крошечного роста, с большой головой, бледнолицый, бритый, покрытый не то феской, не то мурмолкой, одетый в какой-то халат-пальто, в мягких сафьяновых сапогах с заправленными в них брюками; мягкие отложенные воротники сорочки довершали его наряд.

        - Поэт  Фёдор Николаевич Глинка, - произнёс  он шутливо, с милой улыбкой  подавая Шурыгину руку и затем  и мне. Он провёл нас в  свой обширный кабинет с печью  и камином. К моему сожалению, Арсений отвлекал хозяина от рассказов о 1812 годе, о походах, слышанных им множество раз. Нам хотелось посмотреть старые альбомы, превосходные рисунки баталиста Орловского, миниатюрные акварельные портреты и множество других ценных вещей.

         На стене висел портрет его  жены, превосходно написанный, и  его собственный портрет в  военной форме. В час дня нас пригласили завтракать. После завтрака продали чай с превосходным ромом, хозяин обильно подливал себе и гостям; старик развеселился, начал читать свои стихи, экспромты, ударился было в псалмы. Шурыгин умело направил его в другую сторону, попросив рассказать, как ему государь пожаловать орден Андрей Первозданного»²⁰.

         На этом эпизоде молодые люди простились с любезным хозяином. «Видимо, - заключил Максимов, - он очень доволен, когда его посещают приезжие люди, звал заходить к нему чаще, запросто». Следующий визит к Фёдору Николаевичу Глинке оказался менее удачным: у него был приём депутации от покровительствуемого им женского учебного заведения. И всё же, находясь в Твери, Василий Максимов узнал о знаменитом соотечественнике немало интересных подробностей. «Много он делал добра молодёжи, - вспоминал позже художник, - несмотря на то, что его часто обманывали».

          В начале лета 1866 года Василий  Максимов, закончив Академию, решил  попробовать себя в роли учителя. Имея на руках рекомендательное письмо, он поехал в Корчевский уезд Тверской губернии, где находилось имение Шубино, принадлежащее графине Прасковье Петровне Голенищевой – Кутузовой. Её молодым сыновья, Петру и Арсению, и предстояло преподать уроки рисования и живописи. Дед их, граф Павел Васильевич Голенищев - Кутузов (1772-1842), могила которого находилась тут же, в имении, был личностью известной. Генерал-адъютант Свиты императора Александра I, участник войны 1812 года и её главных сражений, этот граф, сменив убитого М.А. Милорадовича на посту военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга, руководил казнью пятерых декабристов 13 июля 1826 года. Когда троих повешенных верёвка не выдержала и они упали  на помост, это к нему окровавленный Кондратий Рылеев обратился с последними словами: «Вы, генерал, вероятно приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется, вы видите – мы умираем в мучениях»²¹.

        После  П.В.Голенищева – Кутузова имением Шубино стал владеть его сын Аркадий (1809-1859), сенатор и тайный советник, женой которого была уже упомянутая выше графиня Прасковья Петровна (говорили, что она происходила из бедных дворянок и замуж была взята за красоту).

        Приехавшему  из столичного Петербурга Василию  Максимову отвели просторное  помещение во флигеле, где он  прожил почти всё лето. По несколько  часов в день художник обучал  молодых графов рисованию с  натуры и делился своими знаниями  по истории искусства. «С месяц, - вспоминал позже Максимов, - мы налаживались и дело мало-помалу стало двигаться». Художник до конца жизни хранил память о роскошном убранстве усадебного дома в Шубино, запомнил он и облик его хозяев. «Младший сын графини, Арсений Аркадьевич, ростом гораздо выше матери, а лицом, даже голосом, очень похож на неё. Он любимец и баловень матери. Во всей натуре его заметно что-то женственное, мягкое, изнеженное. Учится прекрасно, рано начал писать стихи». Характеризуя стихи молодого графа, Максимов добавляет: «Я слышал, он часто читал их матери, стих гладкий, звучный, язык чистый, чувствуется подражание Пушкину и Майкову».

         Впоследствии граф Арсений Аркадьевич Голенищев – Кутузов (1848-1913) стал известным поэтом, а в 80-е годы XIX века – центральной фигурой «салонно-аристографических литературных кругов». В 1900 г. он был избран почётным академиком Петербургской Академии наук по разделу изящной словесности. Трижды (в 1894, 1905 и 1914 гг.) выходили собрания его стихотворений в нескольких томах. К этому можно добавить, что он имел придворное звание камергера и обер-гофмейстера, с 1895 г. до конца своей жизни заведовал канцелярией матери последнего российского царя, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и был её личным секретарём. И ещё один интересный момент. В семейном архиве Арсений Аркадьевича хранилась копия подлинной записки Николая I, адресованной П.В. Голенищеву – Кутузову, который в точном соответствии с изложенной в записке инструкцией казни пятерых декабристов. Внук руководителя экзекуции передавал этот уникальнейший документ Льву Николаевичу Толстому, когда тот начал работу над романом «Декабристы»²².

        Знал  ли обо всём этом Василий  Максимов – неизвестно. А вот  то, что пребывание в имении  Шубино он постоянно слышал  рассказы  о былом величии этого  старинного дворянского гнезда, которое  с отменой крепостного права стало приходить в упадок. Именно тогда и родилась у Максимова идея, которую позже он блестяще воплотил в знаменитой картине «Всё в прошлом».

         29 января 1868 года, как раз в день своего 24-летия, Василий Максимов женился на Лидии Александровне Измайловой, внучке очень известного в первой трети XIX века журналиста и баснописца А.Е. Измайлова. После свадьбы молодая чета поселилась в Петербурге в скромной квартире на 2-й линии Васильевского острова. Жить в столице – всегда удовольствие в дороге. И хотя премия за картину «Бабушкин сказки» подняла престиж художника и о нём заговорили, его семейный бюджет оставался скудным. Но в то самое время сама удача была на стороне Максимова.

          Как пишет его первый биограф,  писательница Маргарита Алтаева-Ямщикова, «секретарь Общества поощрения художеств Василия Максимовича и сказал, что он сделает всё, чтобы  облегчить его существование. И, правда, он достал Максимову уроки у графа Сергея Григорьевича Строганова, известного мецената».

          Д.В. Григорович (1822-1899) больше известен как писатель. Его ранние произведения (повести «Деревня» и «Антон Горемыка»), целиком посвящённые изображению крестьянства, получили высокую оценку В.Г. Белинского, И.С. Тургенева и М.Е. Салтыков – Щедрина. А, по словам Льва Николаевича Толстого Григорович одним из первых в русской литературе нарисовал образ крестьянина «с любовью, уважением и даже трепетом»²³. Не здесь ли кроется одна из причин такого по отечески заботливого внимания Григоровича к Максимову? И это притом, что среди видных писателей, художников, общественных и культурных деятелей России мало с кем Григорович не был знаком или не состоял в переписке.